Тридцать девять человеческих полисов. Тридцать девять очагов цивилизации, с боем вырвавших у великой Пустоши право на жизнь.
Ледум располагался на самой границе занятой людьми территории. Это была мощная крепость, прекрасно укрепленный аванпост, который издавна сдерживал любые посягательства извне.
Аманита же, напротив, занимала теплое местечко в самом сердце Бреонии, являясь не только историческим и культурным, но и географическим центром страны. Изначально такое расположение казалось очень даже удобным и безопасным, суля многие выгоды. Однако в настоящий момент картинка вырисовывалась куда более неоднозначная: зона влияния Аманиты простиралась в основном на близлежащие города, приграничные же территории все без исключения были лояльны Ледуму. Таким образом, в случае войны столица окажется во враждебном кольце и преимущества неминуемо превратятся в недостатки.
Ах, как же изменчива политика. Этой ветреной дамочке никогда нельзя доверять.
Ладонями упершись в стол, лорд Эдвард мысленно разлиновал карту, деля на своих и чужих. В широкой полосе, находящейся под его контролем, совершенно выбивался из общего дружного строя город Ламиум, престарелый правитель которого цеплялся за прошлое с завидным упорством маразматика.
Несколько лет назад, после долгих консультаций с финансистами и дипломатами, лорд Эдвард установил для Ламиума режим полной экономической блокады, характерный больше для военного, нежели для мирного времени. Прекращение торговли и официальное эмбарго на все виды денежных операций должны были принудить упорствующий полис к изменению негибкой внешней политики.
Однако, несмотря на столь жесткие меры, Ламиум не желал налаживать связи с Ледумом по навязываемой модели «вассал – сюзерен», рассчитывая на поддержку полисов-союзников. В итоге промышленные и продовольственные товары переправляли дирижаблями из самой Аманиты, и стоили они запредельно дорого. Казна нищала, население начинало роптать. Тем не менее стихийно сформировавшаяся и негласно поддержанная Ледумом оппозиция так и не сумела сама перевернуть строй изнутри, хоть и была настроена весьма решительно.
С этим вялотекущим противостоянием срочно следовало что-то сделать.
Правитель не торопился начинать разговор и только нетерпеливо постукивал кончиками пальцев по темной массивной столешнице. На груди его, поверх простого мундира без знаков различия, красовался узкий боевой лорум, закрепленный крест-накрест. Такой титульный шарф из твердой парчовой ткани имел каждый лорд-защитник Бреонии: с древних времен он считался главным символом власти и обязательной принадлежностью торжественных одеяний правителя. Лорум, украшенный чеканными платиновыми пластинами и прихотливо ограненными алмазами, от обилия драгоценностей был столь тяжел, что лорд Эдвард надевал его только в исключительных случаях. Алмазы сверкали ярче любых других камней, угрожающе переливаясь на острых гранях холодным белым цветом.
Трое из четверых приглашенных были на месте, последний безнадежно опаздывал.
Как это дурно со стороны четвертого явиться всех позже!
Будь это кто угодно другой, лорд Эдвард давно бы уже дал выход раздражению, но старый волк Арх Рист, вожак самого многочисленного и влиятельного клана оборотней, был слишком давно знаком ему. Проверенный союзник никогда прежде не подводил и не позволял себе неуважения. Значит, случилось что-то действительно важное.
Лорд Эдвард ждал.
Две тени за его спиной, казалось, даже не дышали. Заметить их было непросто: совершенно недвижные фигуры скрывал полумрак, царящий в небольшом зале и особенно сгустившийся в углах. Единственным источником света служили два низких кованых подсвечника, украшавших стол правителя. Их черные и красные стеклянные цветы окрашивали пламя свечей в зловещие тона и скорее скрадывали нюансы обстановки, чем давали разглядеть что-то.
Однако оборотни прекрасно знали, кто перед ними, и зрение, превосходящее человеческое, уж конечно позволяло разглядеть рукояти чуть изогнутых парных клинков, видневшиеся над надплечьями стражей. Разумеется, боевой маг в полном облачении и сам в состоянии гарантировать собственную безопасность, но, как говаривали во времена его юности, береженого Изначальный бережет. С нелюдями лучше быть начеку: звериные души – потемки для человеческого разума. Никому из них доверять нельзя.
Если для правителя Ледума вообще приемлемо само понятие доверия.
Три фигуры, полностью задрапированные в плащи, так же недвижимо стояли напротив: две совсем близко друг к другу и одна, повыше и массивнее, особняком. Можно было с уверенностью сказать, что часы, бесстрастный ход которых нарушал тишину, завладели всеобщим вниманием.
Лорд Эдвард категорически не любил ждать, однако годы единоличного управления городом научили боевого мага выдержке и внешнему спокойствию, несвойственному для его характера. Потому-то, когда камни предупредили о приближающемся госте из обратного мира, правитель заставил себя остаться на месте и даже не расцепить пальцы. Оборотни же, напротив, ощутимо напряглись: они чувствовали такие вещи кожей, кровью, нюхом… или черт их там знает чем еще.
Правителю ничего не нужно было делать: минералы в башне специализировались как раз на защите от примитивной магии этой старшей расы. Неужели чего-то другого стоило ожидать от постоянного места встреч с оборотнями, где, к тому же, один из них вот уже долгие годы успешно содержится в заточении? Глупо.
