Над лавкой нависал Елмаш. Прикрыв глаза, водил руками над больной, напевно бормотал заклинания…
– Поздно спохватился, – проворчала старушка в рыжей шапочке. – Тут заговорами уже не поможешь.
– М-да, тут заговорами уже не поможешь, – эхом отозвался ведун, открывая глаза. – А ежели иначе… Ежели к иным силам воззвать…
– Не надо, сынок, – остерегающе произнесла старушка. – То, что знающему по силам, простого мирянина и убить может…
Но Елмаш будто не услышал. Или не пожелал слушать. Сняв через голову расшитый нагрудник с железной совой, он возложил его на грудь жены и отступил на шаг.
– Услышь меня, матерь вещуний, владычица чар,
Услышь, наделенная властью превыше земной!
От лунного света дай ясную зоркость очам,
А взоры врагов моих тьмою окутай ночной.
Все то, что препоной ложится у них на пути,
Пусть мне помогает заветную цель обрести…
– Говорю, не поможет, – так не слушает, упрямец, – проворчала старушка.
Железная птица, отзываясь на слова заговора, начала было светиться… И тут же погасла.
Больная закашлялась, захрипела. Конда испуганно вскрикнул. На лице старого ведуна отразилось смятение.
– Что делать? – закричал он. – Что?!
– Лопаря зови, – подсказала старушка в шапочке. – Он на дворе отдыхает.
– Лопарь! Конда, беги за лопарем!
Вскоре в избу вошел нойда – осунувшийся, кривящийся от боли. Рану на груди он уже залечил – не впервой, – но чувствовал себя скверно. Увидев незнакомую старушку на лавке, нойда вежливо поклонился. Та кивнула в ответ:
– А, глазастый… Тебе бы после тяжкой битвы по-хорошему отлежаться. Да кроме тебя, похоже, справиться некому…
Нойда тяжело вздохнул.
– Все же решил меня позвать? – спросил он ведуна.
– Уж прости, лопарь. Я вижу, на тебе лица нет, – отводя глаза, проговорил Елмаш. – Только не ладится у меня. Все верно делаю, а жена помирает… Помогай, добрый помощник!
Лопарь подошел, быстро оглядел изможденную кугыжу – хотя, в сущности, все было ясно с первого взгляда.
– Зачем положил на нее железную птицу? – спросил он укоризненно. – Разве сам не видишь, твой оберег женщине не по силам, он душит ее?
Елмаш поспешно убрал нагрудник.
– Или не знаешь, что есть вещи, которые людям сторонним не стоит даже видеть, подавно – трогать… – ворчал нойда.
– Это великое сокровище, науз нелюдской силы, – сказал Елмаш, надевая колдовской убор. – Арбуй мечтал добраться до него много лет. Птица дает ведуну почти божественную мощь… Конечно, лишь тому, кто способен с ней сладить, – добавил он, сурово поглядев на нойду.
Тот лишь криво улыбнулся.
– До твоего науза ли мне… Не видишь, что я еле на ногах держусь?
– Вот именно. Лишь мне Птица покоряется, – веско сказал Елмаш. – Когда-нибудь Конду выучу да под старость ему передам… Если докажет, что сдюжит…
Конда-молодец слушал с испуганным видом. Старушка в рыжей шапочке покачала головой, с усмешкой поглядывая на ведуна.
– Зачем лопаря-то звал? – подсказала она.
– Ах да! – спохватился Елмаш. – Что с Макошей? Почему ей все хуже?
– Давай погляжу.
Нойда по примеру ведуна протянул руки над женщиной и закрыл глаза. Однако вскоре опустил ладони и с сожалением покачал головой.
– Поздно. Арбуй выпил из нее все силы. Порча ушла вместе с ним, но и жена твоя шагнула за Кромку… Сама она уже не поправится.
– Неужто все зря?!
– Есть способ. Надо, чтобы кто-то пошел за Кромку вслед за ней… И остался там – выкупом вместо нее.
Старушка в шапочке покивала с важным видом: «Вот, теперь дело говорят!»
– Батюшка! – дрожащим голосом произнес Конда. – Дозволь мне! Я ради матушки…
– Даже не думай! – рявкнул Елмаш. – Жена помирает, еще сына потерять не хватало!
Ведун нахмурился, размышляя.
– Не тяни время, ты уж все давно решил, – хмыкнула старушка.
– Ладно, так-то я уже давно решил, – буркнул Елмаш. – Я знаю, кто пойдет за Кромку. На такой случай его и приберегали. Конда, беги-ка за лишним…
Конда озадаченно взглянул на отца, затем кивнул и вышел. Вскоре оба брата вернулись, один – тень другого.
– Я заберу твою жизнь, – без обиняков заявил лишнему Елмаш. – Она нужна для исцеления моей жены.
– Твоя воля, батюшка, – склонив голову, равнодушно ответил лишний близнец.
– Не называй меня батюшкой, напрасная душа! – взъярился ведун. – Подставляй горло!
Он вытащил из ножен обрядовый нож, попробовал острие…
– Дай я, – не выдержал нойда.
– Это еще зачем?
– Он как-никак твой сын…
– Да какой он сын, – буркнул Елмаш. – Впрочем, как хочешь.
– Подойди, – приказал нойда парню.
Крепко взял его голову обеими руками, прижал лоб ко лбу и закрыл глаза. Нойда хотел убедиться, что не сотворит вновь чего-то ужасного. Да, так в самом деле порой исцеляли – меняли одну жизнь на другую. Но в редких случаях, и только добровольно. Иначе чем бы это отличалось от того, что Елмаш предлагал на берегу сделать умирающему арбую?
