Но у воды, остро пахнущей жутью и холодом, не было и трех метров, чтобы разгуляться волнами. Ее сразу же отсекала едва заметная, будто стеклянная стена, уходившая в небеса. Море за этой стеной казалось мутным, расфокусированным. На нем невозможно было сосредоточиться.
Я проследовала взглядом в вышину… Там и без того прозрачная стена растворялась, уступая место сизым ночным облакам, подмигивающим звездам, глубокой спирали космоса.
Ну здравствуй, край света.
– Вот наши беглецы. – Полынь кивнул на силуэты у стены.
Один из них, в шапочке, замер на берегу. Второй стоял у самого кромена, по колено в воде, отчаянно презирая понятие холода и, видимо, уповая на непромокаемые сапоги. Третий – горизонтальный – плавно покачивался на морской глади возле Мелисандра. Ох! Изверги! Даром что Теннет хранитель, но они ж по-любому его так заморозят!
– Бежим! – решила я.
– Нет, Тинави. Катимся, – уточнил куратор.
И покатился.
Прямо по склону, ловко уворачиваясь от торчащих тут и там елок. Я только и могла, что подобрать невольно упавшую челюсть. Внезапное решение куратора порвало шаблон не хуже «злодея Дахху». Впрочем… Когда еще выпадет шанс насладиться своим безумием? Легкость не всем по плечу, не всегда – так попробуй побыть сумасшедшим хотя бы тогда, когда этому благоволят обстоятельства.
Я повторила подвиг Полыни.
Группа внизу не обращала на нас никакого внимания, хотя я исторгала страшные хрипы, жалобы и раскаяния – кто бы мне раньше сказал, что скатываться с горы так болезненно!
Дахху и Мелисандр были полностью погружены в ритуал.
Господин Кес, по колено в воде, уже прицепил на купол шесть амулетов, из-за которых кромен и проявился. Теперь Мелисандр старательно рисовал вокруг артефактов дверь: толстая рама, витая ручка под старину, колотушка в виде орлиной головы… Закончив с крупными деталями, Мел стал добавлять нюансы: тут срезанный сучок на деревянном массиве, тут заноза. Саусбериец, ни разу не художник, то и дело сверялся с блокнотом и от старания высунул язык.
Дахху на берегу разворачивал в воздухе масштабную гексаграмму будущего заклинания. Под ногами у него лежало драконье яйцо, уютно обернутое сугробом.
Прямо к этому яйцу и подкатился изрядно помятый Полынь.
– Что вы делаете? – не вставая, но очень гордо вопросил куратор, скорее напоминающий гусеницу-альбиноса, нежели человеческое существо.
– Какого такого прахова колодца?! – Я добавила эмоций, подкатившись следом.
Мелисандр даже не обернулся. Дахху направил на меня затуманенный взгляд, но колдовство не прервал.
– Кромен. Должен. Быть. Открыт. – Губы друга двигались медленно, как на волшебных картинках в «Вестнике чародея» – ну тех, что неохотно шевелятся, дабы показать неприличный жест, если ты им не люб. Если люб – улыбаются застывшей улыбкой, и все, ничего интересного. Единственный плюс бытия букой в Шолохе.
– Почему? – спросила я, подавляя желание залепить другу подзатыльник.
– Мировой. Баланс, – так же сомнабулически ответил Смеющийся.
– Мировой баланс – что?
– Просит, – равнодушно завершил Дахху, не отрываясь от заклинания.
Полынь как-то странно присел перед Смеющимся, будто древний кнасский старик, внезапно решивший выдать гопака. Видимо, в глаза заглядывал – мысли читал.
– Открыть! Купол! – совсем уж лаконично рявкнул Мелисандр в трех метрах от нас. Он тоже не счел нужным отвлечься от своей дверной картинки.
Усыпленный Теннет безмятежно покачивался на воде возле саусберийца. Периодически господин Кес ногой отпинывал хранителя, которого раз за разом прибивало и к куполу, и к нарисованной на нем двери.
– Нет, вы извините, конечно, но меня такие ответы не устроят, – вспылила я, донельзя заинтригованная происходящим. – Либо вы объясняете все по порядку, либо я прерываю вашу пеплову ворожбу, как умею. То есть в некоторой степени насильственно!
Дахху и Мелисандр переглянулись.
Потом кивнули друг другу, и…
Дахху, одной рукой поддерживая гексограмму, другой вдруг воткнул в лежащее перед ним яйцо нож, спрятанный в рукаве куртки. А Мелисандр полоснул предусмотрительно оголенное запястье прикорнувшего Теннета.
Я подавилась своими угрозами.
Нарисованная саусберийцем дверь вспыхнула киноварью, проявляя, материализуя каждый стык между деревяшками, каждый сучок. Треснувшее яйцо истекало странной коричневой жижей и слизью. Теннет слабо застонал, пошел ко дну, булькая, но не очнулся – вероятно, Дахху накормил его анестезирующим корешком Барагги.
Полынь что-то с чувством произнес. Что-то ругательное.
Я тоже хотела блеснуть познаниями в гномьем, но не успела.
Ибо в этот момент страшный драконий рев разнесся далеко над Скалистыми горами. У меня обреченно замерло сердце.
– Итак, красно-золотой проснулся, – пробормотал Полынь.
– И узнал о краже яйца, – добавила я, боясь шевельнуться.
