вы верно заметили, во мне течет кровь Севиров.
– Я не ставлю под сомнение ваши выдающиеся способности, советник, но… все же это очень рискованно. – лорд Октавиан был всерьез обеспокоен. – Использовав ресурсы правителя Аманиты, я могу помочь с незаметным проникновением в Ледум, но вытянуть вас обратно в случае опасности вряд ли получится.
– Я в полной мере осознаю риск, Октавиан, – спокойно подтвердил Лукреций. – Но, кроме меня, осуществить это никто не сможет. Я буду счастлив служить вам до тех пор, пока жив. И ради вас пойду на смерть. Позвольте мне быть полезным вам, мой сиятельный лорд. Во имя общего будущего, которое ждет Бреонию. Во имя дня, когда все мы будем наконец свободны.
Эти манящие слова о свободе… каким-то немыслимым образом попали прямо в него, застряв где-то между пятым и шестым ребром, где болели, стучали вместе с кровью давние несбыточные мечты. Скрепя сердце, Октавиан решил помочь им осуществиться.
– Да будет так. – Он тяжело вздохнул, неохотно давая согласие. – Я разрешаю вам отправиться в Ледум. Сообщите, когда будете готовы, и мы проведем ритуал. Будьте осторожны и знайте – если вы погибнете там, я сотру проклятый северный город с лица земли. Я не могу потерять вас… едва только найдя.
Приложив руку к груди, Лукреций с поклоном покинул своего венценосного брата. Неподобающе игнорируя государственные дела, лорд Октавиан Второй Севир еще долго сидел неподвижно, смотря на закрывшуюся за советником массивную дверь. Весенний воздух проникал сквозь открытые окна. Сегодня он казался особенно свежим и сладким, а сердце билось особенно гулко и часто, будто и впрямь начало наконец качать кровь вместо холодной темной воды. Длинные ресницы лорда увлажнили редкие и скупые слезы счастья, которые он немедленно утер платком.
В Аманите уже цвели вишни, тогда как в Ледуме, вероятно, только-только отошла зимняя слива. Так и должно быть, сейчас и впредь: одному городу надлежит вести, а другому – следовать. И помнить, что скромная красота сливы не идет ни в какое сравнение с пышным великолепием вишен, подобных спустившимся с небес на землю розовым облакам.
И как же прекрасна Аманита в этом розовом дыму! Нужно будет распорядиться и организовать торжественную прогулку по его серебряному городу, полюбоваться цветами, на которые в этом году совсем не оставалось времени.
Лорд Октавиан чувствовал, как тает внутри спрессованный долгими годами комок льда, чувствовал жаркую радость пробуждения.
Глава 32,в которой тайное становится явным
– Вы правы, я действительно способен зачаровать любого человека, включая мага, – будто и не замечая неуловимо изменившегося выражения лица Серафима, чуть самодовольно подтвердил Альбер. – Я могу убедить в любом, самом невероятном факте и сделать это практически мгновенно… Понимаете теперь, почему они так стремятся нас уничтожить? Но вернемся к моему брату.
Он помолчал немного, прежде чем продолжить. Кажется, несмотря на общую словоохотливость, разговор на эту тему давался лидеру Искаженных непросто. Себастьян хорошо понимал скованность Альбера: в конце концов, это было нечто более чем личное, нечто сокровенное. Но другого выхода ювелир не видел – ему требовалась информация.
И добыть ее больше негде.
– В один не слишком счастливый день возлюбленную Грегора схватили инквизиторы и замучили в своих застенках. – Приятный голос Альбера сделался глухим и как будто бесцветным. – Увы, после этого происшествия брат стал иным – его словно подменили. Святой службе удалось нанести по-настоящему сильный удар: один из лидеров «Нового мира» морально сломался, разочаровался в методах и результатах деятельности организации. Грегор утратил веру в саму возможность будущей победы, он… сдался. Не сомневайтесь, сэр, я оказывал ему всяческую поддержку, но тщетно. После гибели любимой женщины брат так и не сумел оправиться и вернуться к прежней жизни, к нашей общей борьбе. Он больше не видел смысла в таком, как он сам выразился, жалком и ничтожном существовании вне системы.
– Понимаю, – негромко произнес Себастьян, и за единственным сухим словом скрывалось много собственной боли. – Это тягостное испытание.
– Да, как проверка на прочность, которую брат, к сожалению, не прошел, – сокрушенно вздохнул Альбер. – А самое главное: его вдруг стала без меры тревожить судьба единственной дочери, моей племянницы Софии. Фактически началась самая настоящая паранойя! Грегор ничего не хотел слушать, никаких доводов разума. Он был убежден, что София повторит ужасную судьбу матери. Всеми способами желая уберечь ее от трагической участи, он принялся оберегать дочь от всего мира. Но, уверяю вас, брат беспокоился напрасно: София вовсе не так беззащитна, как может показаться со стороны. С самого детства она приучена выживать. К тому же в следующем поколении способности Искаженных значительно усилились, а София – одна из самых одаренных наших детей! У нас были все основания гордиться ею.
При упоминании Софии дыхание Себастьяна невольно перехватило, а сердце замерло.
