Ибрагиму все было ясно. Он развернулся и вышел. Низкая кованая дверь темницы гулко захлопнулась за молодым хранителем султанских покоев, оставляя Мерич-агу в душной влажной темноте дворцовых подвалов, полных крыс и неведомых чудовищ, которые всегда живут в таких жутких местечках, куда никогда не заглядывает солнце, где нет надежды и милости Аллаха.
Два дня Ибрагим таскал Мерич-агу по дворцу, показывал ему служанок Бейхан Султан и Хатидже Султан. Заходили они также в покои Махидевран Султан, осматривали и прислуживавших ей девушек. Но никаких следов той служанки, что остановила стражника в каменном лабиринте Топкапы, не было. Она пропала бесследно.
Султану Ибрагим доложил, что отравители были шпионами персидского шаха Исмаила, с которым воевал еще султан Сели м, отец Сулей мала. Эти проклятые шииты так и не смогли забыть поражения при Чалдыране шесть лет назад, когда османская армия наголову разбила персидские полчища, а сам шах едва не попал в плен. Тогда османы захватили Тебриз, столицу Исмаила, и если бы янычарские предатели не взбунтовались в Анатолии, то о государстве шиитов можно было бы давно забыть. Когда-нибудь так и случится. Иншаллах! Но пока кара Аллаха не настигла нечестивца, он заключает союзы по всей Европе, договаривается даже с проклятыми Габсбургами, чья жадность известна всему миру, поговаривают, что Исмаил отправлял послов и к Папе Римскому, ища торговых привилегий в христианских землях. Похоже, что он решил избавиться от молодого султана. Ведь если на престол Османской империи взойдет малолетний шахзаде Мустафа, войн с Персией не будет еще долго. А может, Исмаил тогда бы смог вернуть себе земли Армении, утерянные в сражениях с султаном Селимом.
– А как же эта неуловимая служанка попала в Топкапы? – поинтересовался Сулейман, выслушав объяснения хранителя султанских покоев.
Ибрагим только пожал плечами. Видно, отравительницу провел во дворец стражник. Тот самый Мерич-ага. А скорее всего ее и не было вовсе. Никакой служанки. Ее просто придумал предатель Мерич, чтобы отвести от себя подозрения и сохранить свою никчемную жизнь.
Ибрагим неделю провел в темнице, избивая стражника до полусмерти. Он без перерыва спрашивал, кто надоумил его, проклятого предателя, отравить кушанья султана. Но Мерич-ага, лежа в крови у ног Паргалы, только невнятно мычал о том, что ни в чем не повинен и ничего не знает. Ибрагим ему верил, но султан настаивал, и мучительства продолжались. Кожаный хлыст с вплетенным в кончик кусочком железа сдирал с плеч несчастного стражника кожу, а затем и куски мяса. Колотушкой, позаимствованной в дворцовой кухне, Ибрагим дробил пальцы Мерича так, что сначала они стали плоскими, как отбивные котлеты, что готовил венецианский повар, а затем распухли, как люля-кебаб, налившись баклажанной синевой с нехорошим багровым отливом. Мерич-ага терял сознание, и тогда ему плескали в лицо вонючую застоявшуюся воду из кожаного ведерка. Он жадно глотал капли, попадавшие на разбитые израненные губы, приподнимал отекшие веки и вновь видел над собой искаженное яростью лицо Ибрагима да занесенный кнут. С каждым днем молодой хранитель покоев становился все более жесток, и злоба его подпитывалась уверенностью в том, что стражник ничего не знает и знать не может и все мучительства напрасны, хоть огнем его жги – ничего не скажет, ведь сказать ему попросту нечего. Он попробовал и огонь, раскаляя железный прут и прикладывая его к ребрам несчастного. Но, как и думал, ничего нового не узнал.
Мерич-ага был казнен как лазутчик персов, покушавшийся на жизнь султана, а все его имущество отошло казне, обогатив ее на несколько золотых монет. Вдова глупого стражника некоторое время поплакала, а потом вышла замуж за торговца сладостями, и жизнь ее стала похожа на рахат-лукум с шербетом. О Мерич-аге вскоре забыли.
– Лазутчики шаха Исмаила? – удивилась Хюррем, когда султан рассказал ей о казни стражника. – Как удивительно! А служанку, о которой говорил этот несчастный, поймали?
– Ибрагим говорит, что никакой служанки не было, – объяснил Сулейман. – Не забивай свою очаровательную головку этой ерундой. Есть более важные вещи, о которых ты должна думать, – и он нежно погладил живот Хюррем, уже приобретающий приятно-округлую форму.
– Да-да, не было… – задумчиво сказала Хюррем. – А знаешь, я слышала, что Махидевран Султан недавно прогнала какую-то служанку. Будто та была очень дерзкой да неумелой, вот ее и выгнали из дворца.
Султан только приподнял брови, ничего не ответив. Но наследующий день Ибрагим выяснил, что у Махидевран Султан действительно была служанка, которую прогнали как раз тогда, когда случилось отравление. Где эта служанка – никто не знал. Махидевран Султан презрительно пожала плечами и заявила, что не ее дело запоминать, откуда каждая ее прислужница и есть ли у той семья. Другие служанки султанши тоже ничего не знали. Ибрагим сказал султану, что это всего лишь совпадение и служанка Махидевран не имеет никакого отношения к инциденту, ведь уже выяснено – во всем виновен Мерич-ага, он был лазутчиком персов. Ну а служанка… Да десятки служанок каждый день приходят в Топкапы, и многих из них выгоняют за малейшую провинность. Сулейман согласился с мнением любимого друга, вот только Махидевран Султан больше не призывалась в султанские покои, а когда она пыталась увидеть султана, ее не пропускали стражники.
