Перелет занял шесть ночей с учетом привалов. Мы держались на спине Петра, как иджикаянские вельможи – на спинах слонов. То есть восседали на сложной конструкции из деревяшек и подушек, наспех сооруженной Дахху («Я в одной книжке видел подробные иллюстрации, не волнуйтесь», – торопливо объяснил Смеющийся, поймав наши опасливые взгляды.)
…И вот дракон плавно зашел на посадку и острыми когтями затормозил о мостовую прямо напротив Ратуши.
Сказать, что шолоховцы обалдели от такого зрелища – ничего не сказать. В их головах, совместными усилиями Рэндома и Авены, не осталось никаких воспоминаний о вторжении Зверя. Поэтому вид огромного дракона, на бреющем полете спустившегося в самый центр столицы, по-настоящему шокировал бедных горожан.
Мы друг за дружкой скатились с покатого бока Петра.
Коленки подгибались. В уши надуло. Романтика романтикой, а неудобно!
Шустрые перья столичных журналистов встретили нас дружным скрипом. Не успела я выразить свое сомнение на тему того, что такое помпезное прибытие было хорошей идеей, как Дахху успокоительно шепнул:
– Это все мои, вострушкины. Я что-нибудь придумаю.
– «Его», видишь ли… – со вздохом прокомментировал Теннет, но спорить не стал: подарок есть подарок.
Маньяк тоже решил вернуться в Лесное королевство, хотя Петр и остальные драконы искренне предлагали ему погостить у них.
– Ну и что, что ты падший-с-с-с, друг-с, – шипели они, содрогая свежевосстановленные небеса. – Мы все равно тебя любим-с-с-с.
– Кря! – веско подтверждала Бурундук.
Точнее:
– Кря-с! – (ах, как легко мы учимся плохому!)
Теннет покачал головой:
– Нет, спасибо. История Анте Давьера еще не закончилась. Я бы хотел слегка переиграть ту роль. Покорить Шолох с чистого листа.
Все мы на него скептически уставились. Глаза Кадии особенно впечатляли неверием.
– Или просто заберу остаток денег, – вздохнул Теннет, прикидывая варианты, – и поеду в Иджикаян. Что-что, а темное прошлое богачей там никого не интересует.
– Оставайся с нами, Анте! – умоляюще попросил Дахху. На руках у него сидела Бурундук, нежно мурлыча на прощанье. – Мне о стольком надо вас расспросить для «Доронаха»! – продолжил убеждать Смеющийся.
– Я тоже не откажусь пообщаться теснее, – кивнула Андрис Йоукли. – Раз уже вы столько повидали, буду рада кое-какой информации об иномирной технике.
– Ушлепок, а когда у тебя день рождения?.. – вдруг задумчиво протянула Кадия. – Ты, м-м-м, любишь торты?
– Очень, – удивленно сказал маньяк.
И Кадия подмигнула мне у него за спиной: «Вызов принят!»
В итоге Смеющемуся не пришлось изгаляться в общении с журналистами, дабы смягчить шок от появления живого дракона посреди Ратушной площади.
Основной удар на себя принял принц Лиссай.
– Дамы! Господа! – Он, едва успев сползти с привратника, поднял руки в поистине королевском жесте. – Добрый день. Меня зовут Лиссай из Дома Ищущих. Да, я принц. Приятно познакомиться. Знаю, в нарушение традиции о конфиденциальности к-королевской семьи вы уже видели мое лицо и имя в газетах и объявлениях последнего месяца. Что ж, в так-ком случае, отккладываю свою анонимность ок-кончательно. И прошу вас поприветствовать моих друзей и верных соратников! В прошлом месяце я стал жертвой темных сил, поккоящихся под курганом. Эти силы нашли меня и в Лазарете, где я отдыхал после пережитых травм. Не приди эти бравые государственные служащие и… м-м-м… – его взгляд смятенно скользнул по Анте Давьеру, отбывающему условный срок, – …и другие достойные люди мне на помощь, я уже был бы мертв. А так-к – я не только жив, но у нас теперь заключен договор с драконами!
Журналисты заохали, заахали. Еще более эмоциональная и живая публика зевак похваталась за сердца.
– Договор-с? Правда-с? – Петр озадаченно почесал себя хвостом за ухом.
– Врет как дышит! – восхитился Мел. – А так и не скажешь – паинька, заика… Королевская кровь!
– Подробности! Расскажите подробности, Ваше Высочество! О вас! О драконах! Обо всем! – стонали журналисты.
– А за этим обращайтесь к советнику Его Величества, – резко свернул активность принц Лиссай.
Что означает, что о подробностях можно забыть. Советник отнюдь не потому занимает свою должность, что любит поболтать.
И все с этим мгновенно смирились.
Но рисовали иллюстрации к статьям как бешеные.
И, вспоминая свою зверскую рожу на объявлении «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», я даже не стала заглядывать через плечо художникам – зачем лишний раз расстраиваться?
А Лиссай пару мгновений спустя исчез в плотном каре из дворцовых гвардейцев. Эти шкафоподобные консервные банки с плюмажами выскочили на площадь, не успели мы как следует приземлиться. И теперь утаскивали принца прочь.
– Первый-первый, я второй, – бурчал один из стражей в магический кристалл, будто мешки с камнями на языке ворочал. – Объект снова в нашем ведении; повторяю; объект изъят у агента королевы…
– О нет, опять? – простонал принц где-то за кордоном. – Лучше верните меня господину Внемлющему!
