– Я услышал вас, профессор, – терпеливо дождавшись, пока Мелтон замолкнет, подвел неутешительный итог Карл. Голос его был глубок и низок, полон невысказанных предостережений. – Я мог бы пригрозить вам расправой, но не стану делать этого. Я уже понял, что немедленная неизбежная смерть от лап нелюдя для вас гораздо менее страшна, чем возможный будущий гнев вашего дражайшего лорда, в случае если тот узнает о нашей встрече. Но позвольте задать вам последний, личный вопрос. Каково это – приучить себя не чувствовать, больше ничего не ждать? Не жить? Каково это – каждый день притворяться, не имея возможности выговориться, на всем белом свете хоть с кем-то быть искренним? Смотреть в глаза человеку, отнявшему у вас смысл жизни – тот, что был до науки, – и подчиняться?
«Не вздумайте снова довериться мне, друг мой, – не стерпев собственных колких фраз, мысленно взмолился Карл, совершенно точно зная, чем это нехорошее дело закончится для Мелтона. Как жаль, что другого выбора не было. – Не смейте прислушиваться к моим словам. Не смейте поддаваться эмоциям, которые вас погубят».
Но плечи старого профессора уже вздрогнули, и он вдруг задышал отрывисто.
– Хотите, чтобы я разделил с вами тяжесть своего горя? – хрипло вопросил Мелтон. – Хорошо. Возможно, мне это действительно принесет облегчение… Поверите ли, этот изверг даже не пришел на казнь. А я был там. Был, вместе с половиной жителей Ледума, собравшихся поглазеть на громкую смерть. Многие открыто сочувствовали Лидии, несмотря на всю холодность сердец наших горожан… Это было ужасно. Ах, Карл, если бы вы только знали, как это было ужасно!
Лицо ученого исказили сильнейшие эмоции, горестные морщины перечеркнули высокий лоб.
– Должно быть, больно вспоминать такое? – с невольным сочувствием заметил Карл, смущенно опустив глаза. Дело было сделано.
– Вспоминать? – грустно переспросил Мелтон. – Возможно… Только я и не забывал. Даже во сне прошлое не отпускает меня. Тяжело и больно помнить, но память – это все, что у меня осталось. Моя госпожа в серебряном и лазурном кротко улыбается с эшафота… ей позволили надеть гербовые цвета Ледума в последний раз… Спокойная улыбка так и осталась на лице, когда голова упала в корзину. Глаза тоже остались открыты навсегда. Хрупкое тело чуть дернулось в агонии, и… и все. Было столько крови…
Мелтон отвернулся, скрывая слезы, которые уже не мог сдержать.
– Если это как-то утешит вас, лорд Эдвард высоко оценил вашу выдержку. Он был уверен, что в первые дни после казни вы непременно сорветесь и броситесь на него, пытаясь заколоть своей профессорской указкой.
В глубине души Карл искренне соболезновал старому другу, но все же не смог удержаться от соблазна подпустить шпильку и вывести на эмоции. Находить уязвимости и без жалости бить в слабое место – в этом была звериная натура оборотня.
– Что? – возмутился и одновременно изумился Мелтон. – Но… откуда он знает?! Не может быть, чтобы вы рассказали правителю, ведь так?
Он пристально вгляделся в насмешливо блестящие глаза Карла и похолодел, видимо, прочтя в них ответ.
– Да как вы могли… как посмели выдавать чужие секреты! Это бесчестно!
– Перестаньте, Мелтон! – Карл ни секунды не собирался оправдываться или приносить извинения. – Неужели вы думаете, осталось что-то, о чем я не сообщил ему за эти тягостные годы? О, как счастлив я был разговаривать хоть с кем-то, будь это даже сам дьявол! Прошу, поймите же меня. В некоторые дни моего одинокого заключения я почти терял надежду: сумасшествие было предельно близко. Я остро ощущал, как меняется восприятие действительности, и только сила воли удерживала меня на самой границе безумия. Однако я должен разочаровать вас: правитель знал и раньше. Думаю, Лидия сама открыла ему правду. Она всегда была слишком честна и чиста душой, чтобы лгать.
– Но… как же так? – Мелтон удрученно покачал головой, словно до сих пор отказываясь верить услышанному. – По поведению правителя я никогда не заподозрил бы, что ему известно о моих чувствах…
– Вот это как раз неудивительно, друг мой, – невежливо хмыкнул Карл. – Догадливость никогда не была вашей сильной стороной, а психология не входит в число любимых вами точных наук. К тому же наш лорд не из тех, кто прямо показывает окружающим, что у него на уме. Когда это нужно, он может быть весьма умелым манипулятором. Несмотря на природную вспыльчивость, правитель холоден и закрыт – гораздо более, чем кажется.
– Но почему он не запретил ей заниматься наукой и появляться в Магистериуме? – Мелтон выглядел обескураженным. – Это было бы и логичнее, и проще.
– Сердечные дела бывают запутаны. – Карл приблизился к нему и дружески положил руку на спину. Тяжелую, опасную руку. – Должно быть, он понимал, что силой не удержит ее рядом. Действуй Эдвард подобным образом, что-то неминуемо сломалось бы в их с Лидией и без того непростых отношениях. По этой же причине он и вас не тронул. Хотя, думаю, то был не основной резон: кто станет убивать курицу, несущую золотые яйца? Лорд простит вам что угодно, пока вы полезны… Понимаете, Мелтон, что угодно.
