Из глубин подземелья донесся тихий угрюмый голос:
– Первый закон гласит, что все люди свободны.
Я оглянулся, пытаясь понять, откуда исходит звук.
– Да ладно, – сказал Кест. – Просто кто-то повторил мои слова.
– Первый закон гласит, что все люди свободны, – фальшиво пропел голос. – Без свободы… невозможно служить всем сердцем. Невозможно служить богам. Невозможно служить королям. К черту королей. Невозможно служить всем сердцем. А сердце важно. Боги… Боги не важны. Сердце, вот что важно. Человек должен быть свободен.
Мои глаза округлились. Я узнал этот голос. «Ближе к концу он звал тебя по имени», – сказал Шивалль. Мелкое лживое чудовище.
Я побежал дальше, крикнув:
– Кест, помоги мне отыскать того, кто поет.
Мы бросились в один из проходов, мимо больших и маленьких камер, наполненных изощренными орудиями пыток с шипами и винтами, толстыми кожаными ремнями, от которых исходил запах кала, мочи и человеческих страданий. Эхо неслось отовсюду.
– Кого мы ищем? – спросил Кест.
– Уродливую скотину с седеющими короткими волосами. Просто иди на звук.
– Четвертый закон гласит, что детей нельзя обижать, – промычал голос. – Ребенок мал и глуп, он ничего не смыслит. Нельзя сажать ребенка в темницу. Нельзя налагать на ребенка штраф. Нельзя обижать ребенка. Четвертый закон гласит…
– Фалькио! – услышал я возглас Кеста; голова его вынырнула из прохода, он помахал рукой, чтобы привлечь мое внимание.
Вместе мы подошли к камере длиной в семь футов, отделенной от коридора толстыми железными прутьями от пола до потолка с вмонтированной в них маленькой дверью, через которую можно было войти в камеру. Внутри находился человек, прикованный цепями к стене. Бледный, рябой, с маленькими глазками и толстыми губами. Он не мог сесть, так как руки были прикованы слишком высоко. Я вспомнил эти руки, толстые пальцы, жесткие костяшки, которые столько раз меня били, что, наверное, давно утратили чувствительность. На протяжении многих часов эти руки метелили меня в кровь, день за днем, пока я находился в узилище Джилларда, но они же подняли меня с пола и вывели по коридорам и лестницам темницы наружу. Этот человек, имени которого я не знал, был моим палачом и освободителем. Я называл его Уфом.
– Пятый закон гласит… Чертова преисподня! Что гласит пятый закон? Ладно-ладно. Первый закон. Первый закон гласит, что все люди свободны. Если человек не свободен, он не может служить всем сердцем. Как можно…
– Уф! – позвал я и удивился тому, что голос мой задрожал.
Он поднял голову, и взгляд его стал осмысленным.
– Кто ты? Ты пришел, чтобы снова избить меня? Ладно-ладно. Заходи, бей меня, обломай об меня руки, чертова баба.
– Уф, это я, Фалькио.
Он снова пригляделся.
– Какой Фалькио? – Затем взгляд его скользнул по моему плащу. – Плащеносец? Чертов плащеносец, а? Ты опять тут, чертов болван? Крутой парень, крутой, как чертова обезумевшая лошадь. Я разрушил свою жизнь ради тебя, а ты, придурок, снова сюда вернулся? Да лучше бы я чертову лошадь выпустил.
– Я свободен, Уф, смотри! – Я показал ему руки, чтобы он понял, что на мне нет оков. – Я не узник, но почему, черт побери, тебя сюда посадили?
– Поймали меня чертовы рыцари, привели сюда. Наверное, закон такой: палачу нельзя выпускать болвана-плащеносца. Как первый королевский закон, только наоборот, а? – Он хрипло хохотнул.
– Фалькио, кто-то идет, – предупредил Кест.
Я поглядел на Уфа, прикованного к стене. Его маленькие глазки не отрываясь смотрели на меня.
– Я вернусь, – пообещал я, – и вытащу тебя отсюда, клянусь.
– Клянешься? Чертов плащеносец. Ты обещаешь. Дерьмо… Всё дерьмо. Вернешься или не вернешься – все равно. Просто…
– Что?
– Расскажи мне пятый королевский закон. Я забываю. Всё время забываю.
Я схватился за прутья его клетки. Уф слышал, как я повторял законы снова и снова, пока находился в заключении. Королевские законы помогли мне не потерять рассудок во время пыток, и те же самые законы, вопреки здравому смыслу, изменили его сердце.
– Пятый закон гласит, что нельзя наказывать человека, не доказав сперва его вины, – тихо произнес я, а потом добавил чуть громче: – Никого нельзя пытать.
Уф улыбнулся.
– A-а, да. Пятый закон – никаких пыток. Теперь я запомню. Смешно, что этот я всё время забываю, а?
– Я вернусь, – пообещал я.
– Хорошо-хорошо, ты вернешься. Глупый чертов крутой плащеносец. В цепях, поди, вернешься?
Мы с Кестом бросились назад и обнаружили, что остальные ждут нас в конце главного коридора.
– Знакомых встретили? – ухмыльнулся Шивалль.
Мне хотелось избить его до полусмерти, но я не мог отвлекаться на его жестокость, как и на прочие глупости, стоявшие между мной и тем, кто сотворил весь этот хаос.
– Просто отведите нас к двери, – сказал я.
