Я предостерегающе сощурилась.
Полынь непреклонно продолжил:
– …И склонна к преувеличениям. Еще ты неопытна в новой для тебя магии и, возможно, трактуешь что-то неверно. Как мы уже обсуждали, субъективные ощущения – штука условная. Без доказательств вопрос Пустоты получается вопросом частной веры. И с этой точки зрения меня огорчает поднятая вами суматоха: например, вы начали с того, что вытащили Анте Давьера из тюрьмы. Это вообще нормально? (Ответ: нет, Тинави.) Прежде чем решаться на глобальные действия, нужно проанализировать проблему. Даже те ее аспекты, которые тебе не нравятся – например, допущение о том, что ты ошибаешься, а маньяк – врет.
Я еще не придумала достойный ответ, а Кадия уже подскочила и обвинительно ткнула пальцем в Ловчего.
– Ну нет, Полынь! Это ты профессионально говоришь, но как-то не душевно! – выпалила она. – Частная вера, ишь, его не устраивает! Если все и всегда будут молчать о своих тревогах, скрывать планы, пока не станет поздно, то мир очень быстро грекнется! Вернее, они сами грекнутся, а с ними – и чей-то мир. И вообще – ты кто такой, чтобы наезжать на Тинави?
Полынь опешил.
– Да я и не наезжаю. – Он удивленно поднял проколотую бровь. – Речь о рациональном подходе к проблемам. Тинави – мой партнер. Мне важно, чтобы ее решения имели под собой что-то реальное – чтобы она не рубила сплеча…
– Но, господин Полынь, ведь это я зачинщик собрания! И свободы Анте! – в отчаянии вмешался Дахху.
– Да просто, в отличие от тебя, железнолицый, она нормальный человек! – Кадия завелась не на шутку. – А люди заботятся о других людях, даже если это не рационально! Даже если те снова и снова ведут себя как поганцы, – нормальные люди все равно не оставят их одних! Все равно их не бросят, раз любят, – пусть самим от этого и тошно!
– Что? – Полынь совсем обалдел. Я его еще таким растерянным не видела. – Кад, мне кажется, я не вполне понимаю…
– Вот именно! Вы никогда не понимаете. Это очень удобно. Ведь как оно бывает: ты уже очень устал от грабель, но без этих граблей тебе и жизнь не мила. И хрен бы с ним, с разбитым лбом. Но тебе так худо оттого, что они даже не видят, как тебе больно… Думают, ничего не происходит. Снова и снова думают, это у тебя хобби такое – по граблям ходить; не врубаются, что все – ради них!
Полынь схватился за голову:
– При чем тут Пустота вообще?!
– При всем! Та же история! Если не всматриваться – то как бы ничего и нету. Самое простое – пройти мимо, каждый день проходить мимо по своим делам, смотреть куда угодно, но не туда. Вместо того чтобы заинтересоваться и присмотреться – и найти, чего не ждал! Что-то важное найти наконец-то! А не отворачиваться всю жизнь – то ли по глупости, то ли по жестокости!
Я зачарованно смотрела на Кадию.
Полынь понятия не имел, о чем она говорила. Их диалог был обречен на провал.
Но для меня истерика Кадии звучала ясно. В ней смешался тот старый ужас от того, что Дахху чуть не умер, тайно отправившись на «Ночную пляску»; и обида на его секреты; и, конечно, на то, что он не видит, не видит, уже столько лет не видит ее отношение…
– Вот как-то так весь час и прошел, – шепнула мне Андрис. – Всяк поет о своем.
Анте Давьер в огненном круге нарочито зевал. Дахху испуганно таращился на свою доску – вся его поза сквозила неловкостью. Кадия и Полынь спорили на повышенных тонах, и траектории их мыслей разошлись уже совсем в противоположные стороны. Это надо было прекращать.
Я вспрыгнула на стул и громко крикнула:
– Социализация!
Все разом изумленно обернулись ко мне. Я повторила:
– Социализация. Вот каков был мой девиз сегодняшнего дня. И этот девиз – твои просьбы услышаны, Полынь, – работает на появление доказательств.
Недоумение в массах росло, и даже призрак Иладриль, тихо бившийся в табакерке Андрис, заинтригованно умолк.
Я принялась объяснять:
– Мне хотелось понять, сколько людей уже больны Пустотой. Поэтому сегодня я бесконечно со всеми знакомилась, всех трогала, жала всем руки, иногда даже – особо радушных – обнимала и целовала в обе щеки… – Я вздрогнула, вспомнив эту нескончаемую многочасовую пытку. – Итог эксперимента таков. Из трех сотен людей только четверо были отмечены Пустотой. Остальные – чисты. И, конечно, не могу не проверить вас еще разок…
Я пошла по кругу, официально пожимая руки.
– Ну поздравляю, все в норме. Итак. Четверо больных: маг, танцовщица, гувернантка и гвардеец. Ох, о последнем даже не спрашивайте, – поморщилась я. – Лучше мне к дворцовому острову не приближаться. Кажется, эти ребятки с плюмажем не любят, когда их всех по очереди хватают за руки. Я едва убежала потом.
– То есть процент зараженных пока не велик, – задумчиво пробормотал Полынь.
Я пожала плечами:
– Либо так, либо я не там знакомилась с людьми. Хотя я старалась сделать выборку репрезентативной: и в Посольском квартале побывала, и в Метелочном, и в переулке Тридцати Грехов. – Я улыбнулась. – Погуляла от души. Вот отчет. Пригодится. – Я вытащила из кармана летяги свернутый трубочкой свиток – карту Шолоха, на которой отметила свой маршрут и места встречи «больных» Пустотой.
