Хотя вот у нашего соседа по столу имелась превосходная гора из носовых платков… Он сморкался в них каждые пять минут, как по часам, – я начала подозревать, что старикашку специально наняли библиотекари-мизантропы, дабы с его помощью отвадить какой-то процент посетителей. Например, брезгливых. Или тех, кто боится всяких вирусов.
– Вирусов! – ахнула я.
– Прости? – Судя по тому, как Полынь дернулся, он уже успел провалиться в сон.
– Меня Дахху предупреждал о каком-то вирусе, – вспомнила я. – И… Дай-ка подумаю… Точно. Вчера он как-то особенно нервно относился к моим рукам: попросил их помыть, когда я пришла…
Полынь заржал:
– Это вообще-то нормально.
Я отмахнулась, решив не продолжать список антитактильности Смеющегося. Решено: иду к нему. Слушать эти громовые «а-а-а-а-апчхи-и-и-и» справа уже нет никаких сил.
К тому же Дахху наверняка знает, что такое «санация». А это меня ух как интересует.
– Кстати, Полынь, – «спохватившись», протянула я, – я же тебе проиграла круассан сегодня. Хочу поскорее расплатиться с долгами.
– Н-да? – Он покосился на меня.
– Н-да, – в тон подтвердила я. – Давай завтра утром сходим в кафе «Стрекозиная кузина»? Недавно открылось возле Ратуши. Говорят, жутко атмосферное. Его держат несколько фей, в прошлом – стрекозиных наездниц. Весь зал увешан крохотными седлами, сбруей и прочим жокейским реквизитом, который иначе как без лупы не разглядишь.
– Ну пойдем, – сощурился он. – Часиков в девять?
Я притворно замахала руками:
– Что ты! Я так рано не встаю. Давай в двенадцать.
– В десять, – продолжил торговаться Ловчий.
– В одиннадцать. Хочу отоспаться. – Я не сдавалась.
– Десять тридцать. Или уже не завтра.
– А что, у тебя какие-то дела? – Я невинно захлопала ресницами.
Он смерил меня долгим взглядом. Я улыбалась своей фирменной улыбкой – идиотически широкой, до ушей.
– Просто люблю спорить, – пожал плечами куратор и в прямом смысле слова ушел от ответа, развернувшись и деловито утопав прочь.
Ах ты гад.
Я, считай, в открытую призналась в чтении записки, а ты так и не делишься.
Моему удивлению не было предела, когда, добравшись до пещеры Дахху – путь оказался предсказуемо мокрым, ветреным и мерзким, – я обнаружила, что друга нет дома.
Что за дела?
Я тоскливо замерла под узеньким каменным козырьком, кляня себя за то, что до сих пор не додумалась выпросить у Смеющегося запасные ключи. На всякий случай подергала дверную ручку – с этого мечтателя станется бросить все нараспашку! Но нет. Дверь была заперта. Лежавший за ней Снежок почуял меня, приветственно заскулил и зацарапал дорогущую дубовую дверь.
– Тихо-тихо! – Я переполошилась, предчувствуя разборки с Дахху по поводу порченого дерева.
Волк не успокаивался. Он твердо решил пустить незваную, но такую дорогую гостью в дом – самолично прокопав ей путь внутрь. Шипя и с ужасом представляя изнанку двери, я мелкими перебежками отправилась в лесную чащобу, чернеющую сразу за участком.
Что ж, буду прятаться от дождя под вечнозеленым покровом. Не впервой!
Помню, в детстве это было самым главным волшебством: дождаться по-настоящему сильного ливня и выйти в лес. Заползти под разлапистую ель, доверчиво подставляя спину острым иголкам, улечься пузом на буроватую лесную подстилку. Лежишь себе, шпион шпионом, и, чуть раздвигая осыпающиеся ветви, выглядываешь в загадочную наружность…
А там, как по приказу Мастера Травника, с невероятной скоростью растут грибы, хихикают феи, спрятавшиеся под лист папоротника, кружатся, поблескивая, вайты – шаловливые духи воздуха.
Сейчас я не стала с размаху плюхаться на живот. Ностальгия ностальгией, а новую летягу жалко. Я враскорячку проползла в шалашик, образованный низкими еловыми ветвями, и тихо ойкнула, обнаружив, что там уже занято.
– Привет!
Сидящий передо мной гоблин нахмурился, сосредоточенно выбирая, как среагировать на неуместного человека, и наконец также буркнул:
– Привет.
– А что ты тут делаешь?
– Дождь пережидаю, что, – фыркнул сморщенный кожистый коблинау.
– Почему именно тут?
Гоблин скосил на меня пронзительно-желтые глаза с горизонтальными, как у козы, зрачками:
– Мастера Дахху жду, – и он как-то опасливо прижал правую руку к карману залатанных шерстяных штанов.
– Я тоже к нему пришла, – улыбнулась я. – Что у тебя за дело?
Гоблин замешкался. Коблинау относятся к чужим людям с разумной опаской («Никогда не знаешь, чего ждать от этих высоченных придурков!»), хотя со «своими» достаточно дружелюбны.
Большинство шолоховских коблинау живут у дельты реки Нейрис, где пчелиными сотами раскинулись золотые рудники. Гоблины сотрудничают с горняками: указывают им путь к плодоносным жилам и предупреждают о скорых обвалах.
