Призрак замер от очередного импульса, и в тот момент, когда он снова ожил, я уже был рядом. Но толку то. Я ужом, прижавшись к стенке, скользнул мимо него, непонятно на что рассчитывая. Наверное, надеясь, что он не сможет быстро развернуться, и я сумею перепрятаться.
Призрак развернулся даже быстрее, чем я пробежал мимо него. Он и не разворачивался, по сути, просто теперь бич летел в мою сторону, и все. Где там у этого конструкта перед, где остальное — все равно не понять. Он мог и смотреть, и действовать одновременно в любую сторону.
Я упал, и бич с треском пронесся надо мной, лишь в последний момент остановившись, словно задумавшись, а потом, нарушая все инерционные ожидания, просто накрыл меня. Что, наверное, не случилось бы с обычным кнутом, но тут действовали другие законы.
Спину ожгло. Монетка на другом краю вселенной зазвенела с нотками печали.
Горизонтальный луч возник впереди меня, в десятке метров по коридору, от стены до стены, и неторопливо двинулся в нашу сторону. Что-то новенькое.
Вдали появился паук, потом еще один.
Луч двигался примерно по центру коридора, и незадолго до того, как пройти надо мной, разделился на три, слегка разошедшиеся друг от друга.
Я засучил ногами, толкаясь, в судорожной попытке отползти от призрака, от этих лучей, от возможных взрывов, импульсов или вспышек. Одновременно перевернулся на спину даже не для того, чтобы посмотреть, а чтобы было удобней отталкиваться пятками. И вот так на локтях и пятках, я успел отползти от призрака еще почти на метр, прежде чем его настигли лучи.
Три с этой стороны, три — со стороны рубки.
Треск чуть усилился, в воздухе отчетливо запахло грозой, озоном. Последний призрак исчез.
Я посмотрел назад, в коридор. Пауков становилось все больше, они ползли по стенам, по потолку, по полу, и внизу, на вспомогательном уровне под решеткой палубы, их тоже было полно. Это был не один ремонтник, а целая ремонтная бригада.
Если лечь на бок, то спина и лицо почти ничего не задевают, и боль не такая уж и сильная. Я понимал, что надо бы добраться до аптечки и хоть что-нибудь себе вколоть, но сил на это уже не оставалось. Я просто полежу тут, на решетке, немного отдохну, привыкну к боли, а потом начну что-нибудь делать. Спасать себя.
Рубку мы, похоже, отбили.
Я очнулся от легкого толчка.
Когда впервые видишь чужую расу, то все ее представители — на одно лицо. Ты вообще скорее отличаешь их не по чертам лица, а по одежде, росту, весу, каким-то особым приметам, вроде родинки или пряди выкрашенных в оранжевый цвет волос.
Лишь потом, покрутившись внутри незнакомого этноса достаточно долго, начинаешь различать лица, не задумываясь, как именно. В мозгу у человека вообще значительная часть, необъяснимо большая, занята распознаванием лиц. Просто по привычке, с рождения, мы лучше всего распознаем, отличаем лица своей собственной расы, внутри которой развивались с детства. Но это исправимо. Мозг адаптируется, и начинает различать и лица других национальностей, других рас. Почти также хорошо, как своей собственной, просто на это требуется чуть больше времени.
Очнувшись, я от того, что меня толкал лапкой паук. Тот, хромоножка первого состава Ананси. Мне даже не нужно было присматриваться, уверен, что это он. Мозг адаптировался, это только со стороны казалось, что все пауки у ремонтников на одно лицо, или что там взять за основу. Нет, глазки разные, скорость движения, манеры, мелкие подергивания лапками. Тот вон, один из представителей вновь прибывших ремонтников, зачем-то периодически приподнимается и потирает средние лапки одну о другую, словно пчела. У ремонтников тоже психосоматика? Смысла в этих движениях сейчас не было никакого. Да я бы и не заметил эти мелкие подергивания. Просто стал внимательней к деталям. Знал, на что смотреть. Вместо лица, по которому мы распознаем людей, у пауков были лапы, микроскопические движения тельца, траектории движения, манеры поворачиваться. Куча деталей, на которые не обращаешь внимания, пока не присмотришься.
Хромоножка толкал меня в грудь, заставляя очнуться, а его сосед, калека, боязливый новичок из второго состава потрошил аптечку. Его лапки явно не предназначались ни для рюкзака, ни для аптечки — скорее для того, чтобы крутить винты и отвинчивать головы угрожающим Ковчегу, но понемногу он все же справлялся.
— Цып-цып, — прошептал я.
Паук Ананси дернулся, словно стряхнул со спины пыль. Недоволен, видать, причем я не думаю, что Ананси вообще осознанно подключался к этому движению. Распределенное сознание оставляло немалую толику автономности отдельным особям.
— Ладно-ладно, не обижайся. Спасибо тебе. — Сказал я и вытащил из аптечки ампулу обезболивающего. Для начала. Одним обезболивающим тут явно не обойтись. Но хотя бы начну что-то соображать и пойму, что делать дальше.
Через какое-то время мне подкатили тележку, явно предлагая ей воспользоваться. Сколько тут было ремонтников, не меньше десятка точно. Похоже, они наконец взялись за дело всерьез. Оценили масштаб угрозы.