Я подошла к доске и прикрепила туда ее, слегка прикрыв письмена Дахху. Тот не возражал.
Я откашлялась и провозгласила:
– Отныне тут – штаб нашего расследования. И первый шаг – изучение захваченного Пустотой человека. Надеюсь, это даст нам доказательства и укрепит вашу веру.
Ребята выгнули брови.
– Я пригласила сюда танцовщицу из кабака – на вечеринку. Остальные зараженные не согласились, но ей идея понравилась – девушка… М-м-м… Не из робких. – Я прикусила щеку, вспомнив напомаженные волосы, кроваво-красные губы и слишком тугой корсет дамочки, по ночам работавшей в переулке Тридцати Грехов. – Только давайте хотя бы изобразим веселье.
– И во сколько она придет? – подобрался куратор.
Внизу раздался дверной звонок.
– Уже пришла! – засияла я.
Кадия рывком поднялась со стула, широким махом перекинула ногу через спинку и направилась к выходу:
– Пойду, встречу танцовщицу.
– Лучше я, – чинно привстал Анте. – Уберите контур. И дайте мою одежду.
– Ага, щас. Ты сиди, Анте, сиди. Не в тюрьме, так здесь хотя бы, – вызверилась Кадия и вышла в коридор.
Я поспешила за ней.
– Кад! – Я догнала ее на лестнице и, пристроившись сбоку, соразмеряя шаг, сказала: – Твоя речь…
– Я просто психанула, не стоит обсуждений, – перебила она. – Упомянешь сейчас Дахху – убью.
– Ну… Тогда просто спасибо, что заступилась за меня перед Полынью. Это было очень странно, но очень душевно.
Она вдруг рассмеялась:
– Да уж, обалдел твой куратор. Теперь решит, что у нас у всех троих мозги набекрень. А я-то думала, буду играть роль нормальной.
– Я тебя умоляю! Ты? Нормальная? Девушка, которая знает сто способов убить расческой? Первая леди в гномьем департаменте? Моя лучшая подруга? Это уже само по себе диагноз. – Я легонько толкнула ее в бок.
Кад почесала затылок. Потом фыркнула:
– Ну, пожалуй, да.
Мы молча спускались по лестнице. Я чувствовала, как невидимая ледяная стена между нами медленно тает.
– Слушай, Тинави… – вдруг сказала Кадия другим тоном. – А скажи, как ты думаешь, вот после всего этого – бокки, хранители, Зверь, драконы, теперь какая-то еще Пустота – когда мы все уладим, будет у нас нормальная жизнь? Как раньше – веселая и беззаботная? Или если тебя утащило в глобальную канитель, то все, пиши пропало, уже не высвободишься?
Я на секунду притормозила:
– Хм. Ты еще и об этом волнуешься, Кад? О том, не затянет ли тебя эпичность?
Она вздохнула и закивала.
Я пожала плечами:
– По мне, так только ты выбираешь, чем наполнить свою жизнь. Просто направляй внимание на то, что кажется тебе прекрасным. Хочешь беззаботности – ищи во всем легкость, смотри на нее, твори ее, призывай. Хочешь серьезности – гонись за ней. Тот же принцип работает со спокойствием. Магией. Любовью. Приключениями. И так далее. О чем бы ты ни грезила – ищи это во всем, и так притянешь к себе. Выбор всегда за тобой. Ты сама чего хочешь-то?
– А прах его знает, – сказала Кад и, запрыгнув на перила, проехала по ним пару метров вниз. – Всего и сразу, кажется. Иногда хочу чего-то глобального, чтоб слезы на глазах выступали от величия происходящего. Иногда хочу мелочей, чтоб жизнь была как сборник смешных картинок. До сих пор не определюсь. Страшно чем-то одним ограничиваться.
Я улыбнулась.
– Вот и у меня то же самое. Получается, как в плохом анекдоте: как только все серьезно – хочется легкости. Как только все легко – не хватает серьезности. Не понимаю, в чем больше смысла… Хотя наверняка окажется, что смысла одинаково во всем.
– Значит, – подруга философски пожала плечами, – нам надо набрать нужные пропорции смысла именно для наших идеальных коктейлей. И коктейли могут быть слоистыми, никто не запрещает.
– Будем делиться друг с другом рецептами? – подмигнула я.
– А то ж. И распивать будем вместе.
– Ура! – Я рассмеялась. – Снова мир?
– Только до твоей новой лажи. – Кад строго свела брови. – И я не шучу! Друзья-засранцы в мою картину счастья точно не вписываются. Так что в следующий раз натравлю на тебя весь Чрезвычайный департамент.
– Да уж, эти бородачи тебя полюбили!
И мы, обмениваясь впечатлениями о смешных гномах, коллегах Кад, открыли дверь шолоховской танцовщице из переулка Тридцати Грехов.
Когда мы – уже втроем – вернулись в танцевальную залу, обстановка разительно изменилась. Ребята не поскупились на создание «вечериночной» атмосферы, призвав на помощь магию иллюзий.
Видимо, старались все сразу – и Дахху, и Андрис, и Полынь. В итоге зал выглядел так, будто в нем действительно что-то празднуют тесной компанией. Букеты на полу и столах, блуждающие огоньки на окнах, тонкий запах южных парфюмов, иллюзорный фуршет и иллюзорная горка игристых вин.