– Знаешь, а я ведь думала, что буду ее ненавидеть.
Я оглянулся и увидел Дариану, скачущую рядом.
– Я, конечно, слышала о ней, – сказала она. – Говорили, что она чванливая стерва, великая и могучая дочь Кровавой герцогини, девушка, которая всю жизнь верила, что Патриана сделает ее королевой. А затем, когда все открылось, я ждала, что Валиана начнет себя вести как оскорбленная святая. Но она этого не сделала.
– Нет, не сделала.
– Она получила клинок и плащ и просто… Знаешь, Валиана ведь даже не злится. Она, конечно, желает Трин смерти, но в основном за то, что та пытается убить Алину. – Дари обернулась и поглядела на девушку. – Как так получается? У нее отобрали все привилегии аристократки, всю власть, а она стала…
– Благородной?
Дариана фыркнула.
– Видимо, так. – Она немного помолчала и добавила: – Она же должна беситься от злости! Должна пытаться убить всех и каждого, кто…
Голос ее угас, и какое-то время мы ехали молча. Потом я спросил:
– Это же правда? То, что сказал Найл? Ты дочь Шаниллы, Королевского компаса?
Дариана прищурилась.
– А какая разница?
– Я видел ее лишь пару раз, – сказал я, вспомнив невысокую рыжеволосую женщину с бездонными зелеными глазами. – Король принял ее в плащеносцы, когда я разбирал дело в Домарисе, поэтому мы близко не общались, но я узнал ее достаточно хорошо, чтобы проникнуться уважением.
– Ты замечаешь какие-то ее черты во мне? – спросила Дариана.
– Я…
Шанилла была в числе лучших магистратов. Она овладела всеми тонкостями королевского закона как никто другой, даже сам король не мог с ней сравниться. И фехтовала она прилично, хоть и не обладала большой силой.
– У тебя ее глаза, но вы совершенно разные.
Дариана улыбнулось. Но улыбка показалась мне грустной.
– Хорошо.
В жесткой линии подбородка Дарианы вдруг появилась какая-то хрупкость, и я почувствовал, что нужно попытаться с ней сблизиться. Шанилла никогда не старалась заводить врагов – напротив, пыталась избежать конфликтов. И все-таки какой-то герцог, маркграф или лорд разозлился на нее из-за приговора или победы над его поединщиком настолько, что как-то ночью подослал к ней убийц-дашини: они подстерегли ее в миле от замка Арамор.
– Ты была совсем юной, когда она погибла?
Дариана кивнула.
– Лет четырнадцать-пятнадцать?
Она снова кивнула, но не стала уточнять.
Я подумал о Валиане, как ей удалось пробиться сквозь стену к Брасти. Может, у меня с Дари тоже получится?
– Можем поговорить об этом, – как можно мягче сказал я.
– Можно задать тебе вопрос, Фалькио?
– Конечно.
– Твоя жена погибла лет пятнадцать тому назад?
– Да.
– Ты бы мог описать всё, что случилось в этот день и потом, каждую деталь? Она выкрикивала твое имя, когда ее убивали?
Я крепко сжал повод.
– Почему ты…
Дариана пригнулась ко мне.
– Ее же еще и изнасиловали, да? А ты в голове своей прокручиваешь, что с ней сделали? Все те мерзости и непристойности, которые они сотворили с ее телом? Представляешь лица мужчин…
– Прекрати! – крикнул я. – Да что, черт возьми, с тобой не так?
– Прости, – сказала она. – Полагаю, что воспоминания приносят тебе лишь боль.
– Каждый день, черт тебя побери.
Дариана наклонилась еще ближе.
– Хорошо, лучше думай о своей жене, если хочется поковыряться в старых ранах. А мои оставь в покое.
Она пришпорила лошадь и ускакала вперед.
Спустя пару минут ко мне подъехал Кест.
– Кажется, ты ей не нравишься.
– Мы просто говорили.
– Нет, ты не понимаешь. Когда она на тебя смотрит, в ее взгляде сквозит такая ярость – может, даже ненависть. Я не в первый раз это замечаю.
– Думаешь, она хочет мне навредить?
– Не знаю, но буду приглядывать за ней.
Я подумал обо всех драках, в которых мы бились бок о бок, начиная от боя с дозорными Трин в Пулнаме, заканчивая потасовкой с рыцарями из Лута на постоялом дворе «Красный молот» пару дней назад.
– У нее было достаточно шансов прикончить меня, если бы она хотела, – заметил я, хотя помнил то утро, когда проснулся парализованный с приставленным к горлу кинжалом. – Она могла бы сделать это, и когда мы оставались наедине.
– Правда, – сказал Кест. – И все же…
– Знаю, она меня ненавидит. И сейчас столько всего происходит. Наверное, все будут думать обо мне лучше, когда я умру.
Обычный человек, наверное, немного помолчал бы после этих слов, но Кест не терял время даром.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, буравя меня взглядом.
– Кажется, нормально, только двигаюсь немного медленней, чем обычно. Мысли блуждают. И просыпаюсь в таком диком ужасе, что, кажется, вот-вот обмочу штаны, но даже этого из-за паралича не могу.
Кест кивнул.
– Значит… всё не так уж плохо.
С моих губ слетел смешок.
– О! Во всем есть светлая сторона, даже в смерти от паралича. Например, не нужно беспокоиться, что я состарюсь и покроюсь морщинами.
