Внутри оказался… плащ-летяга. Бирюзовый, весь в разноцветных заплатках, карманах, с шелковой подкладкой цвета весеннего моря. Я ахнула, начала его теребить: сразу же выяснилось, что это не моя летяга. Копия. Но настолько хорошая, что любые огорчения завяли на корню.
В одном из глубоких внутренних кармашков нашлась записка: «Я бы сказал – за красиво разыгранную партию, но победа подразумевает убийство короля. Это не наша история. И никогда не будет ею. Мы спасаем принцев. И, может быть, королев?»
Хм. Я призадумалась.
Звучит как тост от поэтичного шахматиста…Возможно, посылка от Дахху? Очнулся-таки от истории, подал первые признаки жизни?
С него станется подарить мне летягу: он часто преподносит подарки без повода. И никогда не подписывается. Мы с Кадией все равно понимаем, кто отправитель, прибегаем, верещим от восторга. Дахху отмахивается и ворчит, что мы зря уделяем «этой глупости» внимание, но сам сидит довольны-ы-ы-ый.
Я нацепила вновь обретенный плащ и вприпляску отправилась к садам Аутурни, возле которых жил-поживал в своей пещере господин Смеющийся.
– Дахху! Это великолепно! Сногсшибательно! Лучший подарок в мире! – завопила я, с ноги распахивая входную дверь.
Друг, стоявший подле каменного очага – растопленного, несмотря на жару, – подпрыгнул аж на полметра и быстро спрятал что-то за спину.
– Тинави?!
– Ага. Спасибо-спасибо-спасибо! – Я бросилась к нему, распахнув объятия.
Дахху сделал два быстрых шага назад.
– За что спасибо? – пролепетал он, глядя на меня с вящим ужасом.
– Как за что? За летягу! – Я удивилась. – Это что, не ты мне ее прислал?
– Видимо, не я. – Друг облизал пересохшие губы. – Но я рад тебя видеть. Пожалуйста… М-м-м… Помой руки. И пойдем на кухню.
– У тебя все нормально?
Дахху неопределенно пожал плечом. Я, проходя мимо него в ванную, попробовала изловчиться и заглянуть ему за спину – что он там прячет? – но друг повернулся резвее, чем ратушный флюгер в ветреный день. И тотчас прижег меня укоряющим взглядом.
Минуту спустя мы сидели на старой доброй кухне.
Дахху размешивал сахар в чае, бездумно пялился в шершавую стену. Я все поглаживала лазурный шелк летяги: никак не могла успокоиться – как же хорош!
Достав из кармана загадочную записку, я протянула ее Дахху:
– Есть идеи, кто автор?
Друг скользнул по бумажке рассеянным взглядом. Потом сфокусировался, встрепенулся:
– Записка была в летяге?
– Да. Ты знаешь, от кого она?
Не успел он ответить, как с улицы постучались. Очень требовательно и, кажется, какими-то маленькими кулачками.
Дахху извинился и пошел в прихожую. Он закрыл за собой дверь: я крякнула от неудовольствия, но не посмела намеренно подслушивать и подглядывать.
Впрочем, кое-что и так достигло моих ушей.
– Я еще не согласился! – возмутился Дахху.
Пауза.
– Передайте… Передайте, что давление лишь убивает доверие!
Собеседник был слишком тих.
– Я не говорю, что это выдумки! – рявкнул Дахху еще несколько мгновений спустя. – Просто дайте мне время!
Дверь в пещеру хлопнула, чашки в серванте затряслись. Я сглотнула. Кричащий Дахху? Так бывает?
– Кто это был? – спросила я, когда Смеющийся вернулся. И, честное слово, для этого вопроса мне понадобилась вся моя смелость: ибо лицо у Дахху было темнее тучи, а ноздри раздувались, как у эх-ушкье во время Дикой охоты.
– Тинави… – пробормотал друг, плюхаясь на табуретку. – Скажи мне, что лучше: довериться и проиграть? Или не довериться – и проиграть?
– Лучше выиграть, – с ходу отозвалась я.
Видимо, это был неправильный ответ.
Дахху снял шапку, взъерошил седые волосы на макушке – я такого стриптиза от него в жизни не видела – и мрачно уставился в чашку.
Я смотрела на друга во все глаза.
– Мне сейчас надо побыть одному. Увидимся завтра, хорошо? – наконец выдавил Смеющийся.
– Да что случилось-то?!
– Не беспокойся об этом. – Он встал и недвусмысленно поднял с тумбочки мой рюкзак.
Я нахмурилась, не спеша подниматься:
– Слушай, Дахху, опять ты темнишь. Чуть не помер – и все равно темнишь. Выключай уже свой романтичный образ непонятого ученого. Что на сей раз? Ты опять записался на какой-то ритуал? Вляпался в новую загадку? Бокки хотят обратно в твое тело? В чем беда?
– Никакой беды. Я занят исключительно историческими вопросами, а они, как мы знаем, тебя не очень интересуют.
Дахху потянулся к моей руке, но в последний момент передумал и схватился за рукав летяги… И недвусмысленно потащил к выходу из пещеры.
– Но меня интересуешь ты! Чтобы у тебя все было нормально! – расстроилась я.
Не отвечая, эта озверевшая оглобля в полосатом шарфе – странная ипостась моего друга – выставила меня за порог и посредством дубовой двери отрезала от пещеры.
