Одно лишь хорошо — там точно не было фанатиков. Только борьба за еду.
Я поднял взгляд дальше — к горизонту. Мы ведь понятия не имели, что происходит там, в глубине. Вся цивилизация жалась здесь к берегу, абсолютно вся. Какие чудовища плавали там, вдали, не приближаясь к суше просто потому, что для них здесь могло оказаться слишком мелко.
Иногда этих громадин, уже мертвых, выбрасывало на берег. Их туши могли гнить месяцами, подходить к ним не решались, но зато потом, когда гниение заканчивалось и на берегу оставались лишь кости, вот тогда приходили люди и разбирали скелеты этих громадин, полностью. В отсутствие деревьев это был очень ценный материал, тем более таких размеров.
— Вопрос один, — произнес Идрис, глядя на буруны, — нападем с ходу, сегодня ночью, или завтра утром. У них ушел второй отряд, они будут настороже.
— Как думаешь, сколько времени они дали этому патрулю на проверку? Время до вечера или все же с ночевкой? Когда они ждут их назад? Сегодня или завтра.
— Думаю, ждут сегодня. Думаю, раз они так быстро послали новый патруль на поиски, они не расслабляются, и ожидали, что либо второй патруль быстро найдет первый, или поймет, что с ним стало, либо не найдет, но все равно вернется.
— Тогда надо идти прямо сейчас и нападать даже раньше. Не стоит дожидаться, пока они окончательно насторожатся. Мы не знаем, чем это может закончится. Они могут собраться и отступить. Или пойти на поиски всеми силами. Могут уничтожить всех рабов, просто так, на всякий случай, чтобы не оставлять никого у себя за спиной. Сейчас нельзя давать им опомниться. Пока — они еще только немного насторожились. Вечером — они будут бить в набат. Посылать за помощью, если она у них есть.
Идрис покивал, не отрывая глаз от волн.
— Сейчас, так сейчас. Тогда идем. Также, как и раньше, я обойду бухту, пару часов мне хватит, и начну с той стороны. Похороним их всех.
Похороним их всех. Пусть это будут фанатики, но для меня это — лишь еще одна громадная мертвая туша. Мне нужно лишь помочь, чтобы ее выбросило на берег, и забрать все кости, которые я смогу найти.
III. Глава 5. Центр масс
Чтобы создать фанатика, нужно не так уж и много. Регулярные, многочасовые молитвы или медитации — тут уж будет зависеть от мира. Полное погружение в процесс, самое главное — даже не то, насколько он, фанатик, и его окружение верит в основную догму, какой бы она ни была. Самое главное другое — чтобы на бытовом уровне не существовало альтернативного мнения. Оно должно быть, даже обязательно, но не здесь. Где-то там, далеко. Когда придет время, именно туда и придется идти, огнем и мечом, автоматами и напалмом, выжигать все это инакомыслие. Защищать святыни.
Но вокруг, в обыденности, инакомыслия быть не должно. Догма не должна шататься. Она должна стоять монументально, столпом, и никакая буря не должна ее затронуть. Люди вокруг мрут как мухи от болезней — они недостаточно верят. Сколько ты ни молишься, но прозябаешь в нищете? Само то, что ты думаешь не о боге, или вере, или цели пути, а о своем благосостоянии — и делает тебя нищим.
Четыре часа на коленях в церкви? Да, это маловато, но нужно еще успеть заработать на еду. Это пророк позволил отлучаться, он милостив, этот пророк, он понял, что людям надо есть.
Но когда наступит светлое будущее и еды будет вдосталь, у всех, то нельзя будет прозябать в праздности. Нужно будет проводить там, в этой церкви, на коленях, все свободное время.
Только так.
Даже при этом фанатика не сделаешь из каждого. Сначала придется задавить первичные инстинкты. Дать что-то вместо инстинкта самосохранения — допустим, жизнь вечную в лучшем мире. Вместо инстинкта размножения можно предложить сотни девственниц в следующей инкарнации. Можно, конечно, обеспечить ими и в этой жизни, но не всех, а только лучших, образцы, тех, кто на полной скорости врезался на истребителе во вражеский линкор, но каким-то чудом выжил. В отличие от потонувшего линкора.
Вот этих можно пестовать, обеспечивать всеми благами, показывая тем самым, как именно владыка, или народ, или высшая догма, умеет платить за верность.
Остальным — колючую проволоку внахлест через все тело, ключевые догматы стоицизма и горох под колени. Желательно с самого детства. А потом жесточайший отбор, кто-то в каменоломни, рудники, подыхать на полях от голода, собирая урожай для настоящих воинов. Лучшие — готовиться умирать за высочайшую цель.
И тут оставалось только согласиться с шагающим. Такое количество фанатиков не создать за один день. Даже за поколение — вряд ли. Слишком глубоко нужно внедриться в мозг каждого, не только самих фанатиков, но и всех остальных, тех, кто постоянно находится вокруг них, кормит их, обслуживает, удовлетворяет их плотские нужды. Много поколений подряд, и только тогда можно вытаскивать их массы простых смертных лучших — камикадзе, готовых на один безнадежный прыжок. Рыцарей, готовых погибнуть, чтобы вернуть мощи своего пророка. Неважно, что еще они прихватят с собой по дороге, это уже зависит от нюансов воспитания. Высшая сущность простит мелкие проступки на пути к истине. Может, и прокурор тоже.
