– В общем, еще раз проговорим план: в назначенное время, в одиннадцать вечера, я исчезаю. Карл препоручает мне Лиссая, и мы уже вдвоем возвращаемся сюда. После этого мы с вами проводим чудную ночь у костра, полную откровений и разговоров, и часов в пять утра лезем обратно, герои героями.
Все покивали. Андрис – не выпуская из зубов отвертку.
– А там заживем… – мечтательно вздохнула я, с беспокойством ощупывая лицо.
– Сейчас только десять, присядь. – Полынь приглашающе похлопал ладонью по камню. – Предлагаю начать разговоры сразу же.
– Пофалуйста, нифафий фасгафоров, пока я не фафончу, – попросила Йоукли. – И не февелись, Полынь: фэта фифня мофэт рвануть.
Вдруг странная дрожь сотрясла курган.
Я успела увидеть, как удивленно приподнялись брови Ловчего, после чего мир разорвало белой вспышкой.
Боги-хранители, нет!
Я взвизгнула, как раненая лиса, до смерти испугавшись, что это активировался браслет на ноге Полыни. Я инстинктивно рванула вперед в какой-то бездумной попытке спасти, отменить, вернуть.
Но все оказалось проще – курган пропал.
Пропало все.
Шагнув вперед, я не почувствовала под ногами пола и, ахнув, начала проваливаться вниз, все глубже и глубже, в вязкую молочную белизну небытия. Ох.
Кажется, у Карла проблемы с пунктуальностью…
Две тысячи лет
Не бойся смерти, бойся жизни без души.
Я зависла в белой вате небытия столь надолго, что, казалось, возникли какие-то проблемы с пересечением границы. Формальные бюрократические неувязки – ну вы знаете.
Будто неведомый великан-пограничник, уже забрав меня из некрополя, вдруг засомневался: а есть ли у этой странной верещащей девчушки разрешение на выезд? Пойду, мол, проверю. И чайку по случаю бахну. А ты тут поболтайся в тишине, помедитируй. Может, заодно осмыслишь наконец-то свою грешную жизнь и перестанешь мелькать туда-сюда, взгляд мозолить. Междумирье – не кабак, чтоб так фривольно шляться!
Или не Междумирье… Прах побери, Карл, где я?!
Мне уже даже надоело орать.
Я начала с интересом шарить вокруг руками. Почти на ощупь: одинаковость, однородность этого «не-бытия» не оставляла никаких координат. Когда взгляду не за что зацепиться – он растерян. Зрение лишается смысла.
Не успела я довести эту философию до фундаментального «дайте мне точку опоры – и я переверну землю» под авторством Архимеда Иноземного, как волшебный дозорный все-таки дал добро на посадку.
Я раскашлялась – то ли от неожиданности, то ли от песка, мгновенно забившего нос.
Песок был не такой, какой мы ожидаем найти на морском побережье. Нет, местный песок разбавляла голубоватая стеклянная крошка, пахнущая масляными красками, очень мелкая. Да еще и острая. Впилась мне в ладони сотней крохотных шипов – прямо-таки бюджетный сеанс иглоукалывания…
Я подняла глаза и обомлела.
Передо мной во всей своей ночной красе лежала Мудра, бывшая столица Срединного государства. Город, некогда славившийся беспредельно сильными магами. Город, с которого началась история Лайонассы, где на заре времен поселились сами хранители, чтобы каждый день был праздником единства и знаний. Город, задуманный центром вселенной.
Но бесславно сожженный драконами в 1147 году. Пустой и позабытый ныне, отданный на растерзание пустыне. Позор шолоховцев.
Я обвела взглядом раскинувшийся кругом пейзаж…
Блеклые дюны песка синусоидами лежали вплоть до самого горизонта, будто хищные пустынные пумы, отдыхающие после охоты. Тут и там стеклянные башни пиками разрывали мягкие округлости барханов. На фоне темного неба они чуть светлели. Но нет. Это обман. В Мудре нет никакого света.
Проклятое место.
Когда-то эти оплавленные башни были прекрасными каменными дворцами. Однако драконье пламя – магическое пламя детей небесных – не сжигает предметы, а обращает их в сизую смальту. Даже если это очень большие предметы. Например, городские стены. Мосты. Здания.
Люди.
«Какими же идиотами, – я вдруг вспомнила вопрос, который не давал мне покоя в студенческие годы, – какими же надо быть идиотами, чтобы даже флегматичные драконы возненавидели вас настолько, что сожгли всю столицу целиком, в один присест, не размениваясь на мораль и обеденные перерывы?..»
Ох, срединники. Наши предки – наша боль, наш позор и, как это частенько случается, источник нашей силы.
Пыльный поземок струился у меня под ногами, как шелковый. Песок – он и есть песок. Но чем – или кем? – были тысячу лет назад эти острые крошки, больно впивающиеся в кожу?
Раньше можно было гулять по Мудре, как по траурному музею. Драконье пламя застало людей врасплох: кто-то погиб, баюкая ребенка, другие – покупая свежий хлеб или слушая лекцию в старом университете.
Но и тех, кого не было в столице, ждала жестокая смерть от вражеских войск. Не выжил никто.
Никто, кроме Хинхо из Дома Страждущих. Может, он потому и соблюдал обет молчания? Не из-за тайн амулетов, как думал Мелисандр, а просто от стыда? От боли? Каково оно – остаться единственной живой душой на тысячи мертвецов?..