Почти сутки провалялся он без чувств в злосчастной мельнице, в луже собственной крови, рядом с телами убитых стражей. Еще не рассвело, когда Себастьян наконец пришел в себя. С трудом, но ему удалось незаметно выбраться из здания и скрыться, не оставляя следов. Обессиленный, он рухнул в какую-то придорожную канаву рядом с шумной развеселой таверной, где парочка забулдыг храпела и бессвязно бормотала что-то, отсыпаясь.
Воистину, лучшее укрытие – у всех на глазах. Да и видок у знаменитого Серафима был как раз соответствующий, потрепанный в должной мере, чтобы быть принятым за своего. Сомнительный комплимент, конечно, но уж как есть.
И тогда в запасе у Себастьяна оказалось много долгих часов, прежде чем кончилось действие минералов, которыми он был отравлен, и завершился процесс регенерации тканей.
Много страшных часов, чтобы подумать и сделать выводы.
Прежде всего, успокоившись, Себастьян разгадал загадку дракона. Понимание пришло само, едва Серафим устало прикрыл глаза. «Оставь то, что тебе не принадлежит» – как ни парадоксально, это также означало Моник. Он мысленно привязал ее к себе, не давая уйти, во что бы то ни стало пытаясь удержать среди живых. Может статься, само обращение в стража есть не что иное, как проекция эгоистичного, страстного нежелания Себастьяна терять ее навсегда. Мысли его, пусть и в уродливой форме, облеклись в реальность, и Моник осталась в этом мире.
Он попытался нарушить заведенный порядок вещей. В упрямстве своем он ошибся и должен был исправить свою ошибку.
Следовало отпустить Моник к Изначальному, в конце концов позволить ей умереть.
Приняв это, Себастьян почувствовал облегчение. Моник была наконец свободна – как и он сам. Гнетущий груз остался в прошлом. Люди слишком несовершенны, чтобы не раскаиваться и не сожалеть, но чувство вины не должно разрушать до основания.
С пронзительной ясностью Себастьян понял, что никогда более не будет счастлив. За разрушенное счастье цеплялся он с отчаянием утопающего, но напрасно. Как ни горько сознавать, но любви, их бессмертной любви с Моник больше не существовало. Взамен осталась только боль, которая не покинет сердце до конца дней и которую нужно принять. По крайней мере, теперь для него становился возможен душевный покой.
От прошлого тяжелые мысли Себастьяна неповоротливо развернулись к настоящему, и ответы на некоторые непростые вопросы стали вдруг очевидны.
Почему Маршал спасла его в «Шелковой змее», почему помогла ускользнуть, вместо того чтобы незаметно ликвидировать в общей суматохе? Несомненно потому, что еще не получала заказа на убийство. Но ведь с момента, когда он выбрался из клуба и бежал, до момента, когда они вновь встретились в мельнице, прошло всего-то ничего времени. Что же такое приключилось за тот краткий период, перетянувшее чашу весов?
Ответ был прост: встреча с драконом. Хотя хронологически она произошла раньше, чем Маршал пришла ему на выручку в «Шелковой змее», но прошла незамеченной никем. И только один человек впоследствии узнал о ней.
Только один человек.
Себастьян тяжело сдвинул брови, заново переживая нахлынувшее парализующее опустошение, вновь ощущая боль от неожиданного, вероломного предательства, которая не хотела утихать. В те муторные часы, в грязной канаве на задворках Ледума, он почти обезумел от этой боли, заглушившей физические страдания от ран.
С самого начала во всей путаной истории с черным турмалином Себастьян смутно ощущал какой-то подвох, словно его умело водили за нос, мастерски пытаясь провести. Стоит признать: его обманули столь виртуозно, что, даже мучаясь подспудно подозрениями, ювелир не сумел поймать их за руку, вывести лжецов на чистую воду.
Теперь же козыри лежали на столе. Карты были раскрыты, увы, по чистой случайности, и в этом нет никакой его заслуги.
Но как бы то ни было, а это след, ведущий прямиком туда, куда нужно.
Отныне можно быть абсолютно уверенным: и София, и Маршал работают на таинственного похитителя «Глаза Дракона». По приказу последнего они все время находились поблизости, присматривая за ювелиром и ходом его расследования, готовые вмешаться, если что-то пойдет не так. Когда же Себастьян сообщил Софии, что задал дракону вопрос о шерле и получил ответ, у нанимателя, разумеется, не возникло и тени сомнения, что всезнающее существо назвало его имя!
Тут нервы преступника не выдержали, и он решился убрать Себастьяна, которому, по всей вероятности, стала известна его тайна.
Покушение не было спланировано заранее – это лишь быстрая, спонтанная реакция на изменение существенных обстоятельств дела!
Себастьян едва не заскрежетал зубами, отчетливо понимая теперь, какой был дурак. С глаз словно спала пелена. Мало того, что совершенно напрасно он едва не расстался с жизнью: ведь в действительности, неправильно сформулировав вопрос, он упустил возможность узнать имя похитителя «Глаза Дракона». Так еще и это… прославленного ювелира обманула девчонка!