Шивалль проводил нас по маленькому коридору, который протянулся не более чем на сто шагов и заканчивался черной стальной дверью. В толщину она, может, и была два фута, но в высоту не превышала человеческого роста: Пэррику пришлось бы пригнуться, чтобы через нее пройти. Наверное, дверь весила не меньше тонны. На расстоянии фута от верха на ней имелись три прорези, примерно шесть дюймов в высоту и два в ширину. Я заглянул сквозь них и увидел грубо вытесанную лестницу, ведущую в глубины второго этажа. Также я обратил внимание на невероятную толщину самой двери: выломать ее было не легче, чем поднять весь дворец в воздух.
Сэр Истан приник к прорезям.
– Похоже… похоже на горло древнего чудища. И камень здесь красный и черный, как в утробе…
– Достаточно, сэр Истан, – перебил его герцог и обратился ко мне: – Что ж, мы пришли, и дверь ты увидел. Есть ли у тебя план?
Я осмотрел дверь от центра и до краев, примыкавших к камню.
– На ней нет петель, – заметил я. – Как она открывается?
– С левой стороны двери от пола до потолка идет железный прут в шесть дюймов толщиной, вделанный в дверь и камень. Он и служит петлей. Когда дверь открывается, она вращается на этом пруте.
Я осмотрел то место, где прут проходил сквозь дверь, и не заметил ровным счетом ничего – вряд ли здесь обнаружится слабое место. Шершавый камень нависал над дверью, образуя небольшой козырек, но он был вытесан из цельной глыбы, а не составлен из отдельных частей, которые можно было бы расшатать.
– Почему бы не использовать таран? – спросила Дариана. – Он даже стены замка может пробить.
– В этом-то всё и дело, – ответил Джиллард. – Дверь прочнее, чем камень. И даже если бы мы нашли крепкое орудие, протащили его сюда и люди смогли бы втиснуться и начать бить, то и тогда нам потребовалось бы много дней, чтобы разбить дверь. Но что, если при этом разрушится свод, погребет всех под собой и закроет выход? Тогда мой сын окажется в ловушке.
– Надо вскрыть замок, – сказал я. – Искусные взломщики могут справиться даже с самыми надежными замками – не думаю, что в Рижу недостаток в таких умельцах.
– Замок чрезвычайно сложен. Если бы у нас остался хоть один ключ, то, возможно, кто-то из «умельцев» и придумал бы, как открыть замок. Но у нас его нет.
Я осмотрел замок. На мой взгляд, он совершенно ничем не отличался от всех остальных.
– Не верите мне – спросите у своих «умельцев», мы только что прошли мимо нескольких из них.
– Вы их заточили в темницу? – спросил Кест.
– Они меня подвели. Кроме того, если уж они такие «умельцы», то могли бы давно выбраться отсюда.
– Я не понимаю, – сказала Валиана. – А что бы случилось, если бы охранник потерял ключ? Неужели им бы пришлось будить вас и брать второй ключ, чтобы накормить узников?
– Когда охранник теряет ключ, он тут же теряет свою жизнь вместе с ним. Висит на двери несколько недель, чтобы другим неповадно было.
– Умеете вы пробуждать в людях преданность, – заметил я.
– Я знаю, как вырабатывать дисциплину.
– Погодите-ка, – перебила его Дариана, не обратив внимания на его сердитый взгляд. – Если вы уже наказывали охранника за это, значит, где-то есть еще один ключ?
– Нет, – ответил Джиллард. – Оба раза, когда ключи терялись, другим охранникам было приказано найти их, чтобы не разделить судьбу товарища. Смешно, но каждый раз ключи быстро находились.
Святые угодники! Как такой человек, как Джиллард, может находиться у власти даже в таком развращенном городе, как Рижу?
– Немудрено, что ваш рыцарь-командор с двумястами воинами покинул вас, – сказал я, размышляя, как охранники герцога справлялись с таким давлением, когда малейшая ошибка или неудача вроде сломанного кольца, на котором держался ключ, могла привести не только к их собственной смерти, но и гибели товарищей.
– А что, если использовать кислоту? – спросила Валиана. – Герцогиня Патриана знала множество…
Джиллард поднял руку.
– Я в курсе экспериментов Патрианы, и ты права, это могло бы сработать, но потребовались бы недели и даже месяцы, чтобы растворить обшивку двери, не говоря уже о болтах, вкрученных в камень.
– Что ж, – сказал я, – остается лишь один способ.
Джиллард впился в меня глазами.
Гляди сколько влезет, жалкий ублюдок, подумал я. В конце концов, ты сам позволил похитить своего сына.
Наконец герцог отвел взгляд и отступил от двери.
– Хорошо. Приступай.
Я подошел к стальной двери, протянул руку и постучал.
Стук эхом заметался по лестницам и коридорам, располагавшимся за дверью. Подождав немного, я снова постучал, затем еще раз.
Ввосьмером мы стояли в узком коридоре и ждали. С каждой минутой Джиллард бледнел всё больше. Он на самом деле любит Томмера, подумал я. Герцог – чудовище и тиран, и все же сердце его трепещет от страха при мысли, что он может потерять ребенка. И при этом он не задумывается, что разрушил сотни, а может, и тысячи жизней других детей и их родителей. Каких только странных существ не порождает наш мир.
Дариана посмотрела на дверь и хмыкнула:
– Похоже, никого нет до…