Сам нойда так раньше никогда не лечил и не желал ошибиться.
… Лопнула незримая преграда, и нойда едва удержался, чтобы не отдернуть голову. Так много боли! И еще больше – бесконечной усталости. А самое худшее – покорное отсутствие всякой надежды. Казалось, вся Долина Отчаяния поселилась внутри этого парня в погребальных одеждах…
– Да, это не жизнь, – пробормотал нойда. – Тебе в самом деле лучше уйти.
– Я лишь этого и хочу, – едва слышно отозвался лишний.
– Тогда я отпущу твою душу. Пусть она родится в ином месте, в ином теле – не пустом, не напрасном!
Иной раз помощь заключается в избавлении от страданий. Нойда умел убивать мгновенно и безболезненно. Быстро прошептав должный заговор, он резко ткнул лишнего близнеца в особое место у основания шеи.
Глаза парня остекленели, дыхание пресеклось, тело начало клониться вбок… Нойда, поймав его руку, в другую взял ледяную ладонь Макоши. Дыхание матери становилось сильнее и ровнее, в щеки медленно возвращался румянец. Нойда чувствовал, как холодеет рука близнеца и как теплеет рука женщины, – и почему-то ему было тоскливо…
Вдруг живот саами обожгло жаром. Нойда опустил взгляд и увидел, как разгорается золотая пуговица на кошеле. Огненного духа явно взволновало происходящее. «Ну еще бы!» – подумал нойда.
Полыхнула пуговица-оберег. Вспыхнули огненным золотом пустые глаза лишнего… И все погасло.
Женщина вздохнула, открывая глаза. Нойда разжал руки. Лишний обмяк и рухнул на пол.
– Матушка! – радостно воскликнул Конда, кидаясь к ней. – Очнулась!
– Вот славно! Очень славно! – потирая руки, повторял Елмаш. – Ты умелец, лопарь! Я бы сам лучше не сделал! Конда, убери мертвяка…
– Погодите. – Нойда наклонился, оглядел близнеца. – Он еще жив.
– Конда, тащи лишнего во двор… А ты, лопарь, думай о награде! Вся Шурмань теперь в долгу перед тобой! Что хочешь проси… – ведун положил руку на грудь, – кроме моей Птицы.
– Вот еще, на чужие обереги заглядываться, – буркнул нойда, вставая. – Пойду подышу, нехорошо мне…
Оказавшись во дворе, нойда долго сидел на траве, бездумно глядя в небо. Только что жизнь и смерть вновь прошли через него. И он по-прежнему не был уверен, что свершил благое дело… «Чем это отличается от кормления сайво живыми душами?»
Волоча тело брата, появился сияющий Конда. Положил его у стены, широко улыбнулся нойде и поспешил обратно к матери.
Нойда покосился на лишнего, вспомнил мертвую пустошь его души… «Надеюсь, я хотя бы освободил ее для нового рождения… Гм-м, да он дышит?!»
Почему-то сразу стало легче.
«Все равно скоро умрет, – напомнил себе нойда. – Я отдал всю его жизненную силу матери…»
Во двор вышел Елмаш.
– Макоша заговорила! – радостно сказал он. – Пить просит! Ну, лопарь, пируем! Надумал насчет награды?
– Надумал, – сказал нойда. – Если он очнется – заберу с собой.
И указал на лишнего. Тот лежал на спине. Глаза бездумно смотрели в небо, грудь еле заметно опускалась и поднималась.
Елмаш удивленно взглянул на нойду, пожал плечами.
– Зачем?
Дверь избы снова отворилась. Во двор вышла старушка в рыжей шапочке. Прошла мимо ведуна, склонилась над лишним, подняла голову и улыбнулась нойде:
– Бери, не пожалеешь!
Саами уже открыл рот ответить, но тут взглянул на Елмаша и остолбенел.
«Да он не видит старуху! Похоже, никто, кроме меня, ее не видит!»
Будто услышав его мысли, старушка подмигнула нойде, выпрямилась и растаяла в воздухе.
Нойда шагал по дороге через сосновый бор. Зеленые кроны шумели над головой, будто в них рождался ветер. По небу текли на север облака, наполняя саами смутной радостью. Он и сам шагал туда же – на север, домой.
Лишний близнец плелся позади. Очнувшись, он вскоре пришел в себя и стал совсем прежним – молчаливым, ко всему равнодушным…
«Непонятно, почему жив, – думал нойда. – Ладно, разберусь…»
Впрочем, лишний близнец не особо занимал мысли нойды. Как и загадочная исчезающая старушка в рыжей шапочке, которая в другое время, пожалуй, заставила бы его задержаться в Шурмани…
Нойда неотвязно думал о поединке ведунов. Перед глазами вновь и вновь вставало ужасное окончание колдовской битвы. Неподвижные желтые глаза Елмаша, когда он стравливал умирающего арбуя и его зверя-духа. В тот миг не слишком-то много было между ведунами разницы…
Но хуже всего была другая мысль: «А я чем от них отличаюсь?»
«Разве я не поступил точно так же, победив аклута и отправив его обратно к хозяину? – думал нойда. – Я ведь отлично знал, что волк-косатка с ним сделает…»
Тропа стелилась под ноги, потоком текли жгучие мысли.
«Разве в Шурмани я не заглянул в свое будущее? Спустя много лет я стану таким вот могучим, безжалостным старцем…
И повезет еще, если как Елмаш. У него хотя бы есть род, семья… А у меня – никого. Один был друг – Вархо в бубне… А теперь ни бубна, ни Вархо…