Мой план удался.
Дверь сразу же оставили в покое.
Потому что, зуб даю, гномы-чрезвычайники ожидали этой ночью чего угодно, но не бросающихся на них с диким улюлюканьем и воплями тридцати приключенцев в желтых дождевиках.
– Десять секунд. Все-таки надо обняться! – хмыкнул Полынь, с интересом прислушиваясь к крикам из серии «ДЕТИ?! ГРЕК… ПРОСТИТЕ… ДЕТИ!! ЧТО, ЖВЫН ВАС, ВЫ ДЕЛАЕТЕ?!.. ЛЫДРЫТЬ, ПРОСТИТЕ, ПРЕКРАТИТЕ, ЕЖНЫК, ПРОСТИТЕ, ДЕТИ-И-И!!!».
Я, оскальзываясь от хихиканья, побежала к ребятам. Я только-только успела широким хватом обнять куратора, как магия восстановилась – и мы сразу же Прыгнули прочь. В ту же секунду дверь в музей все-таки распахнулась, впуская внутрь черно-желтую массу гномов и детей… Но нас они уже не увидели.
Эх, приключенцы! Честное слово – могла бы, от души поставила б вам зачет.
Мгновение спустя мы оказались в моей гостиной.
Дахху сидел на диване с королевой Бурундуком. Друга окружали огромные рюкзаки, туго набитые припасами.
– Какие вы молодцы! – восхитился Смеющийся, увидев свежедобытый кровавик, воцарившийся посреди комнаты вместе с нами тремя.
Я отцепилась от куратора и бодренько спросила:
– А где Анте? Ему пора готовить телепорт!
– Он на кухне, сейчас позову. Чаю вам сделать? – предложил Дахху. Поднялся и пошел к выходу из гостиной, баюкая на руках сопящую дракошку.
Я проводила их скептическим взглядом. Не уверена, что Бурундуку приятна такая качка – вдруг у нее морская болезнь, а возразить она пока не может?
– Ну что, ждем Кадию и двигаем к ящерам? – зевнул Мелисандр. – Сна, я так понимаю, опять не предвидится?
– Ты просто господин Прозорливость!
Я стала инспектировать содержимое рюкзаков. Их собирали Дахху и Анте, пока мы втроем готовили план и бегали по Чрезвычайному департаменту. Главным пунктом в списке вещей были призывающие амулеты, чтобы я могла достучаться до Карла, когда выйду во Внешний Мир.
Рюкзаков почему-то оказалось восемь, хотя нас было всего лишь семь. Неужели они настолько гуманитарии? Или это у меня уже от недосыпа в глазах рябит?
Ответ последовал незамедлительно.
Дверь в гостиную снова открылась, и явились трое: Анте с горой свечей и мелков, Дахху с подносом и Андрис Йоукли с заварочным чайником.
– Аха-ха, лекарь! – заливалась смехом она. – Йоу, давай договоримся, с сегодняшнего дня все такие покупки на себя беру я. Поверь, цену можно сбить раз в десять. Если знаешь нужных людей.
Я вытаращилась на Ищейку. Полынь подле меня замер.
– Вы что, помирились? – шепнула ему я. – Это ты пригласил Андрис?
– Нет, не я, – пробормотал куратор. И нехорошо сощурился: – Кажется, у меня стало еще больше претензий к твоему другу.
Я с беспокойством посмотрела на Дахху.
Он беспрестанно кивал в такт журчанию Андрис, ловко разливал чай, не выпуская дракошку из рук, и смущенно улыбался правым уголком рта. Глаза у него смеялись.
– Дахху, можно тебя на минутку? – пропела я.
Приветливо помахала Андрис, отобрала у друга дракониху, почти насильно вручила ее (маленькую и теплую, совсем не склизкую, как я боялась) Анте (тот аж вздрогнул) и, подхватив Дахху под локоток, вытащила его в коридор.
Дверь за собой я плотно закрыла.
– Что-то случилось? – удивился Смеющийся.
– Ты мне скажи.
Я села на тумбу для обуви. С десяток плащей, висевших за мной, были мне поддержкой, столь необходимой для разговора.
Потому что, прах побери, я привыкла, что мы с Дахху перетираем мои псевдолюбовные заварушки, а вот поднять сию волнительную тему на его счет…Как-то странно.
Все годы нашей дружбы этот вопрос в принципе не возникал. «Дахху равно чурбан и одиночка» – это был один из основных постулатов нашего уютного мирка на троих, наравне с «Тинави – истеричка» и «У Кадии после двух ночи возникают только плохие идеи. ТОЛЬКО ПЛОХИЕ. Даже если сначала кажутся гениальными».
Я ссутулилась под вешалкой. Непонимающий Дахху замер подле меня на корточках.
На противоположной стене коридора висело зеркало. Отражения в нем мне не нравились. Нет, не подумайте, никаких червяков проклятий, дырок-порталов или клякс пустоты – упаси небо.
Но сосредоточенная, строгая, взрослая, любящая по привычке прикинуться дурашливой девчонкой – и стремительно вырастающая из этой роли – Тинави из зеркала пугала меня.
Рядом сгорбилась такая же подросшая тень Смеющегося.
Почему так? Зачем?
Не хочу этот разумный взгляд, эй! Не хочу двигаться вперед, не хочу ни Большого Мира, ни драконов, ни кромена. Перемен не хочу, не хочу развития, не хочу карьеры, не хочу любви! Пусть звездный купол мироздания продолжает манить, но не разрождается чудесами. Пусть боги остаются непознанными, таинственными героями книжных страниц, пусть магия кажется неясной и загадочной, пусть госслужащие видятся всемогущими всезнайками, а короли и принцы – неуязвимыми победителями.
