елся со Стефаном… Но будет ли смысл в этой встрече?
Неожиданно для самого себя в дверях Себастьян задержался. На душе вдруг стало как-то пакостно, как если бы он кого-то незаслуженно обидел. Но ведь это было не так, правда?
Проклиная себя за излишнюю мягкость, ювелир обернулся. София сидела, надувшись, яркие карие глаза померкли. Глупая упрямая девчонка. Но какая же красавица. Такие не для него. Она слишком хороша, чтобы быть правдой.
Увы, опыта общения с избалованными барышнями у наемника не было. Себастьян не имел ни малейшего представления, как лучше поступить, как повести себя достойно. И об этом тоже стоило поразмыслить, успокоившись. Принять холодное взвешенное решение – и по возможности правильное.
Раздосадованный на самого себя, Себастьян плотно сжал губы и отвернулся. Тихонько прикрыл за собой дверь, едва удержавшись, чтобы сгоряча не хлопнуть ею. Как непохоже это все на него. Куда подевалось самообладание легендарного Серафима?
Тревожно было на сердце. Новорожденная луна была еще совсем слаба: узкий серебряный серп скрыли тяжелые тучи. На улице снова сыро и промозгло. Предвестник бурь, южный ветер, тоскливо завыл за окнами свою песню, от которой хотелось укутаться поплотнее в теплый шарф.
Темное небо ждало безупречного танца его клинков.
Не говоря ни слова, Серафим вышел в ночь.
Когда Кристофер переступил порог покоев правителя Ледума, лорд Эдвард в задумчивости рассматривал серебряный перстень, лежащий перед ним на декоративном подносе.
По большому счету разглядывать-то тут было нечего: перстень как две капли воды походил на его собственные «Глаза Дракона»… но только внешне. Внутренняя сущность была иной: простая стекляшка, не обладающая никакой особенной энергетикой. Подделка. Пустышка, которой не обмануть ни одного мало-мальски способного заклинателя.
Естественно, никаких отпечатков ауры вступавших с ним в контакт перстень также не сохранил, да и сохранить не мог. Тем не менее опытный маг различил бы слабое искажение естественной структуры камня, которое могли вызвать только разрушительные эманации страха. Но уж это было совершенно бесполезной информацией – разве что самолюбие потешить.
Не прошло и часа, как Винсент, глава особой службы, доложил правителю, что подделку нашли в комнатах его сына, инфанта Эдмунда, в одном из настенных тайников. Неудивительно, что тот так трясся последние дни, даже заявился искать поддержки. Страх, одно из сильнейших человеческих чувств, искажал природу любой материи.
Копия была выполнена превосходно. Значит, тот, кто изготовил или заказал ее, имел доступ к оригиналу. Или феноменальную память, чтобы в точности воспроизвести однажды увиденный перстень.
В этом еще предстояло разобраться особой службе.
Винсент, похоже, явился со своей находкой очень некстати: две полуодетых прелестницы, притихнув, ожидали, когда внезапно помрачневший правитель оторвется от медитативного созерцания перстня и вновь одарит их своим высочайшим вниманием. Но про них забыли. Кажется, вечер лорда Эдварда был безвозвратно испорчен.
– Подите прочь, – негромко приказал Кристофер, мгновенно оценив ситуацию. – Оставьте нас.
Заскучавшие красавицы не заставили просить себя дважды. Сделав реверанс, торопливо прошмыгнули мимо остановившегося на пороге главы службы ювелиров, и тот сам закрыл за ними двери.
– Что скажешь, Кристофер? – не оборачиваясь, лениво задал вопрос лорд Эдвард. – Эдмунд смог внятно объяснить хоть что-нибудь? Вы ведь с ним, кажется, близки.
– По вашему распоряжению, милорд, я поговорил со светлейшим инфантом. – Привыкший к манере общения правителя Кристофер пропустил последнее колкое замечание. – Он охотно пошел на контакт и сообщил мне все, что знал. В день убийства Эдмунд заметил, что брат надел не свой перстень. Поэтому, ведомый исключительно благими побуждениями, он забрал оставшуюся копию и направился к Эдгару, дабы разъяснить тому недоразумение и поменять перстни, пока не случилось худшего. Однако было поздно: когда Эдмунд обнаружил брата, тот был уже мертв. Испугавшись, Эдмунд скрылся с места происшествия. Все эти факты он утаил, а копию спрятал, так как опасался, что подозрения неизбежно падут на него.
– Вот как. – Развернувшись вполоборота, правитель сделал знак подойти. – Какая занимательная история.
Кристофер вздрогнул от неожиданности и, церемонно поклонившись, встал, куда было указано. Аристократу стало не по себе: со стороны могло показаться, будто он сам выдумал эту несуразицу, а не передал сбивчивые речи насмерть перепуганного престолонаследника.
– А как, скажи мне, Эдмунд сумел заметить, что брат взял не свой перстень, если сам не в состоянии даже отличить подделку от оригинала? – Губы лорда Эдварда кривила презрительная усмешка.
– Он определил по футлярам, милорд.
– Неужели? – Усмешка стала почти зловещей. – А какого черта он вообще делал в хранилище? И для чего полез в футляры? Вопросов много, слишком много. Но даже того, в чем он уже признался, с лихвой хватит на обвинение в измене правящему дому. Остальные обстоятельства дела пусть выясняют специалисты особой службы. Винсент лично займется им.
