— Но ведь не у каждой женщины есть Александр Белов. И что им, бедным, остается делать? Только одно — освободиться от всякой зависимости и стать собой!
— Лайза, светик мой, Белов, надо признаться, был обескуражен таким поворотом темы, — я всегда считал тебя разумной женщиной, но, по-моему, ты впадаешь в. грех феминизма…
— Вот как? — теперь настал черед Лайзы удивляться. — Значит, ты меня недооценивал. Я не феминистка. Я умнее. Абсолютная свобода — это фикция.
Ее все равно не существует. Для меня реальное чувство надежности куда важнее, чем какой-то глупый мираж. Согласись, образ женщины, ни в чем не уступающей мужчине — это просто мираж.
Белов подумал, что от жены, Ольги, он никогда бы не услышал ничего подобного.
— А как же быть с самореализацией? — вспомнил он любимые словечки бывшей благоверной. — Ведь женщина должна реализоваться как личность, как человек…
— Самореализация женщины заключается в том, чтобы найти достойного мужчину, выйти за него замуж и нарожать ему кучу детей. Если выражаться короче — заставить его работать на себя. Все остальное — красивые слова, не имеющие ничего общего с реальностью.
— Лайза… Постой, ты что, начиталась Толстого? Ты же противоречишь сама себе. Зачем тебе тогда потребовался колледж, Гарвард, твоя работа по шестнадцать часов в сутки…
— Не знаю… — Лайза подняла на него глаза, и Белов увидел, как в их уголках задрожала влага. — Наверное, чтобы как-то заполнить пустоту. Я все время ощущала пустоту. До тех пор, пока не встретила тебя.
Саша взял Лайзу за плечи.
Ты… Ты это серьезно? Или — еще один хитрый способ заставить мужчину работать на себя?
Облачко грусти, набежавшее на ее лицо, моментально исчезло. Лайза рассмеялась, уперлась локтями в грудь Белова и оттолкнула его.
— Дурачок! Неужели ты до сих пор не понял, что нельзя требовать от женщины правды? Она у нас меняется — каждые пять минут, И каждый раз мы в нее искренне верим.
— Что же остается неизменным?
— Любовь, — просто ответила Лайза. — Я тебя люблю, вот и все.
— Ну что же? — Саша довольно улыбнулся. — Такое положение вещей меня вполне устраивает. А теперь — давай вернемся в теме нашего разговора. О чем мы с тобой говорили?
— О женской проблеме. Она не стоит остро на самом комбинате, но она присутствует постоянно. И я думаю, что ты, как руководитель, обязан предпринять кое-какие шаги.
— В чем, по-твоему, они должны заключаться?
Теперь Белов был готов выслушать Лайзу более серьезно. Он вернулся за стол, взял ручку и листок бумаги и приготовился делать кое-какие пометки.
— Я понимаю, — сказала Лайза. — Напрямую к заводу это не имеет отношения. И это вряд ли принесет сиюминутную прибыль. Но все же… Никогда не стоит забывать о людях. Люди — это самое выгодное вложение средств. Я говорю о реальном улучшении социальных условий жителей Красносибирска.
— Постой! — Белов отложил ручку. — Но ведь это — компетенция городских властей. Мэр сразу подумает, что я под него копаю.
— Зачем тебе оглядываться на мэра? Пусть думает, что угодно. Неужели ты его боишься?
Белов рассмеялся.
— Я? Нет, конечно.
— Ты — реальная экономическая власть. В твоих руках — мощные финансовые рычаги. Было бы глупо их не использовать. Конечно, таким образом ты приобретаешь авторитет. Политический авторитет, — подчеркнула Лайза. — А это — уже выход в новое измерение. Надеюсь, ты не будешь убеждать меня в том, что собираешься до конца дней просидеть здесь? — она обвела рукой директорский кабинет.
Поразительно, до чего эти мысли оказались созвучны тому, над чем размышлял сам Белов. «Все-таки я никогда еще не встречал такого взаимопонимания с женщиной», — подумал он. — Разумеется, нет. Если честно, мне уже наскучило быть директором.
— Вот и начни прямо сейчас. Сделай что-нибудь для людей, и они этого не забудут. Считай это началом своей предвыборной кампании.
«Предвыборной кампании». Однажды это уже было. Белов был когда-то депутатом Госдумы. От того времени остались только смутные и не очень приятные воспоминания. Он словно видел себя со стороны и удивлялся: «Неужели все это было со мной?»
Но сейчас все изменилось. Время диктовало новые законы. Пора, когда голоса избирателей покупались за пару бутылок водки, давно прошли. Народ стал более опытным и недоверчивым. Немудрено, сколько раз его обманывали различные типы с большей или меньшей степенью гнусности? Да один опер Каверин чего стоит!
Саша вздрогнул и с трудом стряхнул с себя нахлынувшие воспоминания.
— Да, ты права. Надо идти навстречу людям. Слава богу, положение на комбинате стабильное. Я смогу выделить какие-то средства на социальные программы.
Лайза отрицательно покачала головой.
— Забудь.
— Что забудь? — не понял Белов.
— Забудь эти слова: я смогу выделить средства. Эта не твои средства. Это деньги завода, заработанные всем коллективом. Ты не имеешь права единолично ими распоряжаться.
— И как же я должен поступить в такой ситуации? — удивился Белов: довольно странно было слышать это выступление в духе коллективизма от американки.