Он особенно выделил последнюю фразу, сверху вниз выразительно глядя на старого друга. Но тот по-прежнему был рассержен и не желал ничего слушать.
– Вы смеете утверждать, будто он в самом деле любил Ли? – в сердцах воскрикнул Мелтон. – Будто она была ему дорога?
В груди екнуло, кольнуло иглой невыносимой ностальгии, едва Карл услышал это милое студенческое прозвище. Так называли ее друзья в те времена, когда Лидия еще не была примой Ледума и матерью инфантов. Далекие, далекие времена.
Мелтон меж тем не желал успокаиваться. Замурованные много лет назад чувства и сожаления нашли наконец выход.
– Да как вы смеете! – почти кричал он. – Я не верю в этот отвратительный вздор. Правитель Ледума не имеет сердца. Он сам, сам подписал указ о казни! Еще прежде он без колебаний отдал беззащитную женщину на растерзание своему цепному псу, безжалостному чудовищу Винсенту. Это слишком жестоко даже по отношению к врагу, а уж прима Ледума, мать его детей, без сомнения, заслуживала лучшей участи…
При упоминании о канцлере, по вине которого и был раскрыт великолепный заговор, а сам Карл оказался повержен и пленен, оборотень почувствовал, что и сам не в силах сдержать копившуюся все эти годы ненависть – она выплеснулась наружу с глухим угрожающим рычанием. Дыхание сделалось тяжеловесно, а в глазах заплясали мутные сумасшедшие огни. О, с каким удовольствием он прикончил бы этого омерзительного типа, задушил, как беспомощного куренка…
Призраки прошлого явились из небытия, взывая к отмщению. Вероломные призраки, с которыми он не искал встречи.
К несчастью, отныне память – их скорбное жилище.
– Вы безумны, друг мой, – заметив это, с сожалением проговорил Мелтон. – Увы, вы безнадежно безумны.
– А кто здесь безнадежно нормален? – не выдержав, вспылил Карл. – Может быть, вы, профессор, являете собой образец душевной гармонии? Поможете вы мне в конце концов или, как всегда, струсите?
Некоторое время Мелтон молчал, мучительно размышляя. Карл не торопил его, понимая, как сложно даются такие решения. Дурные, неизбежно имеющие последствия решения.
– Пойдемте со мной, – просто сказал наконец Мелтон.
Быстрым, разительно отличавшимся от прежнего шарканья шагом он вышел из комнаты. Неотступной тенью оборотень следовал за ним. Узкая и высокая дверь, перед которой оба старых друга остановились спустя некоторое время, была незнакома Карлу: когда они учились здесь, эту часть Магистериума только строили.
Мелтон извлек из складок мантии гремящую связку ключей и отпер помещение, оказавшееся чьим-то рабочим кабинетом. Хозяин будто бы только-только покинул его, оставив в легком беспорядке бумаги на столе. В вазе стояли живые цветы, огромные шары голубых гортензий, распространявших нежнейший сладковатый аромат.
И лишь опрокинутый стул, выбивающийся из общей благостной картины, заставлял заподозрить неладное.
– Это кабинет Лидии, – внес ясность Мелтон, осторожно проходя вглубь. – В него никто не смеет входить, чистоту и порядок я поддерживаю сам. Здесь ничего не изменилось с того самого дня, как агенты особой службы вломились и забрали ее, прямо во время работы. Кабинет всегда заперт, и в его тайниках я храню некоторые собственные документы и вещи, не терпящие постороннего взгляда.
– Не очень-то осмотрительно, профессор, – не согласился Карл, внимательным взглядом оглядывая не очень большое помещение. Кабинет, в противоположность торжественным и мрачноватым залам Магистериума, был необыкновенно уютным и светлым. В интерьере определенно чувствовалась женская рука. – Вы же понимаете, в случае чего обыск в кабинете Лидии проведут в первую очередь.
– Я непременно учту ваши дельные замечания, Карл. Но, прошу вас, не отвлекайте меня пока своими не в меру проницательными рассуждениями. – Мелтон аккуратно открыл шкаф, хранящий архив старых записей, и начал судорожно, словно боясь передумать, рыться в бумагах. – Где-то здесь были наши совместные с Лидией расчеты, которые как раз могут оказаться полезными в решении вашей специфической проблемы… она ведь была химиком, и неплохим химиком, настоящим специалистом… ее всегда привлекали свойства этого чудного редкого сплава «Люкс». Мне нужно будет восстановить их в памяти и подумать. Для столь кропотливой работы понадобится немного времени и тишины.
Карл безмятежно улыбнулся, предчувствуя сладостный миг освобождения от оков.
– Они в вашем полном распоряжении, профессор.
Неожиданно для самого Себастьяна, полное отсутствие звуков заставило насторожиться.
То была отнюдь не привычная тишина, исполненная сладостного, утешительного покоя. Церковь безмолвствовала, и в этом напряженном затишье ювелир расслышал грохот надвигающейся бури.
Не видя дальнейшей нужды таиться, он скоро взбежал по ступеням и с замиранием сердца настежь распахнул внутренние двери. Увиденное ошеломило, хоть подсознательно Себастьян уже догадывался и мысленно готовил себя к тому,