Получается, где-то в глубине континента, там, где не был даже Идрис, есть совершенно другая цивилизация. Большая, хорошо развитая и живущая более или менее кучно, чтобы воспитывать подобных воинов. Способных перерезать себе горло, чтобы не выдать мифические, несуществующие тайны. Воевать, сражаться, подавлять страх и отодвигать боль.
Умирать ради мифического перерождения в лучшем мире, которое, конечно, никого из них не ждало.
Хотя в последнем я бы не был столь уверен.
Переродиться то они как раз могут. В моей картине мира этому не было препятствий.
Проблема в другом. Они как были убийцами, фанатиками, вырезавшими весь берег на сотни дней пути вокруг, так и остались. Никакое перерождение это не исправит. Может быть, в своем новом чудесном мире им просто придется искать новый повод для зверств. Повод может поменяться, но их нутро — нет.
И, что меня лично волновало значительно больше, зачастую против фанатиков могут выступать только такие же фанатики. Упертые, целеустремленные, не думающие о себе, о продлении рода, о конкретном маленьком счастье конкретных людей. И уж точно не думающие о милосердии.
Сталкиваясь с фанатиками, поневоле сам становишься на них чем-то похожим.
Я ударил со спины, короткий воровской удар снизу вверх, чтобы не зацепиться за ребра но достать при этом до сердца. Качнул нож, вверх-вниз, и выдернул его на себя. С другой стороны бухты началось мельтешение, сначала просто какие-то хаотичные перемещения, потом короткий выкрик, то ли команда, то ли крик о помощи. Идрис влез в свою маленькую войну, которой до сих пор умудрялся избегать в этом мире. Я вывел его, спровоцировал на активные действия, которых он до моего появления старался избегать.
По крайней мере, мне приходится не отставать. Милосердие и пощада не работают в этих условиях. С фанатиками приходится вести себя как фанатики, а о последствиях думать потом.
Я подпер тело справа, чтобы не попадать под медленно вытекающую кровь. Сердце уже остановилось, и кровь текла лишь та, что оказалась в этот момент выше раны. Подпер и опустил его на землю, стараясь не создавать лишнего шума. Как-то в боевых качествах Идриса я был уверен больше, чем в своих. Не стоит собирать вокруг себя десяток варваров. Не стоит создать шум.
Большой Слепец, гулкий колокол мира холмов, начал отбивать свой странный, неритмичный ритм у меня в голове, тем самым предсказывая, что основное сражение все еще впереди. И я начал двигаться в предложенном ритме.
Старик, попавшийся мне на пути, просто упал на колени и накрыл голову руками, спрятавшись, не оказывая никакого сопротивления, но и не пытаясь помочь. Человек, сломленный здесь давно, не уничтоженный только потому, что кому-то надо было обслуживать варваров. Священный поход — священным походом, но кому-то нужно чистить туалеты. А может быть наоборот — уничтоженный полностью, смерть в этом случае действительно могла быть лучшим исходом, чем жизнь в вечном, постоянном страхе, который въелся в него, задурманил сознание, и сейчас он явно не мог даже думать ясно.
— В пещере кто-то еще есть? — спросил я тихо.
Но старик только вжался в землю еще сильнее, и начал еще и покачиваться, тихо стуча лбом о почву. Он боится, боится сказать что-то, что навлечет гнев его хозяев. Боится не сказать ничего, и навлечь мой гнев. Он боится всего. Бесполезен.
Я решил проверить, нельзя оставлять варваров за спиной. По моим наблюдениям, внутри никого не должно быть, но стоит заглянуть, чтобы убедиться. Тем более пещера была так — немного глубже грота.
Я заглянул внутрь. Пусто. Лишь пошевелилась груда тряпья. Кто-то из рабов, возможно женщина, но явно не варвары. Я отклонился в сторону, посмотрев на старика. Он так и бился головой о землю, монотонно, не останавливаясь, и эта монотонность входила в диссонанс со сложным узоров ударов колокола, поэтому я отвернулся.
Странно, то есть внутри даже не было варваров, но даже это он боялся мне выдать?
Я шагнул вперед, и, повинуясь удару колокола, поменял ногу, переступил, сделал один короткий шаг, прежде чем сделать новый нормальный.
Это меня и спасло. Варвар обрушился на меня сверху, с какого-то насеста над входом в пещеру, которого я раньше не видел, за все время наблюдения. Он пролетел чуть дальше, чем надо, мой один укороченный шаг спутал его планы.
Вместо этого небольшая, утяжеленная камнями по краям сеть легла на землю чуть впереди, а сам варвар упал мне на шею, на голову, на спину, сбив с ног.
Я не стал останавливать движение, которое уже началось. Позволил себе покатиться кубарем, вместе с варваром, стараясь лишь, когда оказывался наверху, нажать посильнее. Мы прокатились несколько метров, прежде чем остановиться. И как только остановились, сделали в корне разные вещи. Он — попытался встать, подняться на ноги. А я начал работать ножами, не сильно надеясь попасть во что-нибудь жизненно-важное, а просто тыкая во все части его тела, до которых мог в этот момент добраться.