И, главное, пусть я остаюсь «подающей надежды молодой девушкой». Предчувствие счастья лучше, чем само счастье.
Я не хочу, чтобы мы менялись. Я не хочу быть сбывшейся. Я не хочу на гребень волны: не хочу пика, не хочу кульминации, не хочу окидывать снисходительным взором весь мир… Просто потому, что после этого будет закат, пусть красивый и золотистый, но все же недолгий, а затем – темнота.
Оставьте меня такой, какая я есть. Все еще нераскрывшимся бутоном. Пока еще не достигшей зенита звездой.
…Наверное, поэтому многие так и не воплощают в жизни то, что хотели бы. Наш страх конца саботирует перемены, даже перемены к лучшему. Мы слишком умны, и мы знаем, что у каждой вершины есть спуск.
Да, я боюсь перемен. И их свидетельств в моих друзьях.
Я боюсь.
Теннет, вы не могли бы заморозить сегодня?
– Может, ты все-таки что-то скажешь? – Дахху, чьи ноги наверняка затекли от сидения на корточках, аккуратно постучал меня по коленке.
Я дернулась, осознав, что провалилась слишком глубоко в свои мысли.
– Дахху, – вздохнула я. – Прости, если я лезу не в свое дело, но… Если так получается, что теперь тебе кто-то нравится – я имею в виду, не по-дружески, а… сам понимаешь, – я очень тебя прошу, подумай тысячу раз, прежде чем приводить этого человека в нашу компанию. Я не хочу как-то ограничивать тебя и твой выбор – не дай небо! – но… Некоторые вещи – они как бы не по канону, и лучше не демонстрировать их публике с нахрапа. Дай всем пообвыкнуться. Да и сам укрепись в своей вере. А то вдруг наваждение уйдет – и ты передумаешь. А будет поздно! Все уже все увидели! В общем, не торопись.
– Тинави, ты вообще о чем? – Дахху заморгал.
Я зажмурилась и ляпнула напрямик:
– Учитывая, как к тебе относится Кадия, не спеши крутить шашни с Андрис Йоукли. Зря ты ее позвал с нами.
– Но я ее не звал! Это Анте. Без госпожи Йоукли мы не смогли бы все купить – нужны были Рокочущие ряды. Ну а потом стало невежливо отправлять ее домой.
Я непонимающе нахмурилась:
– Анте?
– Конечно. Зачем мне звать Андрис?..
Из гостиной послышался громкий клекот дракошки и, хором с ним, хищное уханье Мараха. Дахху сказал: «Ой!», поднялся и быстро пошел туда.
От двери друг обернулся и, помявшись, попросил:
– Ты мне потом расскажи, как ко мне относится Кадия, хорошо? Кажется, я что-то упустил… И про Андрис поясни, пожалуйста. Тут я тоже не вполне уверен, что понял тебя правильно.
И, разведя руками, неловко улыбнувшись, Дахху перешагнул порог.
Правда, он споткнулся о собственный шарф, сползший до пола – тотчас ахнул, схватился для равновесия почему-то за свою шапку, а не за дверной косяк, и в итоге ввалился в гостиную с интеллигентным «ай`вцс!», что значит «батюшки!» на шэрхенлинге.
Я секунду остолбенело сидела под вешалкой. Потом рассмеялась, зарывшись в гору плащей. Мое отражение в зеркале уже не казалось таким уж пагубно-взрослым.
Зря, наверное, я паникую.
Кое-что не меняется!
Морозная фаза
Скалистые горы – огромный заснеженный массив на самом севере Лайонассы. Также известен под названиями Ротхорнский Рай и Горный Цирк Бесконечности. На территории Скалистых гор расположены два в высшей степени интересных объекта: заброшенный город-призрак Асулен и драконий лагерь, спрятанный под непроницаемым магическим куполом.
…И вот в центре моей кухни воссияла огромная пентаграмма.
Расчерчена, зараза, прямо по полу. Прощай, паркет!
Сердце мое нещадно обливалось кровью, пока Анте ползал туда и сюда со скальпелем наперевес. Скальпель он позаимствовал у Мелисандра, и тот пристально следил за «нецелевым использованием реквизита».
Я сидела на стуле у окна, наблюдала за Давьером со всей доступной мне мрачностью, а у меня за спиной, за белым тюлем занавесок, уже рос и ширился новый день.
По всему Мшистому кварталу хлопали ставни; господин Мэлви Гандериш, мой сосед, вывел погулять свою ручную саламандру; лисы в лесу тявкали и катались рыжими клубочками; мальчик-булочник издалека метал к порогам свежие багеты (и, знаете, у него неплохо получалось). Деревья шелестели, кусты шебуршали, кружевные смаховые тени заливали улицу безбрежной синью благополучия.
Телега сегодняшнего дня выехала и скоро покатится по столице своим ходом – чинно, степенно, временами разухабисто – но уже без нас. Мы будем на далеком севере – если все удастся.
– Займите свои места, – попросил Анте, поднимаясь с пола и тщательно отряхивая ладони.
Пентаграмма была красивая. Восковые свечи по периметру, меловые рисунки внутри. Для каждого из нас – свое строго отведенное место, маленький кружочек, за который ни в коем случае нельзя выходить.
– Если, конечно, не хотите стать горсткой пепла, – в сотый раз повторил Анте Давьер.
– Какой-то он больно заботливый стал, или мне кажется? – Кадия обвела нас удивленным взглядом и с неохотой натянула шубу (мы интенсивно утеплялись перед путешествием).