Но Полынь так побледнел, глядя мне за спину, что я все-таки обернулась…
Несколько драконов – огромных, тяжелых – поднялись над горным венцом. Вытянувшись клином, они полетели в нашу сторону. Крылья, изрезанные, будто кленовые листья, махали по щедрой амплитуде. Выпущенные когти иголками протыкали небосклон.
– Людишки-с-с… Лжецы-с-с… Воры-с-с-с… – раздалось дружное шипение стремительно приближавшихся ящеров.
Петра среди наступавших не было. Бурундука – тоже, иначе, возможно, ее весомое «кря» могло бы как-то изменить ситуацию.
Я застыла, завороженная страшным зрелищем.
А вот Дахху и Мелисандр не обратили ни малейшего внимания на опасность. Дахху продолжал колдовать. Капли крови, собираясь смерчем, тянулись к нему от Теннета. Капли жижи – от треснувшего яйца.
Мелисандр держал руку наизготове у нарисованной двери – ждал чего-то волшебного, наверное. Другой рукой саусбериец поддерживал грустно булькающего Теннета, не давая тому приобрести статус утопленника.
Между тем драконы дружно распахнули пасти. Внутри клокотало пламя.
Полынь схватил меня за руку.
– Надо Прыгать! – рявкнул он.
Правой рукой куратор вцепился в Дахху, продолжавшего безмятежно колдовать, и, отвернувшись от хищников, целенаправленно потащил нас в море, за Мелисандром и Анте. Я не могла отвести взгляд от ящеров и лишь странно, колченого пятилась, разбрызгивая воду.
Драконы поняли, что «воры» сейчас сбегут. И решили уничтожить нас издали, не подлетая.
Сдавленный хрип вырвался из моей груди, когда вихрь огня, выжигающий сетчатку, страшной лавиной покатился на нас с небес.
Время будто замедлилось в тысячу раз. Огромный гриб пламени медленно раскрывался в нашу сторону красной смертью. Кажется, в одно мгновение на всем склоне не осталось снега – теперь скалы сиротливо темнели уродливыми серыми валунами… Растаяло все.
Полынь обернулся посмотреть, что меня так испугало. Глаза его расширились.
– Простите, – беззвучно сказал он Мелисандру и Анте, до которых мы никак, никак не успевали добраться раньше, чем пламя добралось бы до нас.
Но тем двоим было плевать. Мелисандр ждал от двери чуда. Анте спал.
С отстраненным любопытством я смотрела на то, как руки Внемлющего разгораются алым – так всегда происходит, когда он применяет Умения, однако обычно я слишком медленная, слишком рассеянная, чтобы думать об этом световом эффекте.
Но сейчас…
Сейчас, пока два красных цвета медленно сжимали меня в тисках – убийственное драконье пламя слева и спасительная магия справа, – я успела сделать две вещи.
Во-первых, я со всей ответственностью решила, что не дам Теннету и Мелисандру погибнуть. Ни за что.
Во-вторых, я выдернула руку из своей шерстяной варежки, судорожно сжатой Внемлющим.
Дахху и Полынь исчезли в Прыжке.
Первый как раз завершил свою гексаграмму и с блаженной улыбкой осел. Второй, поняв, что я остаюсь, так изменился в лице, что, честное слово, это было страшнее драконов.
Но телепортацию на полпути не отменишь.
– Унни… – выдохнула я, выставляя ладони навстречу огню.
Волшебный щит, мерцающий жемчугом и кораллами, встретился с драконьим пламенем. Оно, немилосердное, все сжигающее, обтекло сотворенную мною сферу пульсирующими взрывами багрянца – но не могло пробиться.
Мелисандр, Теннет и я – были под защитой. Под моей защитой.
Я вскинула голову, шагнула назад и шире развела руки, чувствуя, как растет внутри энергия.
Здравствуй, сила! Настоящая. Единственно приходящая, когда ты борешься с тем, что тебе совсем не по плечу. Когда выходишь навстречу превосходящему противнику, когда обречен на проигрыш, но внутри… Внутри полыхает упрямство. И – яростное нежелание мириться со злом. С логикой: «Нельзя обойтись без потерь».
Потому что, конечно же, можно. Просто не кланяйся слабости. Не лебези перед вечностью, не соглашайся на меньшее.
Никогда.
Я знала, что я на верном пути. Я держала щиты, а щиты держали пламя.
Я знала, что дыхание драконов иссякнет куда быстрее, чем я. Они хотели убить. Я хотела спасти. При таком раскладе у них – ни единого шанса.
Нас пытаются запугать. Нас пытаются заставить сдаться еще до боя. Нам говорят – беги и прячься. Заройся и молчи. Не дыши. Но это ложь.
Если знаешь, что правда с тобой, – иди до конца. И Вселенная подыграет.
Шипела сфера, сдерживая пламя. Шипело пламя, стынувшее в сфере. Казалось, это будет длиться вечно. Ничто не могло остановить меня.
Кроме этого звонкого, незнакомого голоса, вдруг раздавшегося за спиной:
– Господи, ну зачем же так драматизировать! Чертовы максималисты! Ладно, пошли со мной, Мисс Самоуверенность…
Не успела я вынырнуть из своего колдовского транса, как чужак брезгливо сжал мое плечо. Краем глаза я увидела остро заточенные ногти, выкрашенные под масти игральных карт.
И все пропало, как всегда пропадает во время Прыжка.
История вертопраха
Немного смуты в жизни – не помеха! Тем веселее, залатав прореху, Вернуть все на круги своя – И млеть под теплым брюхом бытия.