На месте Эдмунда Кристофер не обрадовался бы такому повороту: глава особой службы Ледума снискал поистине ужасающую славу. Этот внешне непримечательный, худощавый, убийственно-спокойный человек, как и все руководители военизированных подразделений, не был магом, но мог выпотрошить мозг любому – и извлечь оттуда нужную информацию. Причем состояние этого самого мозга волновало Винсента в последнюю очередь, особенно если использовать допрашиваемого дальше не было необходимости. Нервные срывы, страхи, истерические припадки и настойчивые попытки свести счеты с жизнью были обычным явлением, хотя к подозреваемым никогда не применяли методы физического воздействия.
Важным плюсом в работе Винсента было то, что он не выбивал псевдопризнательные показания пытками, а заставлял людей говорить чистую правду без утайки, как на исповеди духовнику, и почти так же страстно. Допросы могли длиться пятнадцать минут каждый день, а могли продолжаться без перерыва часами – к каждому он находил индивидуальный подход.
– Прикажете распорядиться о взятии под стражу и полноценном допросе в Рициануме?
Лорд Эдвард повременил с ответом, пристально вглядываясь в грани искусственного турмалина. Те были безукоризненны – и пусты.
– Нет, – сказал он наконец. – Пока только домашний арест. Полностью ограничить в общении, пище, воде. Подождем самое большее пару-тройку дней. Сам разговорится, если есть что сказать.
Кристофер молча поклонился. Расчет лорда Эдварда был ему ясен: вынужденное одиночество в заключении психологически тяжело и, в особенности для людей слабых духом, часто страшнее пыток. Очень эффективно, не требуется прилагать никаких дополнительных усилий. Несчастные быстро приходят в угнетенное состояние сознания и начинают пытать себя в своем воображении. Многие ломаются – если пережать, даже сходят с ума. Поэтому изоляцию нужно грамотно перемежать с допросами. Ну, за этим дело не станет.
– Возьми перстень и покажи ювелирам. – Лорд Эдвард приложил ладони к вискам и тяжело прикрыл веки. – Пусть хорошенько его изучат и сделают заключение. Возраст копии, почерк мастера, отличия в исполнении от оригинала… В общем, сам знаешь.
– Разумеется, милорд.
В ведомстве Кристофера находилась вся служба фамильных ювелиров: от подмастерьев-огранщиков до охотников, традиционно обеспечивающих безопасность и осуществляющих различные силовые операции. Должность главы службы ювелиров не слишком влиятельная, вдобавок подразумевающая высокую степень ответственности и постоянный личный контакт с правителем. Впрочем, хорошо это или плохо, сложно было сказать однозначно.
– Ты уже ознакомился с новым посланием из Аманиты, которое я направил тебе?
– Да, милорд. – Кристофер невольно похолодел и подавил малодушное желание отступить на шажок-другой. Делать этого было нельзя.
Нынешний ответ Октавиана пришел быстро. И был еще суше, еще жестче и требовательнее, чем прежде. Правитель Аманиты настаивал, чтобы церемонию провели – и провели по всем правилам, включая древний обряд простирания, о чем было указано особо.
Страшно представить гнев лорда Эдварда, когда он прочел ту возмутительно дерзкую эпистолу.
Лорд Октавиан Второй Севир был одним из тех, про кого говорят «родился с серебряной ложечкой во рту». Высокое происхождение одарило его многим. Наследник самой древней и могущественной из правящих династий Бреонии! Дом Севиров был благороден, многочислен и крепко удерживал в руках власть в течение последних четырех сотен лет. Фамильное древо Октавиана казалось самым ветвистым среди аристократов Бреонии, и среди его листочков не затесалось ни единого простолюдина или, упаси Создатель, человека смешанной крови.
В сокровищнице Аманиты накопилось множество драгоценных минералов, а также знаний по их практическому применению. Традиционно отпрыски дома Севиров предпочитали использовать благородные красные корунды, именуемые в простонародье рубинами.
Эти великолепные камни первой категории ценились порой даже выше алмазов – в особенности крупные, хорошо окрашенные, без каких-либо дефектов. Мощь красных корундов была так велика, что их называли сгустками крови драконов, хотя наиболее высоко котировались рубины цвета голубиной крови – густо-красные с пурпурно-фиолетовым оттенком. Они считались камнями власти и особой магической силы. Но все-таки в большинстве своем они не обладали таким могуществом, как алмазы, а использование их вытягивало почти столько же энергии.
Однако в дурном повороте последних событий Кристофер не видел своей вины. Он выдержал официальную эпистолу Ледума в максимально спокойных, учтивых тонах, которые в то же время не давали повода усомниться в твердости озвученной позиции. Это был ответ, к которому не придраться даже опытнейшим из дипломатов!
Но если уж молодой лорд Октавиан Севир действительно настроен серьезно, его не удовлетворить и гениальной отпиской. Увы, Аманита настойчиво ищет повода для конфликта, а значит, она его найдет. Помешать этому невозможно, по крайней мере, на дипломатическом уровне. Дипломатия – мощный инструмент, но всего лишь инструмент. И она не всесильна. Именно дипломатия идет на поводу у политики, не наоборот.