Да и мудрено было не узнать – чеканный лик правителя Ледума красовался на аверсе каждой монеты, которую выпускал городской монетный двор: золотой, серебряной или даже медной. Специфика профессии обязывала Себастьяна знать в лицо всех правящих лиц Бреонии, обладавших монетной регалией, а также гербы и девизы городов, неизменно помещавшиеся на реверсах. Помимо них ювелир мог легко перечислить эмблемы всех тридцати девяти монетных дворов, официально используемые ими виды гурта, гуртовые надписи, оттиски и прочие обязательные признаки, удостоверяющие подлинность денежных знаков.
И если монеты других городов периодически меняли внешний вид – в связи со сменой портрета, – то монеты Ледума в этом плане отличались завидным постоянством. Они имели широкое хождение за границами городских стен, став неким символом стабильности и надежности в переменчивом мире. Монеты Ледума все чаще использовались для нужд межгосударственной торговли, потеснив на этом поле золото Аманиты, которое прежде господствовало безраздельно и официально обладало статусом основного резервного и платежного средства Бреонии.
Вспомнив проигранный им поединок в скорости реакции и своего противника, предсказуемо одержавшего верх, Себастьян задумался. Лорд Эдвард обожествлял красоту и сам мог считаться красивым мужчиной, но почему-то назвать его таковым у Себастьяна не повернулся бы язык.
Несмотря на идеальную правильность черт лица, походившего на слепок из охлажденного воска, несмотря на совершенство линий высокой, статной фигуры, находиться рядом с правителем было не по себе.
Красота должна быть приятна глазу и естественным образом внушать расположение. Внешняя безупречность лорда Эдварда скорее пугала.
Себастьяну впервые довелось встретить на своем пути человека столь высокого статуса. От правителя Ледума веяло силой, в которой крылось что-то противоестественное, нечеловеческое. Одним своим присутствием он устрашал. Чертовщина какая-то. Влияние энергетики алмазов? Врожденная авторитетность? Сложно сказать.
Сила таилась в самой его спокойной, расслабленной позе, в каждом движении пальцев, в легком наклоне головы. В молодости, которая длилась, кажется, целую вечность. Сейчас не самый подходящий момент, чтобы хорошенько поразмыслить над этой загадкой, но нечто в этом человеке было не так. Нечто очень важное.
И самое главное – глаза. Глаза человека не современного мира, человека, видевшего многое из того, что существует ныне, и многое, успевшее кануть в небытие. Себастьян был не робкого десятка, но и он невольно вздрогнул, когда случайно заглянул в них, открыв дверь. Холодные и темные, полные ворвавшегося в ночь ветра, они зримо напоминали долгую зимнюю полночь и заставляли застывать.
В них была только беспросветная льдистая тьма.
Так жутко, наверно, смотрели самые первые ведьмаки, только познавшие сладкий вкус могущества. В те далекие времена древняя Бреония считалась единым теократическим государством: власть полностью принадлежала высшим церковным деятелям, а Инквизиция не имела самостоятельности и была только частью Церкви, ее вооруженной силой.
Манипуляции с минералами считались тогда общением с нечистой силой, именовались «богомерзким ведьмовством» и были строго-настрого запрещены. Людей, посмевших заняться им, проклинали и отлучали от Церкви. А потому инквизиторы с той же фанатичной ненавистью, что и сегодня Искаженных, преследовали и сжигали на кострах заклинателей, которые только-только начали открывать новые возможности…
С тех пор многое изменилось.
Годы шли, и ведьмакам удалось отстоять свое право на жизнь – и даже больше. Церковь постепенно утрачивала безграничное влияние на политику. Наконец, произошла Великая Схизма, и Церковь впервые раскололась сама в себе. Малая часть священнослужителей сохранила верность прежним убеждениям, большая же часть, уступив жесткому давлению ситуации, вынужденно приняла сторону врагов. Первых объявили еретиками, и совместные преследования Церкви и магов обратились уже против них.
Произошла Ночь Явления Истины, и белые одежды священников в одночасье сделались алыми. С тех пор никогда больше уцелевшие служители Церкви не надевали этот чистый цвет. Оскверненный и запятнанный кровью, он стал символом власти новоявленных лордов-защитников.
Вот и сегодня лорд Ледума был в традиционном белом.
Вскоре после тех злосчастных событий произошел вторичный раскол: объявив действия высших церковников братоубийством и отступничеством, от Церкви окончательно откололась Инквизиция, оставив священников без вооруженной защиты, в полной зависимости от ведьмаков.
Так центры силы поменялись местами. Мир стал иным, и вектор его развития непоправимо сместился.
Эти давние, кажущиеся сегодня нереальными события совсем уже стерлись из людской памяти, и лишь редкие сохранившие верность старой Церкви фанатики помнили о них.
Впрочем, немногим более реальными казались Себастьяну события текущие. Встретить самого лорда-защитника на каких-то забытых Изначальным городских задворках, да еще и в полном одиночестве? Уж скорее можно повстречать прохаживающегося в центре Ледума дракона… хотя это, наверное, не совсем удачный пример.