А потом, поняв, что его не выпустят – во всяком случае, сейчас, – Лис страдальчески охнул:
– Тинави! Заходите на чай! Я рассккажу вам про плен! А вы – почему меня убивали!
На этих словах стражники сбились в кучу еще плотнее.
Елки-моталки. Надеюсь, меня теперь вообще пропустят во дворец.
Той же ночью я проснулась от странного звона.
Будто в оконное стекло кто-то стукнул. Например, деревянным фонарем.
Ясное дело, я сразу вспомнила о бокки. Тем более что обстановка была подходящая: на двух соседних матрасах у подножия моей кровати дрыхли Кадия и Дахху – мы просто не могли не отметить свое возвращение маленькой уютной вечеринкой на троих. Как в старые добрые.
Кад спала в позе звезды. Дахху – в позе эмбриона. Правда, одна рука этого эмбриона непривычно покинула теплую гавань одеяла и нерешительно тянулась к Мчащейся. Дотягивалась аж до щеки. И там застывала, тыльной стороной касаясь острой скулы красотки.
– О, это надо запечатлеть! – оценила я и в свете заходящей щербатой луны нашарила свой ведомственный рюкзак.
А в нем – имаграф. Я подняла стеклянный шар над головой, другой рукой показала большой палец и натянула самую лукавую из своих ухмылок. Из шара донесся глухой хлопок. Фиолетовый туман затянул поверхность имаграфа.
Я дождалась, пока появится картинка, и аккуратно убрала шар обратно в рюкзак. Будет у меня теперь компромат на Дахху – для веселых дней; и утешение Кадии – для грустных.
Но шутки шутками, а звуки за окном манили… Я глянула сквозь стекло. Никаких бокки не было, что и логично.
Однако, прищурившись, я разглядела посреди розовой клумбы банку с темной жидкостью.
– Что за дела? – Я нахмурилась.
И, позевывая, как городской сумасшедший, я почапала в сад. Босиком прошлепала по коридору, а потом по крыльцу скатилась в предрассветную шероховатость Леса.
Банка в кустах выглядела не слишком привлекательно.
В такой можно закатать на зиму варенье. Можно, кхм, сдать анализы знахарям.
Но эта банка была весьма эксцентричной – до самого верха наполненной кровью. Не успела я присвистнуть от таких подарков, как обнаружила на крышке туго свернутую свитком записочку:
«Да осветится твоя жизнь магией, лапушка! Мне не жалко! Твой друг Рэнди».
– А что, так можно было? – Я только и смогла, что озадаченно почесать в затылке.
Потом, успокоения ради, посмотрела на небо. Там уже занимался рассвет. Что ж! Раз проснулась – не пропадать же утру?
Я прихватила из дома летягу, а потом поймала случайного перевозчика – по выходным они дежурят на улицах круглосуточно – и отправилась на самый север столицы, к камню Мановений.
Мое любимое место, где быль и небыль, явь и навь сливаются воедино.
Когда я добралась до заветной полянки с огромной неожиданной скалой по центру, солнце уже торжествующе прорывалось красными всполохами сквозь гущу деревьев.
От каждой травинки исходило предвестие дня, пробуждающееся дыхание воздуха.
Бескрайняя благодать жизни. Тихо-тихо, пока еще скромно, начинали перестукиваться дятлы в кронах дубов. Где-то среди деревьев дриада напевала гимн травам, слегка приотворив кору. Под ногами у меня прошуршала веселая пятнистая ящерка.
Я подошла к камню, овальному, как драконье яйцо, и обошла его, надеясь устроиться на своем любимом месте, лицом к тенистому оврагу. И там уже дождаться открытия Иноземного ведомства – сегодня надо было, ха, вернуться на службу. Предвкушаю лицо Селии!
Но место у камня было занято.
Шорох черепков на нитках, перезвон амулетов, скольжение шелка не давали усомниться – Полынь.
– А ты что тут делаешь? – Я, не спрашивая разрешения, села рядом с ним и профилактически ткнула Ловчего острым локтем в бок. – Это, вообще-то, мое место! Я его тебе показала!
– А может, я поэтому и пришел? – Полынь изогнул проколотую бровь и протянул мне заготовленный заранее стаканчик кофе. Голос у куратора был ниже, чем обычно.
Я почему-то смутилась.
– Как мне стоит толковать эту реплику? – Я взяла напиток.
– Никак. – Полынь глотнул кофе. – Просто прими ее к сведению, Тинави.
Я открыла рот, чтобы еще что-то сказать, но…
Поняла, что не стоит.
Мы молчали. Медленно разгоралось утро.
Ночной туман уползал с поляны, раскрывая ее, как кулисы – сцену. Перед нами выпрыгнул из чащобы круст – но вместо того чтобы выругаться и бросить в нас палочкой, лешак усеменил прочь, беззаботно насвистывая.
Вдруг бой часов поплыл над нежной зеленью Смахового леса… Тут и там, в центре и на периферии, шолоховские куранты спешили оповестить нас о новом положении дел на Полотне Времени. Каждая колокольня, каждый департамент, тяжелые ходики в особняке Давьера, блестящий гонг в Иноземном ведомстве, гулкие часики на груди Полыни, – все они не давали усомниться в том, что новый день вступил в права.