Надя вынырнула в двух метрах от лодки. Медленно, осторожно — мокрая чёрная макушка, лоб, глаза, нос… Висела в воде и молчала. Он протянул ей руку. Она беззвучно подплыла и взялась руками за борт. Герман наклонился, взял её под мышки, осторожно втащил в лодку, положил на дно, под скамью, снова надел маску и завёл мотор.
— Я нырнула, когда ты подплывал. Чтобы ты на меня не наехал. — Она говорила, а Герман уже мчал их прочь от утёса, прочь от Врага, к далёким светящимся скалам.
— Моя сумка осталась на берегу. И одежда.
Она попыталась сесть, и Герман мягко, но настойчиво прижал её ко дну, втиснул назад в пространство под скамьёй. Неизвестно, какое оружие у Врага. Герман поймал себя на том, что думал его с большой буквы В.
— Потом заберём, — сказал он.
Он вывел лодку за скопление скал, чтобы скрыться от вида с утёса, заглушил мотор и вызвал вертолётную площадку.
— Лежи где лежишь. Вертолёт скоро будет.
— Зачем?..
Он промолчал.
— Не надо, — сказала Надя. — Он уже ушёл. Сейчас уходит. Прочь. Он больше не ступит на этот берег.
Молчание натянулось меж ними, как нить.
— Как я могу тебе доверять? — спросил Герман. Ответом был недоуменный взгляд. — Как?!
Это был искренний вопрос. Он и правда искал причину опять ей верить, способ восстановить доверие, ту основу, паркет, на котором они танцевали свой вальс, и надёжный бетон под этим паркетом. Герман должен был найти способ дальше делать свою работу.
— Когда я успела тебе соврать?
Действительно, никогда.
— Ты меня усыпила.
— Это не ложь.
— Ты чуть не погибла.
— Но я жива. Ты проснулся вовремя.
— Потому что меня разбудили. — Она уже убедила его. Почти. Поездка пройдёт без потерь; доверься…
— Мгм. Видишь, вовремя.
Она перевернулась на спину, пытаясь откинуть голову и дыша чуть чаще, чем надо. Лицо было спокойным, но слишком бледным. Грудь в чёрном лифчике часто вздымалась и опускалась. Капли воды поблескивали на коже.
— Ты как? — Он склонился и взял её за запястье. Пульс был учащён — не настоящий шок, но почти.
— Нормально. Только спать хочу. — Он положил ладонь ей на лоб, но не мог отличить возможный холодный пот от морской воды. — Герман, отвези меня в отель.
Саша колыхался в солёной жиже, отталкиваясь ногами от скал, глотал воздух и снова погружался с головой. Всплыть он, если надо, мог, а на поверхности держаться — нет: полиметаллический имплантат делал тело тяжелее воды. Незаменимый в бою, эндоскелет тянул Сашу на дно. Плаваешь ты, герой, как топор, сказал он себе — зато, не дыша, протянешь довольно долго. Лодка, которую он слышал сверху, куда-то скрылась, сирены тоже умолкли. Тихо. Похоже на западню. Так или иначе на берег не было ходу — там тварь. Белый меж бронзовых губ оскал, алые полыхающие зрачки оживали в свежайшей памяти всякий раз, как он закрывал глаза. Гнев её вынес его пинком в море и всё ещё давил и гнал. Меч предал рыцаря, Саша был безоружен и не мог ничего противопоставить ни твари, ни полицейским, занимающим, небось, позиции вдоль пляжа. Терять дальше время было нельзя. Саша глубоко вдохнул, набрал воздуха, оттолкнулся от скалы, позволил весу утащить себя с головой в воду и поплыл, а потом побрёл по дну к лодкам. Кожаный плащ мешал, задерживал, но Саша его не снял. Какая в конце концов разница, сколько придётся вытерпеть неудобств?..
Спустя несколько минут он достиг скопления частных лодок и выбрался на поверхность по троссу буя. Отдышался, оттолкнулся от троса и мощным рывком догрёб до ближайшей лодки. Примерился уже взломать приборную панель, потом сунул руку в карман и выудил всё ещё не потерянный, хранимый по привычке как зеница ока меч. Внимательно на него посмотрел. Ну хоть отмычкой ты мне поработаешь, сука?! Меч согласился: лезвие подняло остренькую головку, как только Саша сжал рукоять. Он выдвинул острие сантиметров на пять и сунул в замок. Дисплей ожил, и Саша ругнулся матом: бак маленького судёнышка был почти пуст. Он перепрыгнул в другую лодку — результат тот же — потом в третью. Топлива в ней наконец хватало. Саша обрезал якорный трос, завёл мотор и пошёл в открытое море.
Вертолёта не было слышно. Испания, край сиесты… Герман снова завёл мотор — и услышал с другого конца бухты эхо.
— Видишь, уходит, — сказала Надя. — Тосса его прогнала. Герман, мне холодно.
Он снял рубашку и сорочку, присел и стал обтирать сорочкой девушку, слушая, как чужой мотор уходит всё дальше, в открытое море. Потом помог Наде сесть и набросил рубашку ей на плечи.
— Ты его видишь? — Он крепко сжал ей руки и посмотрел в глаза, здоровенные зрачки, чёрные. — Он в лодке? Или пустил её в море и ждёт нас на берегу? — Сам бы он так и сделал.
— Он убегает, не беспокойся. Хозяйка выгнала его вон.