Он внимательно смерил меня взглядом.
– Из тебя выйдет прекрасный труп, Фалькио.
– Все дело в параличе: в последние дни я отлично высыпаюсь.
– Слышал, что бессонница и хождение во сне – довольно распространенные симптомы.
– Но не в моем случае. – Я поднял руку с воображаемым кубком. – За герцогиню Патриану и неожиданные преимущества отравления нитой.
Он тоже поднял воображаемый кубок.
– Одно из которых – ее быстрая смерть.
Мы расхохотались, несмотря на то странное обстоятельство, что мы ехали по пути насилия, продвигаясь от места массовой расправы к следующей битве, лишь ненадолго утешаясь присутствием друга. И когда эти мимолетные искры счастья рассеивали тьму, мы пытались сполна насладиться моментом. Поэтому я не сразу задал ему вопрос, о котором думал уже много дней:
– Как ты думаешь, как долго мне осталось?
Он блеснул глазами и уставился на дорогу, лежащую впереди.
– Я не лекарь, Фалькио. Я не знаю…
– Да ладно, – сказал я. – Ты же можешь подсчитать, сколько времени нужно, чтобы вытащить клинок из ножен в дождь и ясный день. И каждый раз прикидываешь шансы, когда кто-нибудь косо смотрит в нашу сторону. Хочешь сказать, ты еще не выяснил, когда нита меня прикончит?
– Это… Я не знаю всех факторов. Несомненно, твой паралич длится всё дольше с каждым днем, и чем больше ты в нем находишься, тем более прерывистым становится твое дыхание: когда-нибудь горло сдавит спазмом, и если он не пройдет достаточно быстро, то…
– Как долго?
Кест поглядел на меня и тяжело вздохнул, словно мысль о моих симптомах влияла на его дыхание.
– Шесть дней, думаю. Может, семь. – Он снова отвернулся. Он всегда так делал, когда сам не верил своим словам. – Может, есть какое-то средство, которое поможет. Или яд все-таки покинет твое тело. Возможно, тебе станет лучше, если…
– Всё в порядке, – сказал я. – Шесть дней.
– Может, семь.
– Может, семь. За это время нужно каким-то образом найти того, кто убил двух герцогов с домочадцами, и понять, почему в Карефале лежат двести убитых.
– Возможно, это никак не связано, – заметил он. – Найл думал, что его убили дашини, – кем бы ни были эти рыцари, вряд ли они состоят в ордене ассасинов.
– Они могли выполнять приказ одного и того же человека, – возразил я, и отчего-то слова прозвучали фальшиво. – Нет, что-то тут не складывается.
– Почему?
– Дашини точны, быстры и смертоносны, как лезвие стилета. Они инструмент, который используется в тех случаях, когда необходима изощренность, они словно шепот в ночи.
Кест удивленно улыбнулся.
– Шепот в ночи? Ты в свободное время увлекаешься поэзией?
– Это всё из-за проклятых бардов! – пожаловался я. – Но только подумай: рыцари – это тупая сила и ярость, кувалда в руке силача. Их пускают в дело, чтобы всем заявить о себе – это все равно, что кричать с колокольни.
– То есть жители деревни угодили в ловушку между острыми клинками дашини и тяжелой кувалдой рыцарей?
– И кто из нас теперь поэт? – поддразнил я. – Но дело не только в этом. Кто-то вооружил крестьян, дважды. В первый раз еще до того, как кто-то услышал о Карефале, а затем – ударь меня, если я не прав, – их вооружили во второй раз, вскоре после того, как мы конфисковали их стальное оружие.
– Кто-то очень хочет развязать гражданскую войну в стране, – предположил Кест.
– Нет, дело уже давно к тому шло, на протяжении многих лет. Но кто-то решил поторопить ее.
– Трин – самый очевидный виновник.
– Почему? Она хочет править Тристией, а не просто восседать на престоле и смотреть, как страна раздирается изнутри.
– Она сумасшедшая, – сказал Кест.
– Сумасшедшая, но не глупая. – Я посмотрел на дорогу, приглядываясь к следам, оставленным рыцарями, за которыми мы гнались. – Кест, кто-то сознательно ввергает страну в хаос. Кто-то хочет, чтобы она сгорела в пламени войны.
Каждый час, проведенный в пути, в следующие два дня сам по себе стал для меня ядом. Я сильно устал и не мог собраться, бóльшую часть времени я боролся с дремотой, и каждый раз, когда наезжал на кочку или яму, я дергался, разрывая тяжелые объятья сна, и хватался за гриву своего бедного коня, чтобы не вылететь из седла. Время деформировалось: сначала оно сжалось – не успевал я моргнуть глазом, как полдня пролетало, – а затем начало немилосердно растягиваться, и мой ум блуждал от воспоминаний о резне, которую рыцари устроили в Карефале, к мыслям о том, кто станет следующей целью.
– Кто-то там впереди, – сказал Брасти, вырвав меня из размышлений.
Мы натянули повода, я поднял руку, чтобы защитить глаза от яркого солнца.
– Сколько их? – спросил я.
– Всего одна. Женщина, – ответил он.
– Вооружена? – Я обнажил рапиру и прищурился, глядя в том направлении, куда указывал Брасти.
Я всегда завидовал его прекрасному зрению, хотя это, несомненно, справедливо. Близорукие лучники – не слишком хорошие бойцы.