Темнота фыркнула в ответ на такие гримасы.
– Полынь, тебя временно выпускают – для помощи в одном деликатном деле.
– Интересно. И зачем это я понадобился?
– Нужны твои умения Ходящего.
– Хм. Значит, живым из передряги не выбраться? – метко предположила темнота. Голос стал ближе. – А то я не помню за собой какой-то другой уникальности – с точки зрения Сайнора, – кроме той, что меня не жалко пустить в расход.
– Ну я оцениваю наши шансы весьма оптимистично. – Я пожала плечами.
Тьма будто взметнулась вихрем, когда заключенный в один шаг оказался рядом со мной:
– Что значит «наши»?
Я ахнула, разглядев его.
Руки и ноги Ловчего были закованы в кандалы. На шее – широкая скоба, похожая на защитный обруч игроков в тринап. Кожа вокруг железок покрылась пузырями, как от ожогов, и была до крови расчесана.
Полынь походил на жертву войны со всеми его бескомпромиссно торчащими из-под тюремной робы костями. Если мне казалось, что это я похудела на вулканическом побережье, то нет! Однозначно нет. Черты лица куратора стали еще острее, чем раньше. О скулы можно было уколоться.
Плечи Внемлющего багровели порезами и кровоподтеками, видимыми даже поверх многочисленных татуировок. Знак Ловчего на левой руке и Глазница на правой не светились. Значит, оковы антимагические.
Пока я оторопело пялилась на эти немудреные свидетельства пыток, Полынь обогнул меня и выглянул из камеры, насколько позволяла длина цепей.
– Ты вообще как? – жалобно протянула я.
Ловчий, удовлетворившись открывшимся ему видом, обернулся и, рассмотрев мою перепуганную рожу, ободряюще подмигнул:
– Терпимо!
Его черные глаза на осунувшемся лице казались огромными, как созвездия южного креста. Взгляд у Полыни был все такой же спокойный, как и обычно, слегка отстраненный. Ловчий остро пах мокрой землей и сыростью, как месячной давности номер «Вострушки», посвященный ритуальным голодовкам… Кстати, да!
Я достала из кармана заранее припасенные коричные крендели:
– Хочешь? Это из той забегаловки на Министерской площади, ну где ты кофе по утрам берешь.
Полынь не сразу понял, что это за бумажный пакет я впихиваю ему в бледную руку. А поняв, почти беззвучно рассмеялся:
– Тинави! Я тебя умоляю!
– Ну тебя ж, наверное, тут не сильно потчевали… – заворчала я.
– И то верно. Разве что пинками. – Он с интересом принюхался к запахам свежей корицы, сахара и масла, деловито расползавшимся по камере из кулька. – Только я предпочитаю сначала выбраться отсюда, а потом уже наслаждаться жизнью. Чтобы уж сразу и на полную катушку.
К нам подошел охранник, с кряхтением сел на корточки и стал отстегивать кандалы Полыни, начав с левой ноги. Лысый затылок стража покрылся бисеринками пота.
Ловчий стоял, скрестив руки на груди, и не собирался помогать – ногу там приподнять или еще что. Только поблескивал глазами, с жадностью осматривая всю длину убегающего вдаль коридора, такую манящую долгую дистанцию – уж по сравнению с камерой в пять шагов.
Я вдруг ужасно испугалась этого опасного блеска:
– Полынь, ты только это… Без фокусов. Сделка честная.
Сидевший на карачках стражник замер, услышав мою реплику. Видимо, живо представил, какими травматичными последствиями грозят фокусы от Ходящего.
– Ваша магия только завтра вернется, если что, – «заботливо» предупредил толстяк.
Но Полынь успокаивающе поднял ладонь и, глядя на меня, удивленно хмыкнул:
– Это с какими безрассудными идиотами ты тут без меня общалась, что высказываешь такие опасения?
– Да уж была пара прецедентов… – буркнула я.
После того как охранник надел на Полынь специальный отслеживающий браслет, мы подписали все необходимые бумаги. Затем Внемлющему разрешили помыться и вернули его одежду: любимую шелковую хламиду (мутанта из кучи разноразмерных маек и полотен шелка, из-под которых едва видны штаны), а также браслеты, амулеты, обереги и нагрудные часы.
И вот мы на улице.
– Как же я люблю июнь, – улыбнулся Ловчий, с наслаждением втягивая свежий летний воздух.
Потом Полынь осмотрелся и указал на пару качелей, сиротливо скрипящих на аллее перед тюрьмой.
– Пойдем туда? – спросил он.
– Конечно, пойдем, – одобрила я, не переставая крутить головой: Дахху куда-то запропастился.
Минуту спустя мы с куратором сидели на слегка влажных – накрапывал дождь – деревяшках. Полынь раскачивался с силой, высоко взмывая вверх, полностью поглощенный этим занятием. Шелковые полы хламиды звонко хлестали по ветру. Крендельки хрустели на зубах.
Я болталась у самой земли, исподволь наблюдая за куратором.
– Полынь, почему ты не попросил, чтобы тебя освободили? Ты же мог.
Он пожал плечами.
– Если помнишь, у меня есть планы на мое желание. Я должен его тетке.
– Ты потратил желание на госпожу Тишь?!