– Приказ султана, – говорили они.
Ибрагим посоветовал султанше ступать осторожно, оглядываясь на каждом шагу.
– Султан в гневе, – сказал хранитель покоев Махидевран. – Его пытались отравить, и враги еще не пойманы. Я думаю, что это были персидские лазутчики, и султан согласен со мной. Так что будьте осторожны, султанша, ведь они могут попытаться убить и шахзаде Мустафу.
И больше никаких объяснений. Прекрасная черкешенка поняла, что Сулейман подозревает ее в отравлении, но молчит, ведь если казнить ее как отравительницу, то придется казнить и шахзаде Мустафу. Сынаи наследника султана. Пока еще – единственного. Вот только живот у проклятой славянской ведьмы увеличивается с каждым днем, и Мустафа вскоре может стать не единственным шахзаде династии…
Кадир-ага встретил Хюррем Хатун случайно – она направлялась на прогулку в сад, с бережением несла перед собой огромный живот, а служанки семенили по бокам. Сзади вышагивали дворцовые стражники, ухватившись за рукояти мечей. Кадир-ага почтительно поклонился любимице султана, прижался к стене, пропуская ее. Но Хюррем остановилась сама, посмотрела на Кадира с ласковой улыбкой.
– Мой бедный, бедный Кадир-ага, – сказала она, не переставая улыбаться. – Я порадую тебя. Все твои долги оплачены. Все. Ты сделал все как должно. Большего от тебя никто и никогда не сможет потребовать.
И пошла дальше, переваливаясь с боку на бок, как утка. Служанки и стражники заторопились следом. А Кадир замер на месте. Он понял все, что хотела сказать ему Хюррем. И счастье, и страх, и горечь разрывали ему сердце. Он всего лишь поклонился ей, а хотел бы упасть к ногам, губами стереть пыль с ее туфель… Но это погубило бы ее безвозвратно. Он сделает иначе. Да-да. Кадир все понял и сделает как должно. Она будет гордиться им!
Потом Кадир-ага долго сидел у себя, перебирал содержимое объемистого сундука, полного тканей, дешевых украшений, каких-то пыльных мелочей, чье назначение уже угадывалось с трудом. Этот сундук заменял ему воспоминания о детстве, которых он лишился вместе с мужским естеством, отобранным османскими лекарями.
«Молились ли мои родители Аллаху? – мучительно пытался вспомнить Кадир. Почему-то этот вопрос очень занимал его, представлялся крайне важным. – А может, они поминали в своих молитвах христианского Бога? Или Бога Авраама, Исаака и Якова?»
Воспоминания были стерты. Осталась лишь одна невнятная картинка: светловолосая женщина в белой сорочке и подоткнутой юбке полощет на берегу реки какие-то тряпки, а рядом с ней играет полосатый котенок.
– Ивашка! Иди сюда! – зовет женщина, а котенок падает навзничь, неожиданно чихнув. – Ивашка, не уходи далеко!
Через несколько дней Кадир-ага был найден мертвым в своей маленькой комнатке на задворках дворца. Лекари, опасаясь заразной болезни, внимательно осмотрели труп, но ничего опасного не обнаружили. Евнух умер от болезни сердца – таков был вывод. И никто не вспомнил, что Кадир-ага отличался редким здоровьем и почти никогда ничем не болел, разве что чихал иногда по весне, когда буйно зацветал дворцовый сад.
– Он был кастрирован еще совсем малышом, – сказал главный лекарь капы-агасы, когда тот пришел задавать вопросы. – Уж не знаю почему, но такие евнухи обычно не живут слишком долго. Доживают до возраста мужей, а затем неожиданно умирают. Зато они очень надежны и служат верно.
Капы-агасы согласился с лекарем, Кадир-ага был тихо похоронен, и вопросов о его смерти больше не возникало. Ну а Хюррем Хатун иногда вспоминала Кадира в своих молитвах. Потихоньку, чтобы никто об этом не узнал.
Хюррем Хатун чувствовала себя грязной. Погода в последние дни упрямо стояла жаркая и влажная, иногда проливающийся из низких облаков дождь не приносил свежести, лишь увеличивал духоту. Хюррем обливалась потом, и служанки не успевали обтирать распухшее разомлевшее тело холодной водой с уксусом. Пот сочился из каждой поры кожи, лился ручьями по спине, на бровях висели соленые капельки, такие же капельки текли по лицу, словно слезы. Под грудью появились неприятные потертости, которые постоянно саднило, такие же потертости были и под животом, и Хюррем иногда даже поскуливала от боли, поворачиваясь с боку на бок. Да и младенец беспокоился. Похоже, ему тоже не нравилась жара, которая измучила мать.
Хюррем мечтала о бане. О распаренном березовом венике, густом аромате хвои от еловых лапок, о холодном квасе с горбушкой черного свежеиспеченного хлеба. А главное – хотелось почувствовать чистоту тела, когда кожа аж поскрипывает от чистоты, а волосы, высыхая, поднимаются. И ласковое прикосновение льняной рубахи, и быстрый бег к прохладной речке, когда жаркое тело обтекает набегающий ветерок, напоенный луговым ароматом… А затем речные волны ласково обнимают, и все тело становится прозрачным и звонким, и звезды, глядящие с высоты, представляются близкими и понятными. Лишь оглушительное кваканье лягушек да пронзительный комариный звон врываются тогда в мечты, причудливо сплетаясь с ними, создавая удивительные картины…