Будет ли конец злым шуткам судьбы?
– Вероятно, ты мучаешься вопросом, почему до сих пор жив? – снисходительно усмехнулся лорд Эдвард, заметив, что Себастьян пришел в себя. – Напрасное беспокойство: ты получишь по заслугам, как только объяснишь, как нашел это место и зачем явился сюда. Правдиво ответишь на все вопросы, а затем умрешь.
Вот и конец. Себастьян ни на секунду не усомнился, что именно так и будет. Голос лорда звучал столь веско, что сказанное им просто обязано немедленно облекаться в реальность. Слова его были почти осязаемы – и тяжелы как камни.
– Можешь начинать, – холодно и властно поторопил черноглазый ведьмак, ненавязчиво намекая на занятость правителя, не имеющего ни времени, ни желания для пустых разговоров.
И Себастьян начал. Сам поражаясь своему спокойствию, он поведал историю о расследовании – которое проводит, между прочим, по поручению самого лорда Эдварда – и о том, куда оно завело.
История получалась запутанной и какой-то неправдоподобно приключенческой, будто из классического детективного романа. Догадываясь, что все это не внушает доверия, Себастьян говорил кратко и емко, остановившись подробно лишь на причине злополучного появления на мельнице, которое случилось отнюдь не по его воле, что, несомненно, тоже следовало принимать в расчет.
Как ни странно, внимательно слушавший его рассказ лорд Эдвард вовсе не счел встречу с драконом фантастической.
– Как он выглядел? – уточнил он только, да и то – вполне себе будничным тоном.
– У дракона были разные глаза. – Себастьян не стал вдаваться в детали и красочные художественные подробности, резонно решив, что это и есть главный отличительный признак, особая примета, которой от него и добиваются.
Примечательно, что правитель Ледума проявляет такой специфично направленный интерес. И, наоборот, совсем не удивлен известию, что по его городу совершенно свободно разгуливают нелюди. Все это не могло не настораживать.
Но кто он такой, в конце концов, чтобы вмешиваться во внутренние дела Ледума? Этот город никогда не внушал доверия.
– Ты выполнил свою часть сделки? – прямо спросил лорд Эдвард, и что-то в его голосе заставляло занервничать.
Зачем правителю знать об этом? Какого ответа он ждет?
– Не уверен… – немного растерялся Себастьян, призадумавшись. – Если говорить откровенно, я не вполне разобрался… похоже, это действительно та самая девятая башня, но…
– Значит, нет, – резко прервал правитель и разочарованно махнул рукой, давая команду стражам. – Что ж за день-то сегодня такой…
Две тени беззвучно отлипли от стены и грубо вздернули незваного гостя вверх. Себастьян, от греха подальше не рисковавший и пальцем пошевелить во время разговора, задохнулся и чуть не прикусил язык от внезапного подъема.
Едва подняв голову, ювелир оцепенел под немигающим взглядом: лорд Эдвард смотрел насквозь, как если бы тело его было совершенно прозрачным, сделанным из стекла или льда. И что-то такое видел, явно видел своими страшными глазами.
Излучения алмазов создавали информационное искажение пространства и энергетического фона. Смотреть на лорда прямо было нелегко: того окутывало непрерывное мельтешение, какое бывает после чрезмерного напряжения и утомления глаз. Острота углов ауры причиняла физическую боль, терпимую, но навязчивую, временно снижая зрение, вызывая тяжесть в голове и периодические спазмы дыхания.
Однако Себастьян все же не мог отвести глаза и оторваться от удивительных и могущественных минералов: не каждый день выпадает возможность полюбоваться алмазами, отнесенными к категории эталонных. Поистине, такие камни заслуживают пристального внимания любого специалиста!
Один взгляд на руки правителя заставил Себастьяна ощутить холодок между лопаток. За годы, что ювелир вращался в опасном мире минералов, он достаточно поднаторел в этом деле, чтобы уметь различать магов и даже примерно оценивать степень их мастерства. Так же легко, как Искаженных и нелюдей, Себастьян вычислял среди простых смертных тех, кто обладал могуществом драгоценных камней, и никакие ухищрения не могли обмануть его.
Главный признак, который сложно было скрыть, – руки. Работа с тонкими материями придавала им особую изящную форму, делала пальцы чуткими и привычными к нехарактерным для большинства специфичным движениям, неким условным знакам, с помощью которых происходили контроль и корректировка отданных ментальных команд.
Магические пассы.
Движения мага, оперирующего одновременно многими драгоценными камнями, напоминали движения музыканта-виртуоза. Или, скорее, дирижера, который управляет сложным процессом работы оркестра, создавая выразительность, согласованность и стройность исполнения, происходящего в точном соответствии с его волей.
Зауженные от локтя шнурованные рукава лорда Эдварда с головой выдавали руки опытного боевого мага. Пожалуй, самого опытного и умелого из всех, кого доводилось встречать Себастьяну. Впрочем, личных знакомств с магами он старался избегать.