– Кес. Мелисандр Кес к вашим услугам! – Мел осклабился. Потом слез с Рэндома и весело продолжил: – Это вы, что ли, Карланон? А судьба щедрится на связи! Нет чтобы мне такие знакомства – да в годы работы в Саусборне. Я, знаете ли, патологоанатом. По первому образованию. И всегда мечтал устроиться куда-нибудь на работу по блату – чисто интереса ради. И прах меня побери, если личная дружба уже с тремя богами – это не лучший на свете блат…
– Кес! Умолкни! – зашипела я на авантюриста.
Он в ответ снисходительно улыбнулся: «Мол, я что, не вижу, что ли? Я все вижу, потому и болтаю, детка».
Дело в том, что в божественной семейке явно назревал конфликт. Не вполне очевидный для нас, так как все трое – осторожный Карл, шебутной Рэнди и сумрачный Теннет – говорили на незнакомом языке.
Но жесты зачастую обнажают больше, чем слова.
К тому же язык хранителей то ли был чем-то похож на наш, то ли крайне примитивен – но с каждой новой репликой я все лучше понимала, что боги имеют в виду. Как будто училась по ходу дела.
Итак.
Сначала Карл развязывал Теннета, а Рэндом вещал о своих приключениях (обе руки джокер сложил за спиной, что выглядело «по-ученому» с ракурса Карланона, но предстало двумя кукишами для нас с Мелисандром).
Но вот Карл вытащил кляп, и Теннет тотчас влез с царственной репликой: «Чем болтать, займитесь принцем – это твоя вина, Карл, это дважды твоя вина… А ты, ничтожество, бросай уже пить».
Рэндом выхватил нож. Карл успокоил его и начал что-то вкрадчиво говорить в лицо сидящему Теннету. («Отложим… вопрос вины. Если поднимать эту тему, не разойдемся никогда… Нет времени… Война… Уж не тебе заикаться о вине, знаешь ли, брат мой – убийца людей…»)
Маньяк фыркал, намеренно придирчиво отряхивал рукава пальто и, в общем-то, взгляда не поднимал. Когда Карл закончил свой монолог (Рэнди все стоял, поигрывая лезвием), Теннет небрежно бросил, как бы в сторону: «Я убийца? Это тоже твоя вина, кстати. Или ты не в курсе своего долга? Ах, точно, тебе же всегда плевать».
Затхлый, гнилостный ветер пронесся над прудом. Карл окаменел.
«Мне не плевать, – резко бросил он. – Значит… Ты действительно потерял все тогда?»
Теннет закинул голову назад и рассмеялся.
«Что значит «все», Карланон? Я неизмеримо больше, чем мое чертово колдовство. Я был больше всегда, и я буду. Очень жаль, если с тобой не так».
Карл помолчал.
«Понимаю. Прости».
«Что мне твое прощение? – Теннет фыркнул, любуясь своими руками. – Что мне твое прощение, брат… Если ты даже не вспомнил обо мне за все эти годы. Я же не Лилла из Дома Умелых, чтобы слушать твою лапшу. Впрочем, ее ты наверняка тоже не помнишь, о чем это я…»
Карл вспыхнул: «Ты – бессердечный, самовлюбленный гордец. Даже если б та молния попала в меня – я бы никогда не скатился до того, кем стал ты».
«Ну да, что-то мне подсказывает, ты бы просто пошел искать папочку на тысячу лет раньше. Все с той же целью, что и теперь, – поплакаться, что мир несправедлив… И дальше по накатанной: врата Хаоса, Зверь, война, смертные утирают тебе сопельки… Нет, знаешь, Карл, хорошо, что ты такой слабак: мы прожили немного дольше».
Карл поджал губы.
Мальчишка в комбинезоне склонился над миллионером, уперся руками ему в плечи и внятно, раздельно сказал:
«Нэт, ты жесток. К тебе никогда не вернется магия. К такому, как ты, – никогда».
«А то я не знаю, – горько бросил маньяк. – Мою чуйку Отец отбирать не стал…»
Но потом Теннет вдруг схватил Карла за лямки и зашипел: «Но я хотя бы не паразитирую на любви смертных. Не морочу им головы, что мир хорош, а судьба добра. Не провожу с ними время в угоду своей извращенной психике, раз за разом становясь самым лучшим, что с ними случалось, а потом, наигравшись, бросая их в страшной юдоли смертности. Это ты вечен. Они – нет. Твой взмах руки для них – цунами, здесь и не пахнет милосердием. Ты все подходишь к ним, ближе и ближе, и сжигаешь к чертовой матери все их жизни, оставляя в них лишь серость – на твоем-то фоне, после тебя-то. И так спокойно ты шагаешь по мирам под лозунгом «я за любовь».
А игрушки твои – дохнут год от года, вскормленные лживой надеждой. Это я жесток, Карланон? Это ты – лишь утраты и боль под личиной мальчишки…»
Карл слушал этот монолог, постепенно белея. Когда маньяк умолк, победно улыбаясь, мальчик замер на мгновение, а потом, размахнувшись, залепил Теннету пощечину. Такую сильную, что до крови рассек маньяку губу.
Рэнди взвизгнул и зааплодировал.
«Не суди о том, чего не знаешь. Если для тебя вся жизнь человеческая – серость, нам с тобой и нечего делить. Если ты презираешь их, ненавидишь настолько, чтобы говорить так свысока – ты стал еще хуже, чем я думал. Живи же сам в замке своей одинокой гордыни», – глухо пророкотал Карл.
Теннет утер кровь. Встал, возвысившись над Карлом на две головы, и, кажется, опять хотел что-то сказать, но…
– Э-э-э, простите, может, вы все-таки вернете им нормальный вид? – жалобно попросила я.
