— Ну как не редкость, — усмехнулся я. — Ты первый, кого мне удалось найти.
— Мы просто не совпадаем. Чем больше миров в кармане, тем меньше вероятности встретиться в одном. А местные жители, большинство, хоть с одним шагающим, да знакомы. Или хотя бы когда-то видели. Побережье большое, и везде живут люди. И на каждом куске берега ходят свои легенды. Там далеко-далеко, в сотне переходов отсюда, мне рассказали одну…
'Прыгуны приходят в этот мир и уходят. О многих из них мы не знаем, потому что они никогда не выходят к людям. Многие просто не выживают, потому что впервые оказываются в этом мире глубоко внутри материка. Где еще никто не выжил — без еды, без костра, без тех, кто смог бы помочь.
Мы живем на этом берегу, словно в плоской вселенной, в которой только одно измерение — наш берег. Линия, и только ее изломанность напоминает нам о том, что есть что-то, кроме нее. Что в этом мире больше измерений, и, рано или поздно, нам придется раздвинуть свое сознание, поплыть через море, погрузиться в пучину океана. И самое сложное — забраться внутрь материка. Найти туда дорогу.
Но знающие люди, старые люди, говорят, что есть Слой.
Знающие люди говорят, что Слой — это шагающие, а может быть, и не только они, которые ищут эти пути давным-давно. Они занялись этим не сегодня, и не вчера, а поколения, может быть, тысячелетия назад. И за это время настолько привыкли к трудностям, к тому, что им надо выживать там, где нет ничего, что перестали общаться с линейными, с береговыми людьми. Вплоть до того, что их никогда никто не видел. Никто не помнит об их существовании. И даже легенды, сказки знающих людей — всего лишь сказки, и все больше и больше становятся только выдумками.
Но иногда береговые люди, чаще всего дети, которые любят забираться дальше, чем надо, находят странности в глубине материка. Иногда это чертежи на скалах. Иногда — простые рисунки, схемы, которые позволяют найти дорогу к убежищу неподалеку. Иногда в этих убежищах течет чистая вода. Иногда — находят источники лавы, которые бесценны для кузнецов, а еще решают проблему с костром.
Находят разное, но никто давно, теперь уже можно сказать, никогда — не встречал людей, Слой, который все это создал.
Поэтому знающие утверждают, что Слой, завершив свою работу на этом удалении, не погиб, не исчез, не растворился во времени, как подумало большинство.
Совершенно нет. Просто Слой закончил свою работу здесь, и ушел дальше, вглубь континента. Исчез один Слой, но там, где-то дальше, возник новый.
Может, и не один.
Может, каждый новый прыгун, появляющийся в этом мире, найдет убежище даже в глубине материка.
Слой за Слоем, не одни, так другие, но это будет планета людей, а не камней.'
III. Глава 2. Вдоль берега синего моря
Отшельник со своей невестой сходил через пустошь вновь. Рассказал о ситуации на этой стороне, добрался до кузнеца. Но они вернулись. Последнее поселение на этой стороне. Опасно, но места тут были хорошие.
Теперь вместе с невестой они жили отдельно. Свадеб, как таковых, тут не было, съехались — значит семья. Так что ее брат приуныл, оставшись один.
Брат долго упрашивал нас взять его с собой, и, хоть и не упросил, но шел вместе с нами два перехода. Лишь потом мы отправили его назад, без особых новостей. Пустой берег.
Все что мы видели в этом походе — это пустующие пещеры, давно похороненные их обитатели, там, где вообще было кого хоронить. Самые ценные вещи давно собраны, либо варварами, либо самими жителями поселка.
Они молодцы, что продолжают патрулировать побережье.
Только это сможет уберечь их от нового внезапного нападения. А когда-нибудь, оно будет. Может, не в этом поколении, может, захватчикам на той стороне тоже надо собрать новые силы. Но будет.
Мы с Идрисом выходили на окраины. В те места, до которых только и добирались брат с сестрой. Мы спешили, но все равно, потратили почти неделю, чтобы добраться хотя бы до сюда. До границы, куда доходили предыдущие патрули.
Побережье пустовало. Заброшенные жилища, с трудом собираемая растопка для костра, могилы. Справа море, в котором только водоросли и чудовища, слева — пустой материк, который только-только начал зарастать лишайниками, у самого берега.
У каждой реки мне теперь хотелось свернуть, посмотреть, что там в глубине, как далеко растут лишайники. Не встречу ли я Слой. Хотя это глупо. Как я могу встретить тех, кого не встречали поколения до меня.
Поселковые пообещали, что будут доходить до усадьбы Идриса, хоть иногда. Присматривать за ней, чтобы пруды не пересыхали, чтобы лишайники росли.
Мы с ним оба знали, что вернуться туда не получится скоро. Может быть, у кого-то это не выйдет вообще. Лучше, чтобы место не пустовало, хотя бы в теории могло быть использовано, если не этим поколением, то, может быть, хотя бы их детьми.
На пустынном побережье маленький костерок из одних лишь сушенных водорослей, с трудом набранных по пути, согревает значительно сильнее, чем если бы вокруг были хоть какие-то люди, хоть кто-то жил. Он словно подчеркивает одиночество, показывает, что без него — без этого огонька, тут была бы настоящая пустошь.