— Как? Да очень просто. Надо назначить всеобщее собрание работников комбината. Главное — выбрать благоприятный момент, — лукаво улыбнулась Лайза…
Месяц, отведенный на реконструкцию бывшей фабрики-прачечной, быстро подходил к концу. Но еще быстрее спорилась работа. Степанцов не мог не признаться, что эта работа пошла ему на пользу. Он первым приходил на стройку и последним с нее уходил. Тренированное тело легко справлялось с физическими нагрузками; с трудовыми навыками было куда сложнее. Какие-то вещи, со стороны казавшиеся простыми и даже примитивными, поначалу давались Сергею с трудом. В первый раз он не смог правильно замешать раствор, что вызвало град насмешек со стороны жителей приюта Нила Сорского; впрочем, насмешек беззлобных и дружелюбных.
Но сила спорта заключается в том, что он учит упорству и трудолюбию; показывает, что надо идти к намеченной цели наперекор всему. И Степанцов не думал сдаваться.
Через неделю он уже ловко набрасывал раствор на стену и выравнивал ее не хуже заправского штукатура; через две — вполне прилично клал плитку, делая идеально ровные и тонкие швы. Наибольшую трудность представляла подводка водопроводных труб к душевой и подключение новых радиаторов отопления. Поскольку ни сантехников, ни сварщиков в их строительной бригаде не было, пришлось «взывать о помощи» к Белову. Саша без разговоров выписал газосварочный аппарат и необходимое количество труб. Управились за два дня, а потом стали закрашивать следы, оставленные на свежеоштукатуренных стенах газовой горелкой.
Изредка приходил Федор Лукин. Он окидывал хозяйским взглядом стройку века, изрекал привычное: бог помочь, странники, и снова исчезал: уходил в себя поразмышлять о вечном.
Наконец наступил день, когда спортшкола «Гладиаторъ» была готова к приему воспитанников. Стены снаружи и внутри были покрашены, полы залиты цветным бетоном, а в тренировочном зале — покрыты мягким зеленым линолеумом. Смесители в душевой блестели хромом и никелем, в раздевалке стояли удобные металлические шкафы-ячейки для одежды.
Степанцов еще раз прошелся по зданию, вдыхая запах не до конца просохшей краски. На следующее утро было назначено открытие и приуроченный к нему торжественный митинг. Сергей попытался мысленно представить себя в новом качестве тренера и не смог. Слишком быстро произошла в его жизни эта перемена. Настолько быстро, что он отказывался в нее верить.
Последний рабочий давно покинул помещение, а Сергей все еще бродил по спортзалу и выискивал мелкие недоработки, которые предстоит ликвидировать.
Наконец он вышел на улицу, закрыл металлическую дверь на замок и постоял, наблюдая, как небо постепенно темнеет, и на нем проступают мелкие сапфирные звездочки.
На фасаде красовалась огромная надпись, сделанная в стиле граффити: «"Гладиаторъ" — школа чемпионов». Неугомонный Лукин не поленился сходить в центр по работе с трудными подростками (бывшая комната милиции) и спросить у Инспектора, кто лучше всех «портит» стены краской из аэрозольных баллончиков.
Затем он привел к зданию двух шалопаев, одетых в широкие штаны и бейсболки козырьком назад, вручил им набросок рисунка и рабочие инструменты, а уж они постарались. Сделали и надпись, и боксера нарисовали, и завитушки всякие добавили. Федор похвалил пацанов, прочитал им лекцию на тему, какое полезное дело они сотворили, и выдал каждому, со словами напутствия, по Евангелию.
Степанцов отошел подальше и посмотрел на рисунок. Боксер на стене был силен, строен, в движениях его чувствовалась стремительность. Лицом он больше всего походил на легендарного Виктора Агеева, что, в общем, неудивительно: в качестве эскиза Лукин использовал старинную вырезку из журнала «Физкультура и спорт».
Сергею вдруг страшно захотелось вернуться на ринг, но он тут же отогнал эту мысль. Конечно, надо думать о завтрашнем дне, но на будущее лучше не загадывать.
Открытие спортшколы состоялось в десять утра. Степанцов, как и прочие обитатели Дома Сорского, поднялся в шесть. Предстояло еще многое проверить и подготовить. После общей молитвы и трапезы Сергей с новыми приятелями пришел в спортшколу; они притащили с собой музыкальный центр, подтянули к нему шнур от микрофона, включили музыку. В половину десятого приехали Белов с Лайзой. Саша отвел Степанцова в сторону и спросил:
— Ну как? Здесь, — он показал на сердце, — что-нибудь происходит? Что-нибудь чувствуешь?
— Здорово, — честно признался Степанцов.
Белов ободряюще потрепал его по плечу.
— Погоди. Это только начало. Кстати, через два дня состоится общее собрание работников комбината. Я хочу, чтобы ты выступил перед людьми.
— Это зачем? — насторожился Степанцов, который оратором себя не считал и всегда предоставлял Савину возможность поговорить вместо себя перед публикой.
— Поблагодари народ за спортивную школу. Люди должны знать, на что идут их деньги. Только я тебя прошу: благодари не комбинат в целом и не меня, как директора, а каждого работягу, понимаешь? Чтобы каждый чувствовал, что в этой спортшколе — его труд и пот, его мозоли. Лады?