– Твой названый брат очень сильный шаман. Сильней Харгитита. А Харгитит был сильней всех. Теперь, когда Харгитита не стало, когда его на Серебряной горе бросили, никто Атч-ытагына не защитит, и твой названый брат не будет защищать, я это чую. А Атч-ытагын его три раза убивал – и не убил! А сколько он в него стрелял, сколько стрел испортил, а твой названый брат только смеялся. Так и сейчас он твою пулю выплюнет.
И тут Имрын наклонился к адъюнкту, провёл ладонью по его груди, по тому кровавому пятну, сжал пальцы, поднял руку, разжал пальцы – и все увидели, что у него пуля на ладони.
– Как ты её достал? – спросил Шалауров.
– А я и не доставал, – ответил Имрын. – Это он её мне через рёбра выплюнул. Я же говорил: сильный шаман! А вы не верили.
И он отдал пулю капитану. Капитан отдал её Шалаурову. Шалауров стал её рассматривать. Имрын продолжил:
– Сейчас он себе кровь уймёт, чтобы она не вытекала. – И, обращаясь к адъюнкту, стал о чём-то быстро-быстро говорить.
У адъюнкта задёргались брови, он начал глубоко дышать. И пятно у него на груди стало как будто понемногу подсыхать. Имрын улыбнулся и опять заговорил:
– Очень сильный шаман, очень. Видишь, какие у него зубы?! Он этими зубами может кого хочешь загрызть, даже остроголового старика. А видишь, какие у него здесь знаки? – продолжал он, указывая на татуировку на лбу у адъюнкта. – Знаешь, что эти знаки означают? Если знаешь, тогда это очень хорошо, тогда ты будешь долго жить, богато, у тебя будет много жён, рабов, а не знаешь, ничего не будет. Так или нет?
И он посмотрел на адъюнкта. Адъюнкт вздрогнул, медленно повернул лицо в его сторону и едва заметно улыбнулся.
– Просыпается, – сказал Имрын, а после прибавил что-то по-чукочьи.
Капитан посмотрел на Синельникова. Синельников сказал:
– Он говорит, что он его приветствует.
Адъюнкт недовольно глянул на Синельникова, после опять, и очень медленно, повернулся к Имрыну и едва слышно ответил, и это тоже по-чукочьи.
– Сказал, что у него голова сильно болит, – перевёл Синельников. – Как будто железо в голове, когти железные.
– Какие ещё когти? – спросил капитан.
– Это они так гвозди называют, – пояснил Синельников.
А адъюнкт опять заговорил, теперь уже быстро и с жаром.
– Белиберда какая-то, – сказал Синельников.
– Не белиберда, а древняя молитва ихняя, – сердито сказал Шалауров. – Не знаешь, не лезь.
– А ты знаешь?
– Да, знаю! И вот сейчас спрошу!
И Шалауров в самом деле начал что-то спрашивать. Адъюнкт насторожился, сжал губы и даже попытался подняться… Но Шалауров замолчал, и адъюнкт снова лёг. И вот тут-то капитан спросил:
– Гриша, ты меня узнал?
Адъюнкт повернулся к нему и стал пристально его рассматривать. Потом положил руку себе на грудь, на тёмное пятно на ней.
– Это я стрельнул, винюсь, – тихо сказал капитан.
Адъюнкт поморщился, повернулся к Имрыну и опять заговорил по-чукочьи.
– Опять белиберда, – чуть слышным шёпотом сказал Синельников.
А вот Имрын слушал внимательно, время от времени кивал. Потом адъюнкт вдруг замолчал и стал смотреть вверх, на дымоход, на дымоходные жерди. Имрын что-то сказал, адъюнкт не отозвался.
– Гриша! – снова позвал капитан.
Адъюнкт даже не шелохнулся. Лежал, неотрывно смотрел вверх, помаргивал… И вдруг что-то быстро, невнятно сказал.
– Нож! – перевёл Синельников.
Имрын достал у себя из-за пазухи нож, приставил его к груди адъюнкта, опять к тому же самому пятну, и начал медленно вводить нож в рану. Капитан хотел было вскочить, но Имрын только сверкнул глазами, и Синельников удержал капитана. Теперь уже капитан сидел, не шевелясь, Синельников держал его, а Имрын вводил нож в рану. Крови совсем видно не было.
Когда нож вошёл по самую рукоять, Имрын отпустил его и посмотрел на адъюнкта, а после дунул ему на лицо. Адъюнкт поморщился, дёрнул клыками, медленно закрыл глаза и начал ровно, глубоко дышать.
– Спит, – тихо сказал Имрын. – Теперь он будет долго спать. Будить его нельзя, он сам, когда надо, проснётся.
И посмотрел на капитана. Тот не знал, что делать.
– Надо всем выйти, – продолжил Имрын. – Сейчас мы ему только мешаем.
