Я вернулась на кухню. Кадия с любопытством вытянула голову:
– Это что?
Она уже успела надыбать откуда-то пачку миниатюрных пирожных и теперь закидывала их поштучно в рот, как семечки. Во дает, а.
– Что-то для Дахху. – Я шлепнула посылку на стол.
– А что именно? Из «Вострушки»?! Давай посмотрим? – Кадия сощурилась. – Вдруг там что-то плохое!
Я невольно рассмеялась знакомому энтузиазму.
– Если честно, я сегодня уже залезала в корреспонденцию одного… важного мне человека. Следовала этой же логике. И да, там гипотеза подтвердилась. Но дальше – тупик! Резюмируя, опыт мне не понравился. Так что карьеру Мастера Подглядывающего я завершила, и тебе ее не советую!
– Что, хозяин письма возмутился?..
– Не, собственная совесть.
– А. Ну у меня ее нет!
И Кадия принялась деловито разрывать оберточную бумагу. Несколько секунд спустя стражница издала почти предсмертный хрип:
– Дахху – новый владелец «Вострушки»?!
Я подавилась, что уже само по себе подвиг, учитывая, что во рту у меня было пусто.
– Это дарственная! Здесь написано, что за оказанные услуги по освобождению… – подруга обалдело шарила глазами по бумагам, и челюсть ее опускалась все ниже и ниже. – ГРЕК ТВОЮ НАЛЕВО, ДРЫГНУТЫЙ ТЫ ХОВЕР, ЧТО?!
Тогда я так и не узнала «что», к моему величайшему сожалению.
Потому что входная дверь в пещеру вновь стала объектом навязчивого внимания посетителей. В этот раз они хотя бы не стучались, вынуждая меня почем зря подыматься со стула. Что, впрочем, сложно назвать плюсом, учитывая, что дверь открылась и…
…И на пороге очутился собственной персоной Анте Давьер – шолоховский маньяк, темная ипостась хранителя Теннета и неудавшийся возлюбленный Кадии.
Убийца.
Убийца в доме.
Время застыло. Вошедший стоял на пороге недвижно: взгляд прямой, правая рука замерла на дверной ручке. Мне вспомнилось, как эта самая рука втыкала нож в горло Дахху. Замахивалась мечом надо мной. Резала иноземцев.
Я смотрела на маньяка и чувствовала, как кровь все сильнее пульсирует в висках.
– Не поздороваетесь, дамы? – Убийца разомкнул губы и покровительственно улыбнулся уголком рта. Одновременно он отпустил дверь – замок металлически лязгнул – и опустил руку к бедру – будто к ножнам.
Ой, зря.
Зря-зря-зря.
Внутри у меня что-то хлопнуло, рассыпалось каскадом алых искр. Глаза заволокло бордовой пеленой, и, не успев понять, что происходит, я выбросила руку вперед, будто желая вытолкнуть Анте прочь из пещеры.
Ненависть душной волной поднялась из подреберья, и, мне казалось, меня больше не существует – есть лишь обжигающая сила, оскорбленная тем, что падший на свободе.
Эффект превзошел все мои ожидания.
Искрящийся шар фиолетовой энергии слетел с моих пальцев и, раскрывшись сферой, полетел на врага. По-хорошему, тут бы Анте и откинуть ласты.
Но навстречу сфере прыгнуло другое заклятье. Пронзительно-голубой, цвета высокого апрельского неба щит росчерком пера выстроился в прихожей. Благородная и неуместная синева полыхнула от обувной тумбочки и до вешалки.
Шар столкнулся с щитом и расплескался скворчащим лиловым цветом. В пещере будто разорвался фейерверк.
Но мое заклятие не погасло. Как и синий щит, ему противостоящий. Всполохи лиловой энергии, шипя, ползли вдоль синевы – надеялись на брешь. Щит держался, отплевываясь краской…
Две магических волны разделили пещеру пополам. Намертво сцепившись, они переливались в центре прихожей, как северное сияние.
Там в далеком дверном проеме стоял Дахху, автор щита. Он гнулся, будто ясеневый лист, не переставая бормотать на стародольном. Кровь капала из его левой ноздри.
– Тинави, – прохрипел друг. – Остановись.
– Я не могу. Это уже не я.
Я и впрямь не могла. Энергия мироздания раскаленным потоком вырывалась из самого сердца, и, пусть я и опустила руки, лиловая сфера продолжала давить на щит Смеющегося и беспрестанно выкачивала из меня что-то глубокое, что-то равнодушное, такое сильное – и страшное одновременно.
Я отступила назад, с ужасом глядя на дело рук своих. Пещера плавилась по углам. Кровь из носа Дахху уже лилась рекой, пачкая шарф и свитер. Анте Давьер, стоявший подле друга, не шевелился, напряженно глядя вперед.
– Да вы совсем охренели!! – рявкнула у меня за спиной Кадия и вдруг как-то странно нажала мне на шею пальцами в амарантовой перчатке.
Я рухнула как подкошенная. До того, как потерять сознание, я успела увидеть, что оба заклинания тухнут, пеплом оседая на пол. В воцарившейся тишине на мои ноги победно заполз магический веник и с энергичными «вшух-вшух» начал сдирать с меня Дахховы тапки.
Ибо в доме должен быть порядок.