И рукой обвела нашу неказистую компанию из кролика Дахху, карпа Андрис, замороженной троицы ребят.
Карл моргнул, как бы вспоминая, где он и что вообще происходит. Подсказывая ему, горячо зашептались плакучие ивы на берегу, зашелестел камыш. Желтая пичужка, пролетая у плеча Карланона, щебетнула что-то; потом она пролетала мимо Рэндома – Рэндом вдруг гавкнул на нее по-собачьи; птица испугалась, рванула по диагонали вверх мимо Теннета – раскрасила белым его плечо…
Маньяк молча прикрыл глаза.
Карл подошел ко мне, улыбнулся:
– Нормальный вид. Конечно. Прости, мы тут кое-что важное обсуждали просто.
– Да уж я слышала… – протянула я.
– Слышала? – удивился Карл, но уточнять не стал.
Мальчишка махнул рукой – и наши друзья вернулись к своим изначальным обликам.
Дахху, правда, еще минут пять по инерции прыгал. Андрис с ностальгией смотрела на пруд. Полынь и Кадия двигались слегка одеревенело.
Потом пришла очередь Лиса. Карл молча посмотрел на зыбкое шевеление, которое уже постепенно разрождалось в груди принца.
– Так. – Он почесал нос костяшками пальцев. – Сейчас мы вернемся в Лайонассу. Сначала я, принц… И ты, Нэт. – Он холодно покосился на маньяка. – Тебе нужно успокоить драконов. Рэнди, потом ты с остальными. Там ждем, пока принц не оттает. Я закрою портал – уйду через кромен – закрою купол – и на войну. Рэндом, ты пойдешь со мной. Дел по горло… – Карл вздохнул. – План понятен?
– Да, – внезапно Кадия безэмоционально, но громко ответила за нас всех. Подруга с опаской пощупала челюсть и, убедившись, что и на ощупь все в порядке, улыбнулась уже не в пример веселее:
– Карл, привет! Я так рада тебя видеть!
– И я рад тебе, Кадия, – улыбнулся мальчик, когда стражница бросилась обнимать его и целовать в щеки.
От ледяного взгляда Теннета в их сторону на плоту отчетливо запахло декабрем.
«Эм, – подумала я. – Кадия что, издевается? Или Рэндом солгал – и в форме скульптур ребята ничего не слышали?»
Я бы после такой ссоры точно не стала бы приближаться к богу, обвиненному в «паразитической любви». Не то чтобы на всякий случай, нет, – но из неловкости перед самим скандалом.
Вечно так: ругается кто-то, а стыдно мне.
День и вечер в горах оказались мирными.
Теннет как-то смог успокоить драконов, и они уже не мечтали увидеть в нас барбекю.
Рэндом перенес нас на стоянку, когда все уже было позади: ящеры молча уползли к своим кладкам, Анте сидел на камне, сплетя пальцы рук, и угрюмо пялился в снег, Карл занял пост у принца Лиссая – как можно дальше от брата.
Так что мы просто ждали, неприкаянно болтаясь между этими тремя взрывоопасными координатами. Занимались кто чем хочет. Шатались по всему плато.
Ждать – невелика наука. Что сложного? Ничего сложного.
…Ну я пыталась себя в этом убедить.
– Тинави, что происходит? – наконец не выдержал Полынь.
Мы с куратором сидели на утесе, на котором нас нашел вчера Привратник Петр. Я свернулась калачиком, сиротливо поджав колени. Полынь свесил ноги в пугающую пустоту обрыва, что вызывало у меня нервный тик, в котором я боялась признаться.
День клонился к закату. Всю огромную, острую, сияющую котловину межгорья затопило золотом. Оно пришло с запада, из-за наших спин, и теперь разливалось по Ротхорнскому Раю сладостной патокой безмятежности.
– Мне страшно, Полынь.
– Почему?
– Я не верю, что все будет хорошо.
– Почему?
– Не знаю. На сердце неспокойно. Чувствую – беда.
– Поче…
– Еще раз спросишь «почему» – столкну тебя с обрыва к чертовой матери!
– И тем самым сама осуществишь беду. Отличное решение, превентивное. Кто такая чертова мать, кстати? И зачем ты повторяешь за богами? – Куратор обернулся, приподнял бровь с серебряным колечком.
– Не знаю, – ответила я одновременно растерянно и раздраженно. Потом вздохнула: – Насчет обрыва – прости. Глупость какая-то вырвалось. Я бы тебя никогда не столкнула. Ни за что.
– Я бы никогда и не дал себя столкнуть, вот еще. – Куратор фыркнул и завалился на спину. – Спроси у Андрис: может, у нее не только мои настойки от кашля найдутся, но и пустырник какой-нибудь?
– Вы помирились?
– Я бы сказал, да. Хотя я не уверен, что Андрис полностью одобряет выбранную нами стратегию, – пробормотал Ловчий и сладко смежил веки.
И, сколько я ни буравила его любопытным взглядом, он так и не открыл глаза.
Значит, разговор окончен.
Я вздохнула и пошла на стоянку.
Ребята сидели вокруг высокого лагерного костра, разведенного Рэндомом. Все они тихо млели: как от тепла оранжевого пламени, так и от безумных, вернее, безумно-обаятельных историй джокера.
Рэнди на удивление быстро пробил дорожку в людские сердца. Еще утром он казался мне больным на всю катушку. Словно лесные кукушки выдолбили гнездо у него в черепе и играют там то в дятлов, то в прятки – по настроению. Приправьте все это колоссальной магической мощью хранителя, и… Да. Лучше держаться подальше!