Пока я стояла, обалдело разевая рот – возмущенные слова необходимого градуса никак не находились, – дверь снова приоткрылась:
– Тинави, на всякий случай: больше ни с кем не целуйся в ближайшие дни.
– ЧТО?! Да я тебе по секрету… А ты…
– Вообще с людьми поменьше контактируй, сезон вирусов, – почти прошептал Дахху.
Дверь захлопнулась окончательно.
– Зашибись я тайну летяги раскрыла… – проворчала я.
Помялась на пороге еще немного и, чувствуя себя полной дурой, пошла домой.
Часть IIIПустота проникает в Шолох
Санация
В Лесном королевстве вы встретите три разновидности гоблинов. Во-первых, гоблины грязевые, которые давно обжились в Шолохе в роли лавочников. Во-вторых, кобольды, нанимающиеся на работу к фермерам в сенокос. В-третьих, гоблины коблинау – великие мастера золотоносных руд, те, кого так ценят и ненавидят в нашем Казначействе.
Утро пятницы выдалось на редкость мрачным и дождливым.
Всю ночь лило, и городские улочки – те, что на отшибе, – буквально плыли, истекая глиной и песком, как кровью. Центральные проспекты, искромсанные косохлестом, сдерживали натиск стихии. Но вот реки… Шесть шолоховских рек чуть не затопили наш прекрасный город. Свинцово-серые воды Нейрис хищно вгрызались в мрамор набережных, а узенькая, обычно игривая речушка Арген то и дело захлестывала Верхний Закатный Квартал, немилосердно набрасываясь на ни в чем не повинных лавочников. Темно-синие тучи ходили так низко, что цепляли шпиль Башни магов. Платаны на аллеях раскачивались, шквальный ветер срывал вывески гостиниц; и даже ундины, эти оголтелые девицы, не спешили резвиться в гребнях реки.
Дождю, казалось, не было конца. Он уничтожил лето в полприема, он отлупил столицу по щекам, – и, ненасытный, все лил,
лил,
лил…
Мы с Полынью встречались у дверей Иноземного ведомства.
Я спрыгнула со случайного перевозчика (Патрициус прислал мне голубя, что, мол, слишком ценит свое здоровье, чтобы вылезать из дома в такую погоду. Лучше с дочками порисует про «Езжай и Стражди») и, укутавшись в летягу, взбежала по скользким ступеням к Внемлющему.
– Ну и погодка! – перекрикивая ветер, пожаловалась я.
– Будем считать, на счастье.
Полынь протянул мне берестяной стаканчик с кофе – благоухающий и ледяной. Но не успела я взять напиток, как нас цапнул резкий порыв ветра, – и стакан, расплескивая ароматную тьму, попрыгал, кувыркаясь, по всем шестидесяти ступеням министерства.
– Э-э-э…. Тоже на счастье? – протянула я.
– Однозначно, – строго кивнул Полынь.
Мы вошли в Иноземное ведомство.
– Вяжи гужи, пока свежи! – Громогласный бас мастера Улиуса приветствовал нас, как труба. – Вместе тошно, а врозь скучно, что, вернулись, мои сиротинушки?
Рыжебородый толстяк сидел в глубоком кожаном кресле и обеспокоенно косился на стопку документов, высящуюся перед ним. Видимо, новые дела для департамента. Много, ой, много. Кому с ними разбираться, как не нам?
Я почувствовала странный азарт… Хм. Наверное, пора мне завязывать со своим вечным «не знаю, кем хочу стать». Хочу стать – хочу быть – Ловчей. Сегодня и всегда. Однозначно!
– Приветствую, мастер. – Полынь кивнул шефу. И с жадностью, многократно превосходившей мою, облизнулся на изумрудные папки.
Бородач расхохотался, захлопав себя по коленям.
– Ой, не могу, Ловчий! Сколько собака ни хватает, а сыта не бывает! Нормальные люди после гонки за Генеральством отпуск берут, отсыпаются, а ты…
– Мне на сон вполне хватило времени в тюрьме, – хмыкнул Полынь.
– Что же, кому тюрьма, а кому и добрый домок?
– Ну, добрый – это вряд ли… – Куратор машинально потер запястья, где под браслетами все еще краснели следы от гластер-кохских железных скоб.
Они с мастером Улиусом еще немного поперекидывались репликами – почти дружескими, тугими, как мячики для тринапа. Наконец в коридоре пробило десять утра – об этом разом возвестили все ходики, расставленные по ведомству тут и там (и это не считая гонга в центральном холле), и тогда мастер Улиус спохватился о формальностях.
Начальник официально протянул мне руку:
– Добро пожаловать домой, Тинавушка!
Я почувствовала, как колотится сердце в приятном волнении. И тотчас с проклятьем отдернула руку. Затрясла ею, неверяще глядя на рыжего толстяка. Полынь удивленно покосился на меня. Улиус поднял брови и снова – безмятежно – повторил жест приветствия.
Я тяжело сглотнула.
Я протянула свою вспотевшую ладонь ему навстречу.
И вот опять!
Кто-то – что-то – пыталось проникнуть в меня сквозь рукопожатие главы Ловчих.
Неприятный сухой холодок навалился на пальцы, пощипывая кожу, пытаясь выдуть, высвистеть себе путь внутрь. Будто тысячи крохотных пинцетов отдирают от тебя кусочки в надежде прокрасться сквозь свежие дырочки. Будто странная межзвездная тишина увидела в тебе интересный образчик для опытов и теперь хочет разодрать на куски – четко, хирургически, безэмоционально.