– Еще нет. Было бы неразумно принимать такие решения в камере – мне не хватало данных. Но теперь потрачу, раз мое собственное положение улучшается. И, напротив, если бы ситуация обострилась, то между казнью и родственным взаимонепониманием я, конечно, выбрал бы второе. До сегодняшнего дня сохранялся баланс между этими вариантами развития событий. И, следовательно, желание стоило приберечь. Я не из тех, кто расшатывает лодку, если все стабильно.
Я осмыслила. Я обалдела:
– То есть, не приди я, ты бы так и сидел в тюрьме?
– В смысле, «не приди ты»? – Полынь хитро сощурился. – Ты же обещала, что вернешься.
– И ты всерьез этого ждал? – Я запуталась.
– А что, впредь мне не стоит верить твоим словам? – Куратор лукаво улыбнулся.
Я заморгала:
– Нет, верь, конечно, верь… Просто шансы были как бы невелики…
– Тинави, ну раз уж ты смогла меня вытащить, зачем теперь на себя наговариваешь? Плохая привычка, малек, до пепла плохая привычка!
Я собралась было высказать свое негодование тем, что он с места в карьер бросился «начальствовать», как откуда-то из влажной темноты к нам вывернул Дахху.
– Приветствую, господин Полынь! – обрадовался Смеющийся. – У нас еще не было случая пообщаться лично, но я слышал о вас много хорошего. Я Дахху.
– Я помню, – кивнул Полынь. – Я же видел вас в храме. Поздравляю со спасением.
– Ох, точно, это же вы меня и спасли! – смутился энциклопедист и машинально натянул шапку пониже, аж до бровей. Типа, «я в домике».
– Не я, Тинави.
Продолжения разговора не последовало: интроверт-Смеющийся не знал, что сказать после подобной Ужасной Оплошности, а Полыни было плевать – его куда больше интересовал заново обретенный город, чья волшебная, до боли сладостная сущность волнами разливалась вокруг нас.
– И как ты не околел, дожидаясь нас? – Я благодарно улыбнулась сконфуженному Дахху. – Кругами гулял, что ли?
Друг, укутанный в два свитера и теплый шарф, вряд ли замерз бы даже в северном Асулене. Но несколько часов на улице – это все-таки испытание, достойное похвалы.
– Гулял?.. Э-э… Ну… – Он почему-то покраснел. – Думаю, нам пора ехать! Полынь, вы ведь с нами?
Внемлющий по-птичьи наклонил голову вбок.
– Мне что, надо отрабатывать свободу прямо сейчас?
– О боги, нет, нет! Считайте это приглашением на вечеринку, – замахал руками Дахху и чуть не выронил костыли.
– Вечеринку? – Проколотая бровь Полыни выгнулась таким лихим углом, что я залюбовалась.
И поспешила вмешаться, пока взаимонепонимание этих двоих не привело к чему-нибудь катастрофическому:
– Так! Нам действительно стоит поехать всем вместе к Дахху, там же можно переночевать. «Отрабатывать свободу», Полынь, ты начинаешь попозже. Но вот с организацией сего действа лучше разобраться прямо сейчас. И ты нам нужен. Выдержишь?
– Конечно.
Мы снова поймали кэб. Полынь отказался забираться внутрь салона, предпочтя вместо этого сесть на козлах рядом с кучером.
Дахху, свернувшись на бархатном сиденье, мгновенно уснул – ослабший организм не справлялся с нагрузками. Я ткнулась носом в холодное стекло кэба и задумчиво созерцала город.
Дождь усиливался. Уже через несколько минут небо разорвала первая вспышка молнии.
Раз, два…
Тыды-ы-ы-щ.
Гроза весьма близко.
Я подняла окошко и крикнула:
– Хей, Полынь, мокро же! Пересаживайся!
– Нет, спасибо, – раздался веселый ответ.
– Тут зонтик есть, дать тебе?
– У меня все отлично.
Я почти до пояса высунулась из окна, чтобы увидеть, как куратор, раскинув руки и задрав голову, улыбается лиловому лику небес…
Кучер-эльф рядом с Полынью, напротив, сгорбился до состояния болотной кочки.
Я нырнула обратно в кэб, прикрыла глаза и тоже попробовала уснуть, баюкая себя мыслями об увлекательном грядущем. В целом мысли мне нравились. Только черные жилки на шее огорчали – слегка.
Вдруг кэб затормозил. Я приготовилась к драке, решив, что сейчас обязательно последует какой-нибудь профилактический пинок под зад от нахалки-судьбы.
Но нет: деревянная дверца возле меня открылась, и под пронзительной белой вспышкой рассерженных небес угловатая, замотанная в алые шелка фигура Полыни запрыгнула в салон. Куратор громко хлопнул дверью и бесцеремонно впихнулся между мной и стенкой кэба – почему-то именно с той стороны, где места было меньше, ибо до того я вольготно развалилась почти посередине сиденья. Я отодвинулась, пока капающая с Ловчего вода не вымочила меня.
– Что-то там и впрямь мокро. – Полынь тряхнул головой. – Кажется, я переоценил романтику наружности.
Я горделиво поджала губы и развела руками, мол, «я же говорила!». Потом достала из кармана платок и протянула куратору.
– Ты это бросай. – Он погрозил мне пальцем.
– Что именно?
– Заботиться обо мне. И играть в главную.
– Да я не… – слабо запротестовала я, но Полынь уже скрестил руки на груди, примял затылком бархатный подголовник, устраиваясь поудобнее, и демонстративно закрыл глаза.
Дискуссия была окончена.