Изредка коблинау выдают людям местоположение новых рудников, магических, какие самостоятельно даже чародеи обнаружить не могут. Если гоблины рассказывают об этих рудниках Казначейству – Казначейство счастливо. Если вдруг – по одной им известной причине – коблинау дарят рудник простому смертному, то Казначейство начинает выплясывать вокруг везунчика такие шаманские танцы, что одно удовольствие наблюдать!
– Ну… – Коблинау закряхтел, переминаясь с одной маленькой ножки на другую. – У нас с мастером Дахху деловой договор. По поводу золотой руды.
Я удивленно вытаращилась на него. Дахху и золото в одной фразе? Да ладно?!
– Не уверен, что могу распространяться, – вдруг засомневался гоблин, тревожно зыркая глазами-блюдцами и еще сильнее сжимая карман.
– Не можешь – не распространяйся, – милостиво разрешила я.
И про себя добавила: «Все равно все у Дахху выпытаю».
Наше подъелочное сидение продолжалось так долго, что мы успели сдружиться. У коблинау была смешная манера говорить: он то и дело разбавлял человеческую речь гоблинскими словечками.
Правда, когда я пыталась переползти на вопрос золотой руды, Чичко (так звали гоблина) сразу замыкался. Зато мы от души почесали языками на такие жизнеутверждающие темы, как любовь и предательство, вера и принятие, борьба и самопожертвование. Не знаю, как так вышло (видимо, по недосмотру фатума), но коблинау – жуткие романтики. Эти кожистые сморчки обожают перетирать все розовое и высокопарное.
– Безусловная любовь точно существует, я тебе спэййю! – Чичко авторитетно кинул в меня шишкой. Я с грустной улыбкой пожала плечами. Точно существует. Главное – до нее дорасти. Мне еще явно надо работать.
– А вот я дорос! – Похвалился Чичко. – Зачем бы я иначе помогал эйду, даже зная обо всех его ошибках, всех его грехах, если бы не… – он умолк и испуганно зажал рот руками.
– Так, вот с этого места поподробнее, – заинтересовалась я. – Кто такой эйд? Что за грехи?
– М-м… О! Мастер Дахху идет! – И коблинау ураганом вылетел из-под елки, нарушая хрупкое равновесие дождевых капель над нашими головами.
Я зашипела, как рассерженная кошка, когда целое ведро воды – совокупно – ухнуло мне на голову бриллиантовой крошкой.
– Дахху, Дахху! – кричал Чичко, несясь к ковыряющемуся в дверном замке Смеющемуся. Гоблин высоко задирал суставчатые колени и издали был похож на захмелевшую цапельку.
Дахху обернулся.
– Ну я же просил дать мне время! – Он с досадой всплеснул руками и потянул за концы своего полосатого шарфа так эмоционально, будто придушить сам себя хотел.
Но потом его взору явилась я, с треском выползшая из-под елки. Смеющийся ахнул, схватился за сердце. Я шлепала к нему через лужи, и дождь, вновь разошедшийся, глумливо хлюпал в моих сапогах.
– Чичко, шли бы вы… Куда-нибудь, – от души посоветовал Дахху гоблину.
– Мне запретили уходить от вас, пока вы не возьмете это, – коблинау достал из кармана пухлый конверт.
– Не буду я его брать! Я еще думаю!
– Ну господи-и-и-и-ин Дахху, я та-а-а-ак околел вас дожидаться!.. Хо-о-о-олодно! Она подтвердит, вот! – Паучья лапка ткнула на меня.
Смеющийся протяжно вздохнул. Гоблин воспользовался моментом и почти насильно всучил конверт энциклопедисту.
– Это не значит, что я согласен! – крикнул Дахху вслед гоблину, который уже перебежками дернул в сторону набережной. – Мне просто надоело спорить! Я никуда не пойду, пока не сочту это правильным, так и передайте! Или пока не будет доказательств!
Но Чичко уже и след простыл. Дахху повернулся ко мне. Мы топтались на крылечке, безнадежно мокрые, а по ту сторону двери неистовствовал, радовался, дубасил хвостом об пол вечнослюнявый Снежок.
– Ты тоже будешь меня мучить? – тоскливо протянул Смеющийся.
– Да, – призналась я.
Он сокрушенно покачал головой и пропустил меня в пещеру.
Дахху заклинанием сушил свою замшевую куртку. Я вручную выжимала летягу – прямо на коврик у входа в пещеру. Коврик – рамбловская штучка, из каких-то хитрых кораллов – довольно урчал и причмокивал после каждой новой порции воды.
– Короче, у меня два вопроса, не считая любопытства про коблинау, – вздохнула я. – Первый вопрос. Что такое санация?
Дахху повесил куртку на крючок, оперся на косяк двери и задумчиво потеребил растрепанный кончик вязаного шарфа. Тоже уже сухого.
– Санация – это комплекс мер по оздоровлению организма. В магии – очистка человека от постоянно действующих колдовских чар.
– Например?
– Скажем, пожизненный улавливатель удачи, стабильное увеличение обаяния и так далее. Светящиеся ведомственные татуировки тоже из этой категории… Тинави? Ты чего?
Я схватилась за голову и потрясенно открыла рот:
– Они хотят лишить его запредельных Умений! – охнула я, складывая два плюс два.
– Кого? Полынь?
Вот за что люблю Дахху, так за то, что он быстро соображает. Ну это помимо других неоспоримых преимуществ, вроде доброты душевной и переходящего все границы альтруизма.
Я кивнула.
– Видимо, без чая нам тут не обойтись. – Дахху костяшками пальцев почесал нос и пошлепал в кухню.