Ах, Лайонасса! Прекрасный, свежий, сильный мир! Мир, на котором углями чернеют два горьких срединных кладбища: остекленевшая Мудра и наш дворцовый курган.
Говорят, когда-то сумасбродные путешественники, которые без страха перед проклятым местом приходили в Мудру, находили тут останки срединников: скульптуры, занятые своими делами. Все, как один, в немом изумлении задрали головы к небу. Последний общий жест. Никого не спасшее единство.
Сейчас этих скульптур уже нет.
В пустыне Тысячи Бед бродят шувгеи – жестокие смерчи, раздирающие в клочья все, что попадается на их пути. За сотни лет шувгеи уничтожили большую часть останков. Остались только здания, наполовину утопленные в песках. И голубоватая крошка смальты. Вдыхаешь ее – вдыхаешь прошлое. В прямом смысле этого слова.
Пустыня Тысячи Бед…
Я бы назвала ее «Пустыней Тысячи Сожалений». Если бы да кабы. Если бы срединники не возгордились. Если бы не настроили против себя другие страны. Если бы не взбесили – и чем только?.. – драконов.
Одна сплошная боль.
Я и представить не могла, что Мудра настолько давит. Что ни вдоха тут сделать нельзя без бьющего набатом «если бы, если бы, если бы»…
– Что, ностальгия заела? – горько усмехнулась я, завидев фигурку Карла, бредущую ко мне издалека. – К чему такое место встречи?
Хранителя освещала восходящая луна – щербатая, погрызенная сбоку. Встрепанный мальчишка в красном комбинезоне тянул за собой санки – нормальные зимние санки, отвратительно будничные в этом скорбном пейзаже. Такие санки используют скальники в Сизых горах: нарядные загнутые полозья, деревянный лежак, длинная веревка, чтобы тянуть.
На санях спал Лиссай, укутанный в пуховое белое одеяло. Ночь в пустыне обманчива: несмотря на, казалось бы, южные пески вокруг, холод пробирал до костей.
Санки совсем не скользили – видать, не смазаны воском, – и Карл прикусил губу от усердия. Ни один ребенок вообще не смог бы затащить такие саночки на песчаный бархан, но Карл – это, конечно, совсем другое дело.
– Междумирье продолжает барахлить? – допытывалась я, глядя, как мальчишка отирает вспотевший лоб.
Карл вздрогнул.
Поколебался с мгновение, потом вдруг заговорил – тихо, упрямо, со страшной ровностью:
– Встреча здесь – мой подарок тебе. Точнее, обещание. Я любил этот город – и дал ему умереть в муках. Вам – не дам. Никому из вас. Просто помни об этом: сегодня, когда я возвращаю тебе принца из царства Хаоса, и всегда, когда решишь, что за тобой никто не приглядывает. Я приглядываю, Тинави. Даже если не прихожу по первому зову. Даже если вообще не прихожу. Однажды, когда ты будешь свободна, я найду тебя и покажу тебе вселенную. Обещаю.
Я моргнула от неожиданности. Какой… невеселый монолог.
Карл склонился над санями и стал разворачивать одеяло. Глаза мальчика при этом так влажно сверкнули, что я растерялась.
Что-то случилось.
Случилось что-то плохое.
Моим первым порывом было обнять Карла: ну не бойся, не знаю, в чем беда, но я с тобой! Наивное желание, да. Но однажды усвоенная в наших отношениях роль «взрослой-и-заботливой» никак не хотела сменяться на более подходящую «восхвалительницы-жрицы-ученицы».
Да и я вас умоляю: можно ли с пиететом относиться к подростку, который раньше канючил у тебя сладкую вату?
Карл усмехнулся и потеребил себя за ушную мочку.
Ой, прах. Он же мои мысли читает…
– Кстати, об этом. – Карл резко развернулся ко мне. – Тинави, чего ты боишься?
– Чего только не боюсь! – призналась я.
– Нет, прямо сейчас?
Не дожидаясь ответа, мальчик шагнул вперед и, встав на мысочки, сдернул с меня капюшон. Сразу же ахнул, подпрыгнув на полметра:
– Это что за дела?!
Кажется, и в свете ночной Мудры были видны черные узоры проклятия, разбегающиеся по моему лицу.
Карл нахмурился:
– Кто навел?
– Его Величество Сайнор. Можешь убрать?
– Конечно. – Хранитель пожал плечами.
Потом чуть сощурился, как бы прислушиваясь. Прислушиваясь к моей памяти, как выяснилось секунду спустя, когда Карл успокаивающе поднял руку:
– Не беспокойся о друзьях. Курган едва ли обвалился, когда я забрал тебя, – некрополь построен на совесть. А если даже и посыпалось что-то… Я уверен, твой куратор сможет вытащить их. Удобные у него способности. Тоже дружит с унни, да?
Я кивнула. Наверное. «Дружба» и «Ходящие» – не те слова, которые ожидаешь увидеть в одном предложении, но по сути получается, что да, все так. Запредельные способности теневиков – это из области Карловой магии. Удивительно, но факт. Правда, вряд ли Ходящие знают, что это «дружба».
Как-то по-другому у них запускается тот же процесс.
Между тем Карл сжал правый кулак так, будто там лежало нечто хрупкое, резко дунул в маленькую щель между мизинцем и ладонью и потом приложил раскрытую руку к моему лбу.