Семь дневных переходов до ближайшего обжитого жилья — это очень много. Это очень далеко.
Особенно, если знать, что с одной стороны море, а с другой — пустынный континент, где нет вообще никого. Конечно, можно утешать себя легендами о Слое, но может, они поэтому и создавались — люди просто хотели успокоить себя, отгородиться мнимым присутствием таинственного Слоя в глубине континента от реальности, которая говорила, что там, в глубине — нет никого. Лишь скалы, камни, и песок.
Ни одного зверя, не говоря уж о людях.
Я понемногу подкладывал водоросли, и рыба жарилась на камнях, прямо рядом с костром. Отодвинь ее немного — и она не только не пожарится, но даже не разогреется.
— Я здесь бывал, — сказал Идрис. — Я в каждом этом поселении бывал. Вот здесь жила семья, у них было трое детей, много по местным меркам. Это было давно, может, дети уже и расселились за это время, или ушли, не знаю.
Идрис махнул рукой дальше от берега, за наше убежище на эту ночь:
— Но там три могилы. Даже не хочу знать, кто именно в них похоронен.
— Возможно, они просто умерли от старости, и набег здесь не причем.
— Возможно, но что это меняет? Я шел в одну сторону, и здесь жили люди. Я иду обратно — и здесь только могилы. И нет даже их потомков. Понимаешь теперь, почему я не хотел возвращаться? Значительно легче идти вперед, не оглядываться. Там хотя бы что-то новое, а не одна лишь пыль, и могильные холмы.
— Для меня — мы сейчас идем вперед, — лишь добавил я, просто, чтобы сбить с него это настроение ностальгии и печали. — И отсюда вопрос: что там, впереди?
— Очередная пустошь. Не такая уж и большая, но пару раз в ней придется заночевать. Поэтому патрули дальше и не ходили, естественный барьер. Удобно, переночевать здесь, осмотреться, убедиться, что варвары не вернулись, и уйти назад.
— А варвары не вернулись. Берег опустошен на неделю пути.
— Кто знает, может, он опустошен и дальше. Нам надо готовиться к тому, что придется прятаться, прыгать в другие миры, а потом возвращаться, чтобы продолжить путь. Это не забег на короткую дистанцию, дорога по этому побережью может занять годы.
— Но в следующий раз вряд ли мы совпадем.
Идрис подвинул рыбу палочкой из рыбьей кости, и кивнул:
— Если только ты не умеешь чего-то, о чем я не знаю. То да — не совпадем. У тебя есть праща, у тебя есть кинжалы. Не пропадешь. Надо будет договориться о знаках друг для друга. Оставлять весточки, просто чтобы знать, как продвигается путь.
— И в каждом твоем мире — происходит тоже самое?
— В каждом моем мире происходит что-то свое. Тебе ли не знать. Где-то просто выжить — уже победа. Где-то надо вырыть колодец. Где-то — справиться с врагами.
— Часто ли встречаются эти. Что зовут себя великими? Завоеватели миров?
— Смотря о ком ты. В одном из миров я сам — король, и у меня великое королевство, и множество моих визирей правят в мое отсутствие. Правда там сейчас скорее конституционная монархия. Не очень получается править, когда большую часть времени тебя нет на месте. Так, фикция, когда я туда попадаю — машу рукой поданным, слушаю отчеты визирей, благожелательно киваю. А самих визирей я даже не назначаю. Выборная должность — визирь. Потом стараюсь исчезнуть, раствориться в толпе. Послушать народ изнутри. Поэтому визири ведут себя хорошо, чаще всего. Знают, что я могу узнать об их делишках не из официальных сводок.
— Известная история. Ее очень любят на моей родной планете.
— Может быть, там тоже был я?
— Это было очень давно. Даже ты столько не живешь.
Идрис усмехнулся и кивнул:
— Ну, тогда кто-то такой же как я. А в некоторых мирах я знаю точно, что правитель — прыгун. Но меня это не волнует. Я занимаюсь своими делами, не отсвечиваю, и живу. Везде по-разному.
— На моих глазах великие уничтожали поселения, убивая всех.
— Да, такие тоже бывают, хоть и нечасто. Здесь, в этом мире, мне кажется, тоже кто-то заигрался. Вот таких надо останавливать. Не потому, что мои действия что-то поменяют во вселенной. Просто потому — что, если я не сделаю это, что-то поменяется во мне.
Мы разговаривали часто, путь неблизкий, и чем-то надо его украшать.
Но во всех этих разговорах, до сих пор, всегда присутствовала настороженность двух людей, которые через многое прошли, и не будут рассказывать свои сокровенные тайны, да что там, просто даже свою подноготную первому встречному.
Я и так узнал много нового, но значительно меньше, чем мог бы. Так, какие-то крохи, корочки от краюхи, мелкие детали, случайно проскакивающие в разговоре, не более того.
Когда мы минули пустошь, без особых приключений, и вышли на первое укрытие за ней, Идрис, подходя к этому заброшенному жилью, сказал: