Глава шестая
За несколько суток полумрак стал привычным. Узкая светло-розовая полоска в маленьком отверстии под самым потолком означала, что еще один день прошел, раскаленный солнечный диск медленно спускается к морю освежиться, а он, Даний, пока жив.
С огромным изумлением правитель города отмечал, что сердце его полно тоской, печалью, любовью… но не страхом. И даже не беспокойством.
Тень позаботился о том, чтобы Даний оказался в положении попугая в клетке, на которую набросили большой и плотный платок. Всю охрану тюрьмы сменили. Теперь службу здесь несли совершенно чужие светлокожие люди, не понимающие местного языка. Рабы тоже были другие. Глашатаи не появлялись в этом квартале, вероятно, на то был особый приказ Тени.
Впрочем, все эти меры оказались бесполезными.
Дважды Дания под охраной, в глухом паланкине, выносили в город. Один раз под окнами тюрьмы мелкий торговец поспорил с менялой. И каждый вечер Данию приносили еду: кашу с хорошо проваренными рыбьими головами. Ему, пятнадцать лет правившему этим городом, одного этого было вполне достаточно, чтобы сделать выводы.
Даний считал дни до смерти. По его подсчетам выходило, что единственное, что еще может отсрочить крах Тени, это закон Эльхара. Данию он достался от предшественника. Этот закон гласил: если умирает высокопоставленный сановник, каждый полноправный гражданин города обязан внести в казну богатый подарок в знак скорби… Три дня назад Даний перестал есть, по опыту зная, что в еду отраву подмешать гораздо легче, чем в воду. Кашу он выливал в отверстие в полу, надеясь, что никто этого не заметит, а вот воду приходилось пить. Ничего не поделаешь. Без еды еще можно было потянуть, а вот без воды… Не то чтобы Даний держал Тень и его прихвостней за полных придурков, просто, просчитав эту партию, он отчетливо увидел, что у него вовсе не самая плохая позиция. Пожалуй, с такими фигурами можно и выиграть. Вот только еще найти бы способ их двигать.
Высоко над головой раздался звук, который Даний слышать не привык, во всяком случае, на закате. Еду ему сегодня уже приносили… Однако это определенно открывали двери.
Для стороннего наблюдателя, если б он вдруг оказался здесь, ни поза Дания, ни выражение его лица не изменились. Но на самом деле весь он подобрался. Дверь, открывшаяся в неурочное время, могла означать очень многое…
– Здравствуй, узник, – бодро окликнул его Тень. Как и в прошлый раз, он остановился на лестнице, чтобы казаться выше. Он был в том же белом плаще, тех же щегольских сапожках из тонкой кожи, в том же шлеме. Словом, он был определенно таким же, как и в прошлый раз. Видимо, умел владеть собой не хуже Дания. – Ну, как тебе здесь сидится? Смотрю, обжился.
Тень обежал камеру глазами, приметив пустую миску (пахло от нее тошнотворно), жесткую постель, дыру в полу. Тонкий луч неясного света под самым потолком.
– Да ничего, неплохо, – ответил Даний. И улыбнулся Тени.
Это вышло случайно, но совершенно искренне. Он действительно обрадовался визиту врага. Пытка скукой была пострашнее пытки голодом. Хотя бы потому, что вторую он устроил себе сам и мог прекратить в любой момент.
На Тень Орла улыбка Дания подействовала как полновесный удар в зубы. Он даже качнулся.
– Чему, позволь узнать, ты так рад?
– Жизни. Знаешь, я уже не помню, когда в последний раз так хорошо спал…
– Блохи не кусали? – осведомился Тень.
– Об этом я позаботился. – Улыбка Дания стала еще шире, в глазах замерцали золотистые искорки, захотелось улыбнуться в ответ – боги знают, отчего. – Еще несколько лет назад я издал специальный указ о том, чтобы в тюрьме постель и платье узников регулярно обрабатывались раствором полыни. А как ты?
– Да уж получше тебя, – скривился Тень, – хотя на счет раствора полыни… правда, что ли, помогает?
– Хочешь убедиться? – Даний гостеприимно подвинулся, уступая край топчана.
Тень на секунду замер.
– Спасибо, – буркнул он, – что за роскошь – самому доставить тебе отличного заложника.
– Эй, ты не забыл? Я без оружия. – Даний поднял ладони с растопыренными пальцами. Рукава шерстяной хламиды сползли, обнажив до локтя сухие руки с толстыми жгутами мускулов.
Тень про себя подивился: у изящного Дания были руки гребца.
– Это еще ничего не значит, – ответил он, – даже если бы ты разделся догола, я бы не был ни в чем уверен.
– О-о, как ты заговорил, – Даний добродушно рассмеялся, – вижу, пять недель на троне Акры пошли на пользу. Ты пока еще не равен мне, но разговаривать с тобой уже интересно. Тогда тем более – присядь. Даю слово, не трону. Моему слову ты веришь?
– Я верю своему мечу, – отозвался Тень и сошел вниз, – а больше никому и ничему. Этот город лжив. Лжет земля под ногами, лжет море, лжет даже воздух – он упоительно сладок, но в нем разлит яд. Я плохо сплю, – неожиданно для себя признался он.
– Это не воздух, – серьезно сказал Даний, взгляд его стал сочувствующим – это бремя власти. Я почти не спал пятнадцать лет.
– Как же ты выдержал? – изумился Тень.
– Отдавая. Постепенно отдавая от бремени власти тем, кто мог нести. Не тем, кто хотел – это важно! Тем – кто мог.
– И что у тебя осталось?
– Теперь, здесь – не так уж много. Но, чтобы помочь тебе, думаю, хватит.
– Помочь мне? – вытаращился Тень. – С чего ты взял, что я пришел просить о помощи?
– С того, что ты пришел.
– И ты готов помочь своему тюремщику? – недоверчиво хмыкнул Тень.
– Ну должен же я хоть как-то отблагодарить человека, который дал мне возможность наконец выспаться. – Даний не издевался. Похоже, он, действительно был настроен доброжелательно.
– Я все еще могу приказать тебя убить.
– Я знаю. Но пока ты не отдал такого приказа. Хоть и не без колебаний.
– Откуда ты знаешь?
– Я жив, – просто ответил бывший правитель и мягко подтолкнул Тень, – я тебя слушаю.
– Городская казна… наполняется медленнее, чем мне бы хотелось, – сказал Тень.
– Точнее она пуста.
Тень вскинул голову. Но последние лучи заката погасли, и камера погрузилась во тьму. Ламп узникам не полагалось.
Странным образом, не видя сухого, насмешливого лица Дания, говорить стало легче.
– Ты попал в точку, – признался Тень, – казна пуста. Хотя я принял меры. Сначала втрое увеличил налог на прибыль, потом запретил вывоз денег из города.
Темнота ответила тихим смехом.
– Когда-то я пытался сделать то же самое. Как все же похожи людские глупости!
…Я получил Акру разоренной войной с кочевниками и, войдя в хранилище и увидев вынесенные двери и пустоту, я сел и заплакал. Честное слово, я сидел на полу и размазывал сопли, как ребенок. Хорошо – никто не видел, иначе какой я после этого был бы правитель? Потом, конечно, я взял себя в руки и твердым шагом пошел во дворец, чтобы сделать огромную глупость. К несчастью, меня никто не остановил. Может быть, никто и не знал, что нужно делать. Тут было… плохо. Не то слово. На улицах толпились люди и требовали хлеба. Им было нечего есть: поля сожжены, а крестьяне угнаны в рабство или убиты. Дома разрушены. Я думал, хорошо, что тепло. Потом оказалось – плохо. Не на что похоронить убитых, их тела так и лежали во дворах и над ними уже начали клубиться мухи. Запахло эпидемией. А оба лекаря лежат так же, со вспоротыми животами и тоже с мухами!
– И что ты сделал? – спросил Тень, завороженный помимо воли.
– Сделал? Я же говорю, глупость. И эта глупость стоила жизни многим. Особенно старикам. Но этот город простил мне их жизни, за что я и по сей день перед ним в неоплатном долгу. И если он захочет взять долг моей головой – я готов платить. Это будет только справедливо.
Даний замолчал. Ненадолго. Потом заговорил снова. Слова просились наружу. Он не хвастался и не каялся, он просто разворачивал свою жизнь, как свиток:
– Сначала я послал остатки своей гвардии отнять хлеб у тех, у кого он еще был. А потом велел раздать его на площади голодающим. И его не хватило. Его не хватило даже половине! Те, кто остались голодными, пошли ко дворцу. У меня хватило ума выйти на балкон, чтобы объяснить народу, что хлеба больше нет… Можно подумать, тому, кто умирает с голоду, можно что-то объяснить!
Охрана едва успела втащить меня внутрь. Во дворце свалили решетку. На первом этаже не осталось ни одной целой вазы… Прошло уже много лет, а мне до сих пор, когда прохожу по тому коридору, кажется, что сандалии ступают по лужам крови. Крови было много. Больше, чем нужно, наверное… Но зато те, кто остался, действительно хотели работать, а не бить чужую посуду.
На следующий день я отменил налог на ловлю рыбы и коптильни. Ту зиму мы пережили только благодаря морю. Море не дало нам умереть. Кстати, в Акре до сих пор самый богатый рыбный рынок на побережье. Но нужно было что-то решать с хлебом. Крестьяне, напуганные набегом, не хотели возделывать землю. Они вообще не хотели выходить за городскую стену!
Я принял беглых рабов из Пантикапея. Большой отряд. Мне пришлось их всех выкупить, но они того стоили. Я объявил их свободными людьми и дал оружие. Мне говорили, что рабы убегут и станут разбойниками. Некоторые так и сделали. Но большинство стало передовым отрядом Акры. За их спинами крестьяне уже больше десяти лет спокойно сеют хлеб.
Франгиз сняла с себя золотые браслеты и серьги и надела простое платье из выбеленного полотна. Когда вслед за ней переоделся весь двор, оказалось, что денег достаточно, чтобы построить пять кораблей. На следующий год они вышли в плавание. Их вели не купцы, а граждане Акры, и они вышли под флагом города. Два корабля погибли в шторм – капитаны были неопытны. Но три вернулись с драгоценнейшим грузом.
– Золотом?
– Солью.
Даний снова замолчал. А когда заговорил, голос его изменился, стал жестче:
– Все это было замечательно и мудро, но могло лишь помочь не умереть с голоду. Люди все равно уходили из города, потому что здесь можно было только выжить. А они хотели жить… И если стены – кости