Или просто наконец добрались до дальнего закутка, в который раньше заходили только в случае крайней необходимости. Корабль большой, ремонтников мало. Везде не поспевают.
Взгромоздившись на тележку, я отыскал взглядом в толпе других пауков одного из Ананси, и, обращаясь к нему, сказал:
— Гранатами бы разжиться. Я пустой.
Тележка поехала, а я заливал раны всем, чем нашел в аптечке, периодически передавая какие-то ампулы Цыпе, чтобы он обработал спину. Рубцы будут знатные, и заживут нескоро.
Шлюз позади меня закрылся. Что бы там не делал Ананси в этой рубке, его работа, похоже, завершилась.
Святая святых, ремонтная база. Что-то мне подсказывало, что мало кто из пассажиров, словивших попутку в виде межзвездного Ковчега, бывал здесь до меня. Если сюда вообще кого-то допускали.
И тут я понял, словно оказался на таинственном острове, встретил наконец капитана Немо, что корабль поддерживает горстка.
Не случайно ремонтники не спешили нам на помощь. Те, что прибыли, практически составляли всех, что здесь был. По крайней мере, в этом секторе корабля.
Десяток пришел на помощь, а на базе в это время оставалось еще может два, может три, не больше. Возможно, кто-то находится в других местах. Но для такого огромного корабля это мало, крайне мало. Думаю, конечно, что на Ковчеге есть и другие ремонтные базы, и другие ремонтники, но все это крайне растянуто по огромным территориям. Как они вообще справляются даже на этой части корабля — не пойму. Как они справлялись раньше, еще даже до появления серьезных проблем в виде призраков.
Похоже, с продолжением рода у них проблемы.
Я знал одно, я еще не видел Ковчега. Так, бродил где-то по периферии. У корабля должны быть двигатели, энергетические установки, возможно, какие-то системы наружной защиты. Шлюзы, позволяющие выйти в открытый космос, противопылевые экраны, что означает — опять энергетические установки. Может быть, противометеоритные пушки.
Да много чего.
Ничего из этого я еще не видел. Абсолютно ничего похожего. Что иллюстрировало, возможно, лишь мое плохое понимание устройства подобного рода кораблей. Или то, что у создателей Ковчега на руках имелись совершенно другие возможности, о которых я даже и представить не мог. Но скорее всего я прав — а значит, мои прогулки здесь не затронули практически ничего от общего масштаба этого судна.
Оно движется, идет в космосе тысячелетиями. Я не знаю, сколько пассажиров на борту, сколько цивилизаций, словивших попутку. Я не знаю размеры корабля, и зачем он вообще построен. Как то хозяев, похоже, здесь не было с самого начала, или они сошли с этого поезда давным-давно.
Но то, что ремонтникам здесь приходится тяжело — можно было не сомневаться. Об этом говорило все вокруг.
Даже здесь, на ремонтной базе, практически в центре их активности, царило запустение. Огромный машинный зал, с кучей оборудования, прежде всего рассчитанного, похоже, на то, чтобы что-нибудь починить, или создать, или произвести деталь на замену. Но я видел, что большая часть этого оборудования не работала давным-давно. А ремонтники лишь пользовались оставшимся.
Это только казалось, что корабль процветает. Принтера печатают что угодно. Места полно. Воздух подается без перерыва.
Здесь я увидел, и понял, сколько трудов это стоит «персоналу».
Зашел за кулисы, что называется, и увидел изнанку жизни на Ковчеге. Словно в самолете подсмотрел за стюардессами, которые мило улыбаются пассажирам, потом задергивают шторку в служебную часть и судорожно мечутся, пытаясь хоть что-то успеть. Разогреть еду, открыть выпивку, ответить на очередной вызов, еще и занести обед пилотам.
Где-то здесь есть море, и, если до него дойти, то там, на его кромке, можно найти берег.
Посидеть, поставив ступни в песок и посмотреть, как волны постепенно омывают ноги, заиливают их все глубже.
Если море теплое, то еще и погреться, дать ногам отдохнуть. Если холодное — взбодриться, получить заряд энергии для нового броска.
Где-то здесь есть море. Ковчег слишком велик, и в нем можно найти все.
Удивительно, но мне проще прыгнуть на другой край вселенной, чтобы засунуть ноги в песок на пляже, чем найти его здесь.
Металл коридоров давил, особенно, когда остаешься один. Хотелось найти зеркало и внимательно всмотреться в отражение. Задумчиво, тщательно, выискивая искорки далеких нездешних звезд в собственных глазах. Ускорить призыв, шагнут куда-нибудь далеко, где можно найти берег.
Песок. Дерево. Траву. Мухомор.
Один из Ананси неслышно прошел через отрытую переборку подобрался ко мне поближе, словно чувствуя мое настроение, и вдавил мне еще одну ампулу.
Процесс заживления шел быстро, даже слишком, в крови носилась всякая всячина, что-то выводилось, вымывалось из организма, что-то, наоборот, доставлялось к пораженным тканям по варианту «через 'не хочу»«, 'ну еще одну ложечку…».