Глядя, как неторопливо, будто сонно Надя возится с рубашкой, Герман уверился: Враг уже не вернётся. Отель, действительно, лучший сейчас вариант. Поколебавшись, он дал отбой вертолёту. Интересно, там на площадке кто-нибудь есть?.. Он подождал, пока другой мотор окончательно стихнет вдали, и повёл лодку к берегу.
Они прошли по мосту, мимо кинотеатра на площадь и увидели полицейскую машину с мигалками. Герман спрятал пистолет в кобуру, обнял Надю за плечо и повёл к машине. Он хотел ей кое-что показать. Сиреневый свет метался по асфальту перед пивной, где двое полицейских стояли над чем-то тёмным, большим. В дверях стоял пожилой мрачный хозяин пивной, по лицу у него тёк свет. Через несколько шагов стало видно, над чем сгрудились эти люди — в луже собственной крови у входа лежала зарубленная собака. Герман сразу узнал её: это был пожилой пёс, помесь овчарки, который обычно дремал в дверях или под столом в пивной, положив седую голову на жёлтые лапы. Собаку убил сильный хирургический удар: голова развалилась надвое, являя взору влажный красный срез черепной коробки, мозга, пасти, горло и разрубленный язык — тайную внутренность тела, которую Бог для взгляда не предназначил.
Надя застыла и ахнула. Полицейские обернулись. Один из них что-то сказал по-испански; его глаза метались между кобурой и лицом Германа.
— Sorry, no hablo espanol[25], - сказал Герман и продемонстрировал удостоверение ФСБ. Испанец приблизился, рассмотрел документ и произнёс какую-то фразу более уважительным тоном.
— Do you speak English? — ответил Герман. — Sprechen Sie Deutsch?[26] Вы говорите по-русски?
Полицейский покачал головой, посмотрел на Надю и жестом пригласил их к машине. Его напарник всё ещё беседовал с хозяином пивной. В машине нашлись полотенца, которыми Герман укутал Надю, и термос с горячим кофе. Герман налил ей полкружки и сам отхлебнул из горлышка. Кофе был сладкий, крепкий, густой.
— Бедная собака, — горестно сказала Надя. — Она была уже старая. Бедный пёс.
И заплакала.
— Говоришь, этот тип ушёл? — сказал Герман.
Надя кивнула, сжимая горячую кружку бледными пальцами. Слезинки текли по щекам к подбородку, застывали там и падали в кофе.
— Жаль, — сказал Герман. — Жаль, что ушёл. — Можно было закончить всё это.
Надя шмыгнула носом, вытерла слёзы полотенцем и сказала, обращаясь к полицейским:
— Era Sasha. El es un terrorista. Sabe usted de el? Sasha Plater. El es un terrorista internacional.[27]
Полицейские повернулись и вытаращились на девушку.
— Sasha Plater?!
— Si[28], - подтвердил Герман и помахал ФСБ-шной маркой. Он мог бы представить им Надю, московскую ведьму, но до них, кажется, дошло и так.
— Sasha es en el mar, — сказала Надя. — Busquele en el mar[29]. — И добавила, помолчав: — El es poseido por el diablo[30].
Полицейский вынул рацию и быстро затарахтел в неё. Из пивной вышел хозяин с пластиковым мешком в руках и хотел накрыть им собаку. Второй полицейский остановил его, и они заспорили. Убитый пёс покоился на асфальте, раскинув лапы. Кошмарное уродство, нанесённое ему убийцей, поневоле притягивало взгляд.
— Надя, — сказал Герман, — посмотри на эту собаку.
Она вздрогнула, повиновалась и измученно уставилась на Германа.
— Пёс попытался защитить свой дом и не сумел. Если бы я не смог защитить тебя и ты бы погибла, мне оставалось бы только пустить себе в голову пулю. Вот так.
Он подставил два пальца себе под челюсть, глядя ей прямо в глаза. Надя с силой вздохнула, моргнула и снова уставилась в кофе. Или на что-то незримое, мимо кружки. Что это — упрямство, стыд, чувство вины?.. Поняла ли она, что сделала, представив себе его мёртвым? На это Герман мог лишь уповать.
Откуда-то донеслось ещё несколько полицейских сирен. Герман надеялся, что хоть кто-то из едущих говорит на известном ему языке. Предстояла ночь объяснений.
Часа полтора Саша просто гнал лодку на юг, подальше от берегов, скал и башен. Когда давление от удара твари ослабло, он глянул на бензометр и выругался опять. Потом отключил мотор и лёг в дрейф, а сам откинулся на скамью. Спина заныла, и только тут Саша понял, что во время погони за ведьмой почти не чувствовал боли. Он горько улыбнулся и положил голову на борт. Море было спокойно, гладко, играло лунными бликами до самого горизонта. Боль нарастала, она не дала насладиться зрелищем. Саша перевернулся на спину, взялся руками за борта и повис дугой через скамью, глядя в небо. Сначала звёзд было мало, самые яркие, потом глаза привыкли, и звёзды высыпались обильно, как бриллианты на чёрный бархат. Темно-синий. С восточного края уже начинало сереть. Сил разышлять у Саши не было, он мог только держать перед собой расклад: они показали мне, где граница. Моих умений, усилий, возможных действий — всего. Вот тебе колесо, крутись, крыска. И чтоб ни на шаг. Было бы хорошо им что-нибудь подорвать, как шахид — набрать грузовик взрывчатки — но ведьма увидит. Она прозревает такие планы. Он мог попросить товарищей всё подготовить и выбрать цель, но это угробит их, а ему не поможет: ячейка в Барселоне всё тоже спланировала сама.