Очень глупо.
Ночную тишину прорезал леденящий кровь вой, свидетельствующий о том, что гость снова с ними, по одну сторону границы, и уже познакомился с изощренным гостеприимством хозяина. Голос оборотня был яростным и сильным, но лорд Эдвард с мрачным удовлетворением отметил в нем глубокую, проникновенную ноту боли. Несладко, наверное, когда что-то грубо выдергивает тебя из обратного мира, пережевывает по пути и, наконец, выплевывает в мир бренный, материальный. Незабываемые ощущения гарантированы. Но ничего, пусть учится заходить через дверь, как все.
Еще до того, как вновь прибывший присоединился к ним, лорд Эдвард с сожалением констатировал, что старый волк больше не придет. Время его прошло… Богатый опыт общения с нелюдями помогал разбираться в вещах, темных для простого смертного: раздавшийся вой не был безликим голосом рядового оборотня – то был голос заявлявшего о себе нового вожака.
Стражам не нужны были слова, они, подобно драгоценным камням, повиновались малейшему движению мысли. Невероятно удобно. Не потребовалось ни единого звука или жеста, чтобы бесшумно метнувшиеся тени оказались у дверей как раз в момент, когда те распахнулись перед долгожданным гостем.
Реакции стражей и без того примерно соответствуют реакциям оборотней, а уж ускоренные посредством минералов в несколько раз… Вошедший даже не успел различить их движения, как уже распростерся на полу с грамотно скрученными за спиной руками: одно движение – и последует хруст ломающихся костей и сухие, оскорбляющие слух эстета щелчки выворачиваемых суставов.
Хвала Изначальному, лорд Эдвард не причислял себя к богемной эстетской братии, а потому не имел ничего против. Кажется, оборотень быстро понял это и предусмотрительно не оказывал сопротивления, пока его грубо волокли к ногам правителя. Похвальная сообразительность.
Лорд Эдвард вышел из-за стола и подошел почти вплотную, дабы иметь возможность внимательнее разглядеть новоиспеченного вожака, с которым теперь предстояло налаживать контакт и продолжать сотрудничество. И то, что он увидел, совсем ему не понравилось.
Цвет волос оборотня выдавал наиредчайший, почти не встречающийся теперь окрас. Он отличался от безукоризненного, идеально белого цвета волос самого правителя, холодным оттенком уходя в перламутр и серебро. Бледно-голубой, прозрачный цвет глаз также подтверждал чистоту породы. Перед ними был чистокровный белый волк, и лорд Эдвард мог поклясться, что, обернувшись, тот предстанет сильным и быстрым зверем без единого пятнышка на шкуре.
Хм. А неплохо бы смотрелась такая шкура где-нибудь в Северном крыле дворца… Какое искушение.
Пленник с трудом поднял голову, сопротивляясь жесткому давлению клинка на основание шеи. Длинное изогнутое острие, блестевшее у самого лица, похоже, оказывало какое-то гипнотическое воздействие, ибо взгляд оборотня не отрывался от него. Не лишенное смысла внимание: когда для того, чтобы оборвать твою жизнь, достаточно единственного незначительного движения, волей-неволей становишься сосредоточен. Смерть приблизилась. Смерть расположилась на самом кончике меча.
А посмотреть на этот меч и вправду стоило: боковая поверхность лезвия, готового в любую секунду развернуться и с завораживающим изяществом отделить седьмой шейный позвонок от остальных, была безоговорочно прекрасна. Если приглядеться, на отполированном металле можно было обнаружить туманно-белую дымку линии закаливания, самую примечательную часть клинка. Сложный волнистый узор искусно перемежал рисунки «двойного цветка клевера» и «вздымающихся волн».
Впрочем, кто разбирался теперь в подобных тонкостях непростого процесса изготовления, закалки, заточки и полировки оружия? Кто мог различить эти признаки, приметные лишь глазу специалиста? Рафинированную сталь, имеющую семь слоев, дававшую клинку чрезвычайно высокую твердость с одновременной гибкостью и вязкостью удара? Высокую разделительную линию лезвия? Изысканно-узкую верхнюю часть боковой поверхности, низкий скос тыльной стороны? Исключительную остроту режущей кромки, идеальный угол и стабильность заточки? Двойной прерывистый желобок, сходящийся на конце? Да мало ли что еще – вес, центр тяжести, внутреннюю и внешнюю конструкцию, форму искривления…
А ведь все это прямо-таки кричало о великолепном качестве и совершенной геометрии клинка, не говоря уж о ценности гарды, рукояти и «белых» ножен без декоративной обработки. Подобные боевые мечи просто не имели цены.
Лорд Эдвард трепетно любил холодное оружие, хотя сам уже очень давно не использовал его по прямому назначению. Однако, бывая здесь, правитель неизменно заставлял стражей вступать в единоборство, любуясь зрелищными и динамичными поединками, стремительными и смертоносными скользящими атаками. Мастеров такого уровня, увы, больше не встречалось в их времени. Да и стражам знание досталось от гораздо более древнего источника, чем вымирающее племя нынешних учителей фехтования, превративших бой в декоративный танец.