– Уж лучше я помру незамужней!
– Но я ничего не понимаю в тряпках! Хочешь, откомандирую с тобой Драму Ивановну?
Шуба обиженно замолчала на том конце трубки. Конечно, ей же не так весело выбирать платье с Драмой, ведь Драме плевать на то, что она собирается замуж.
А впрочем, Севке тоже плевать… Только Шуба об этом не знает.
– А откомандируй! – вдруг согласилась Шурка.
– Мисс Пицунда! – закричал Севка.
– Я вся внимание, – появилась она на пороге. – Чай? Кофе? Какао? Лимонад?
– Поможете выбрать Шубе свадебное платье?
– Почему я? – испугалась Драма Ивановна.
– Ну… вы же в некотором роде женщина.
– А если я скажу, что я – переделанный мужчина?
– Драма Ивановна тоже ничего не понимает в нарядах, – сухо сказал Шубе Севка и, нервно нажав отбой, обратился к Фокиной: – Это правда?
– Что?
– То, что вы переделанный мужик! – вскочив, заорал Севка.
– Я пошутил. Пошутила. Просто терпеть не могу магазины.
– Фу-у, – вытер рукавом выступившую испарину Фокин. – Ну и шуточки у вас! Так и вспоминается анекдот про мир наоборот.
– Расскажите! Расскажите, пожалуйста! – тут же пристала Фокина.
«– А представьте себе мир наоборот!
– Это как?
– Ну, например, все дышат углекислым газом, а выдыхают кислород, рыбы летают, а собаки плавают, днем все спят, а ночью работают…
– Ага, а на заборе… на заборе…» – Севка замолчал, понимая, что не может вымолвить матерное слово в присутствии Драмы Ивановны. – Идите, – махнул он рукой. – Я забыл анекдот.
– А я знаю, чем написано на заборе слово «мел», – шепотом сказала Фокина.
– Чем? – имел глупость спросить Севка.
– Тем, что отрезают прежде всего, когда из мужика делают женщину.
– Вон! – заорал Севка, пальцем указывая на дверь. – Вон отсюда!
– Я угадала смысл анекдота? – невозмутимо уточнила Драма Ивановна.
– Вон! Я умоляю вас, уйдите.
– Значит, угадала, – удовлетворенно кивнула Драма Ивановна и гордо вышла из кабинета.
О любви
– А ты знаешь, как размножаются черепахи?
– Черепахаются.
Черт его дернул переночевать в офисе.
Это Драма Ивановна заразила его своим фанатизмом, в результате которого выработалась дурная привычка дневать и ночевать на работе.
Кажется, Маргарита Петровна воспользовалась ситуацией и начала сдавать Севкину комнатушку с почасовой оплатой на сутки, потому что пару раз Фокин обнаружил в своем холостяцком логове длинный черный волос и чужую зажигалку.
Накануне вечером Севка составлял отчет для клиента по результатам слежки за легкомысленной невестой. Он сортировал фотографии и писал, писал, писал как проклятый – куда невеста пошла, с кем встретилась, сколько времени отсутствовала. Мелькнула даже шальная мысль поручить это нудное занятие Драме Ивановне, но это означало окончательно признать мисс Пицунду с ее веерами, очками и спицами своей секретаршей, и поэтому Севка не поручил.
Он закончил работу в полтретьего ночи и заснул прямо в кресле, уронив на стол голову.
Проснулся Фокин прикрытый шерстяным одеялом, с подушкой под головой и со снятыми ботинками.
– Драма Ивановна! – крикнул Севка.
– Слушаю! – впрыгнула она в кабинет.
– Зачем вы меня раздели?!
– Я… это… только ботинки. Вредно в обуви спать.
– Вредно трогать меня, когда я сплю!
– Если вы волнуетесь, что у вас носки дырявые, то я их не видела. Я глаза закрыла.
– Уволены! – ударил по столу кулаком Севка.
– Хорошо, – кивнула Драма Ивановна и вышла.
Севка стянул дырявые носки и понюхал. Пахли носки не розами.
И не тюльпанами.
Пахли они мужиком с нормальным потоотделением.
Вряд ли мисс Пицунда, закрыв глаза, зажимала еще и нос, когда снимала с него ботинки.
Тихонько матерясь, Севка сбегал в туалет, постирал носки и ополоснулся до пояса.
– Вы еще здесь? – спросил он у мисс Пицунды, возвращаясь в кабинет голый по пояс и с мокрыми носками в руках. – Я же вас уволил!
– Вы меня десять раз на дню увольняете, и что? – откликнулась Драма Ивановна, рыская в Интернете. – Если на вас реагировать, Всеволод Генрихович, никаких нервов не хватит. Лучше дайте ваши носки, я пятки заштопаю.
Севка зашел в кабинет, но тут же выглянул в коридор.
– У вас на колготках стрелки! – решил отомстить он мисс Пицунде.
– Это не стрелки, это душевные раны, – не отрываясь от Интернета, невозмутимо ответила Драма Ивановна. – Говорю вам, носки давайте, я пятки заштопаю!
Севка со злостью захлопнул дверь.
У нее, видите ли, душевные раны, а у него – дырки.
Тьфу!
И пахнет от нее сиренью, а не мужским потом.
Не найдя, куда пристроить мокрые носки, он повесил их на спинку кресла. Решив заняться зарядкой, Севка отодвинул стул в угол и начал делать сто отжиманий на кулаках. Он всегда сдыхал на сорок втором отжимании, но цели не менял и с энтузиазмом планировал сто.
– Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, – бормотал Севка под нос, – двадцать, двадцать два, двадцать четыре…
Когда до сорока двух оставалось два отжимания, в кабинет ворвалась мисс Пицунда.
– Там… там… там… там… – выпучив глаза, что-то попыталась сказать она.
– Что вы тамкаете? – вспотевший Севка поднялся и подул на болевшие кулаки.
– Там! Там, там! – не унималась Драма Ивановна, показывая пальцем себе за спину. – Там!
Севка посмотрел в направлении ее пальца и…
Земля ушла у него из-под ног.
Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда! Потому что он – Севка Фокин, а не Никита Михалков, не Федор Бондарчук и даже не президент Соединенных Штатов.
Тем не менее в коридоре улыбалась ему, Севке Фокину, несравненная, неповторимая, лучезарная и бесподобно прекрасная Мила Милавина. Это точно была она, хотя и без косметики, в простых джинсах и белой рубашке навыпуск.
– Мила Милавина, – сделав неуклюжий реверанс, доложила мисс Пицунда и ретировалась в коридор.
Севка, метнувшись к носкам, попытался надеть их вместо рубашки. Кошмар заключался в том, что носки ни на что не налезли, рубашка, кажется, осталась в туалете, а еще от него воняло все тем же мужским потом. Сорок отжиманий все-таки…
Милавина зашла в кабинет, захлопнув дверь перед носом у Драмы Ивановны.
– Да не суетитесь вы, – улыбнувшись, обратилась она к Севке. – Я всего лишь Мила Милавина, а не английская королева. Так что форма одежды свободная!
– Всего лишь… – пробормотал Севка, вытирая мокрыми носками лицо. – Черт, я рубашку где-то потерял. Извините…
– Хорошо, что не штаны, – усмехнулась Мила, придвигая к столу стул и усаживаясь.
– Хорошо, – согласился Севка и зачем-то объяснил: – Я это… мылся, потом отжимался. Извините…
Она могла бы пошутить и по этому поводу, но Мила достала сигареты и закурила.
– Ой, ну я не могу, – отбросив носки на стол, Севка схватился за голову. – Это же надо, так некстати потерять рубашку! Вы по делу? – уставился он на Милавину.
– Ну не на фотосессию же, – снова усмехнулась она.
– Тогда… ничего если…
Дверь открылась, и впорхнула Драма Ивановна. Она положила на стол сорочку. Новую. В упаковке. Пахнущую тюльпанами и сиренью.
Севка убежал на балкон и оделся.
Когда он вернулся, Милавина уже не курила, а рассматривала свой маникюр.
– Приступим! – Фокин уселся за стол, чувствуя себя дураком.
– К чему? – вскинула она на него фиалковые глаза.
– Ну не к фотосессии же, – пробормотал он, чувствуя себя дураком трижды, потому что мокрые носки лежали на столе, а ботинки он так и не надел. – В жизни вы еще прекраснее, чем на обложках журналов, – сделал Севка неуклюжий комплимент, поджав на ногах пальцы, словно это могло уменьшить их босость и беззащитность.
– Спасибо. Хотя, если честно, я так устала быть прекрасной… Особенно в жизни. Вы уже знаете о моей беде?
– Беде? – поразился Севка. – Разве у топ-модели мирового класса может случиться что-то ужасное?
– Раз я здесь, значит, может, – отрезала Мила. – Моего дядю убили.
– Господи… Ужас какой. Простите, я не читаю газет и не смотрю телевизор. Работы невпроворот. А ваш дядя, если не ошибаюсь…
– Да, мой дядя – известный коллекционер Роберт Грачевский, вы не ошибаетесь. Его убили прошлой ночью в собственном доме ударом по голове и украли из коллекции десять полотен русских художников девятнадцатого века. Больше в доме ничего не тронули, хотя у дяди много других ценностей. Взяли только эти картины… – Милавина вдруг зарыдала, слезы градом хлынули на ее сумку и джинсы.
– Что вы от меня хотите? – осторожно поинтересовался Севка, обескураженный этими слезами.
– Найдите картины! И… убийцу моего дяди тоже найдите! – Милавина взяла себя в руки, достала из сумки платок и деликатно высморкалась. – Найдите!
– Так убийцу или картины? – уточнил Севка.
– И то и другое.
Влетела Драма Ивановна, вытерла носками стол, поставила кофе и крекеры в вазочке.
– Вон, – зашипел на нее Севка, и мисс Пицунда вышмыгнула за дверь, словно нашкодившая кошка.
У Севки как-то вмиг замерзли босые ноги. Он мечтал о серьезном и интересном деле, но, получив его, почему-то вдруг испугался.
Какого черта эта звезда подиумов, светская львица, тусовщица и сногсшибательная красотка приперлась к нему со своими проблемами? Почему он должен искать убийцу ее дяди и картины русских художников?!
– Извините… – Севка нырнул под стол и начал напяливать на босые ноги ботинки.
Есть две минуты подумать.
Стоит ли браться за дело, в которое наверняка уже вцепились все службы и органы?
– Так вы согласны? – наклонилась она к нему. От слез и следа не осталось на ее милом лице без косметики.
Она была хороша, как капля росы на рассвете. И чиста, как все та же капля.
Сердце у Севки рухнуло вниз и протелеграфировало мозгу: «Это она! Любовь всей твоей жизни! Ты нашел ее!»