– Небеса-хранители, я не ожидал, что ты нападешь вот так сразу! И что потеряешь контроль над чарами! – Смеющийся нервно ходил из угла в угол, и его руки все туже сплетались на груди. Моряки, мастера хитрых узлов, позавидовали бы. – Просто Анте и есть мой свидетель по вирусу!
Я покосилась на Анте Давьера, который в позе грифа-падальщика свернулся за дальним концом кухонного стола.
Тюрьма маньяка ничуть не попортила, что отнюдь не добавляло мне сочувствия. Короткие волосы отливали грифельным цветом. Льдисто-серые глаза мигали редко, как у ящерицы, а волевой подбородок торчал непокоренным фронтиром. Даже в ночнушке из Рамблы Давьер выглядел на все сто. Хренов любимец публики. Прахов герой женских грез.
Ночнушку, кстати, на него надели, пока я была в отключке. Волшебная подводная рубаха играла роль веревок, или кандалов, или какой еще угодно «сдерживающей силы».
Что интересно, самого Дахху присутствие Анте не смущало: друг был готов пригласить его в гости просто так. Но, пораскинув мозгами, энциклопедист решил, что нам с Кадией будет спокойнее, если падший хранитель на время беседы окажется «в некоторой степени обездвижен».
Жаль, что при таких светлых идеях Дахху не додумался войти в пещеру первым.
Не пусти он маньяка вперед (сам лекарь затормозил на крыльце, ужасаясь состоянию вьюна после встречи с осликом), в пещере сейчас бы не пахло паленым, шарф Дахху не полоскался бы в раковине в попытках оттереться от крови, а на голове моей не набухала шишка от удара о тумбочку.
– Ты прости, что я тебя так вырубила, – буркнула Кадия после того, как привела меня в чувство серией пощечин. – Первое правило чрезвычайника: отключи сознание колдуна, если он ведет себя непотребно. И магия тогда сама рассыплется.
– К тебе у меня претензий нет, – мрачно кивнула я.
После этого Кад, непривычно тихая, ушла в главный зал пещеры. Она свернулась калачиком на матрасе и молча смотрела на нас оттуда. Вынутый из ножен меч подруга положила перед собой. Несла дозор.
С Дахху она не разговаривала. С маньяком – тем более.
Сам Анте тоже не проронил ни слова. И правильно сделал – ведь его первая и единственная реплика чуть нас всех не убила… (Вы же помните, что я великий мастер перекидывать ответственность?)
Итак, Кадия молчала. Я молчала. Анте молчал. Дахху, запинаясь, рассказывал.
Как выяснилось, наш верный друг на постоянной основе общался с маньяком в тюрьме. С самого момента выхода из комы.
Потому что Дахху, мол, очень хотелось обсудить с кем-то истории, которые ему рассказали бокки-с-фонарями. Это были важные, до пепла важные истории – по мнению Дахху. И хранитель Теннет, пусть даже падший, лучше всего подходил на роль собеседника…
Стража безропотно пускала Смеющегося в Гластер-Кох – по лекарскому удостоверению. Дахху часами просиживал в карцере маньяка.
– У нас были очень интересные беседы. – Друг опустил глаза и мыском ноги попробовал поковырять каменный пол.
Интересные, блин!
Постепенно философско-историческое общение этих двух вылилось в то, что Дахху втянули в масштабную операцию по освобождению маньяка из тюрьмы. Друг долго сомневался, но в итоге встал на сторону гоблинов коблинау – именно они придумывали, как законно вытащить своего «эйда», то есть, по-шолоховски, Хозяина.
Ведь магические твари Лайонассы неровно дышат к определенным хранителям. Так, крусты обожали Карла; рыбы – Авену; гоблины – Теннета…
– То есть коблинау ради маньяка решили выдать местоположение новых золотых приисков. Но это должен был быть не подарок, а сделка с Казначейством. И сделку они заключить не могли, не будучи гражданами королевства. А ты взял и помог им на финальном этапе. Прибыль идет государству при полном давьеровом покрытии всех расходов на добычу – и тюремный срок маньяка волшебным образом превращается в условный. Так? – Я попыталась подвести итоги.
– Да, – кивнул Смеющийся. – Деньги правят миром, увы.
– Кстати, о деньгах. Зачем тебе все это, а, Дахху? Неужели только ради того, чтобы получить в свое распоряжение «Вострушку»? – Я обвиняюще потрясла дарственной на газету.
Смеющийся вспыхнул:
– Конечно, нет! Как ты могла так подумать!
– Передача «Вострушки» в руки господина Дахху не обговаривалась. Это исключительно мое решение, – вдруг встрял Анте.
Я проигнорировала преступника и, поставив локти на стол, наклонилась вперед:
– Тогда зачем?
– Но я же сказал, Анте – свидетель по вирусу…
– Мы могли бы сами к нему в Гластер-Кох наведаться, если дело только в этом.
Дахху занервничал, опустил взгляд, вцепился руками в деревянную спинку стула. Пробормотал еле слышно, так, что мне пришлось повернуться в его сторону здоровым ухом:
– Еще Анте нужен, чтобы восстановить одну старую несправедливость… Я не справлюсь без него… Это не срочно… Но это важно с точки зрения равновесия Вселенной.
– С каких пор равновесие Вселенной находится в твоей юрисдикции?! – взвыла я.
Кадия на матрасе громко, драматично захохотала. Потом застонала, закрыв лицо руками. Мы все обернулись к ней, но она больше не подавала признаков интереса к беседе.
– Сейчас в приоритете то рукопожатие, – снова влез Анте Давьер.