И он первым встал и вышел из яранги. Остальные пошли за ним. Была светлая летняя ночь, в воздухе было очень много мошкары, её ещё и от реки надуло. Капитан закашлялся и осмотрелся. Инородцы по-прежнему гонялись за оленями, арканили их и гнали к стаду. Стад было два: одно, по левую капитанскую руку, сбивали коряки, и второе, по правую, ближе к реке, сбивали юкагиры. Там же, среди своих, был виден Илэлэк в толстом китовом панцире и в таком же шлеме. Илэлэк ходил, покрикивал, показывал, куда какого оленя отогнать и кому охранять вожака. Илэлэк был очень гневен на вид. Наверное, подумал капитан, Илэлэк ждал большего. Хотя, тут же подумал капитан, осматривая захваченное Илэлэком стадо, тут будет не меньше тысячи оленей, а Илэлэк просил пятьсот. А где Хыпай? Капитан посмотрел на захваченное коряками стадо, и там оленей было ещё больше, чем у Илэлэка, но Хыпая там видно не было, и тех четверых его умилыков с ружьями капитан тоже не увидел. Капитану это не понравилось, он снова обернулся к юкагирам и махнул рукой. Один из юкагиров, заметивший это, тронул Илэлэка за плечо. Илэлэк обернулся, увидел капитана и пошёл к нему. Шёл насупленный и очень недовольный. А когда Илэлэк подошёл к капитану, тот как ни в чём ни бывало спросил, как идут их дела.
– Дела как будто идут хорошо, – уклончиво ответил Илэлэк.
– Ну и сколько ты добыл оленей? – спросил капитан. – Насобирал своих пятьсот?
– Я насобирал их даже много больше, – ответил Илэлэк.
– О! Это в самом деле очень хорошо! – сказал капитан.
На что Илэлэк только покачал головой и сказал, что хорошо будет тогда, когда он доставит всех этих оленей к себе в стойбище. И тут же добавил:
– Но я пока не знаю, смогу я это сделать или нет.
То есть он очень хотел, чтобы капитан спросил, почему это так и почему Илэлэк так не весел… Но капитан спросил совсем другое – где Хыпай.
На что Илэлэк уже совсем безо всякой охоты ответил, что Хыпай и его лучшие люди погнались за Атч-ытагыном, чтобы его убить и завладеть его добром.
– Но, – тут же прибавил Илэлэк, – может, это так, а может, совсем иначе.
И он многозначительно посмотрел на капитана.
– Как это иначе? – спросил капитан.
– А очень просто, – сказал Илэлэк. – Может, сейчас они, а это Хыпай и Атч-ытагын, совсем не гоняются один за другим, а сидят в тёплой яранге, пьют горючую хмельную воду и говорят о том, как бы это им напасть на нас и перебить всех нас, и завладеть нашим добром и ружьями.
Капитан молчал. А Илэлэк уже с жаром продолжил:
– А почему бы им об этом не посовещаться? – И с ещё большим жаром продолжил: – А потом напасть на нас, как они в прошлом и в этом году нападали на ваших сборщиков ясака и убивали их. А теперь они убьют нас! Вот я и говорю, – уже вполголоса прибавил Илэлэк, – что как только Хыпай сюда вернётся, надо будет сразу на него накинуться и перебить их всех! И это даже очень легко сделать, потому что в сегодняшней битве Хыпай лишился намного большего числа воинов, чем я. Потому что когда заиграла труба, я немного придержал своих людей, а Хыпай не придержал, вот люди Атч-ытагына и набросились на них и перебили многих его воинов, и даже двух его ружейщиков.
– И ты это сделал? – спросил капитан. – Ты придержал своих воинов перед атакой?
– Да, конечно, – ничуть не смущаясь, сказал Илэлэк, – перед атакой, как ты это называешь. И мой отец всегда так делал, и мой дед. А когда они сегодня вечером смотрели сверху, с неба, на нас, на нашу битву, то они оба гордились мной! И твой начальный господин Дмитрий Иванович, если бы он сегодня мог рассмотреть нас в свою волшебную смотрительную трубу, он бы тоже похвалил меня. А тебя он не похвалил бы! И даже Атч-ытагын, хоть он и наш враг, не похвалил бы, а зато…
Но дальше Илэлэк рассказать не успел, потому что из-за ближайшей сопки показался небольшой отряд, впереди которого шёл Хыпай. Руки у них у всех были свободные, и на плечах они ничего не несли. Да и их самих, подумал капитан, и вправду было совсем немного, и так же и в стойбище возле оленей хыпаевых людей оставалось всего десятка три, не больше. Так, может, подумал капитан…
Но спохватился, тряхнул головой, посмотрел на подходившего к нему Хыпая и самым обычным голосом сказал:
– Что-то долго тебя не было.
– Бегал далеко, – ответил Хыпай.
– И, вижу я, ничего не нашёл, – продолжал капитан.
– Много с таким малым войском не найдёшь, – сердито ответил Хыпай. – А ещё сегодня днём у меня было много войска. И если бы не этот человек, – и он указал на Илэлэка, – я бы не стал возвращаться, а побежал бы дальше и кого-нибудь догнал.
– А что этот человек? – спросил капитан. – Чем он тебе помешал?
– А он придержал своё войско, и Атч-ытагын напал на меня одного, и поэтому у меня много людей убито, а у него мало.
– Это неправда, – сказал Илэлэк. – У моих людей железные копья, а у твоих костяные, вот их и побито больше!
– Да, это верно, – сказал капитан. – Так, может, ты, Хыпай, напрасно на своего брата наговариваешь?
– Какой он мне брат! – сердито воскликнул Хыпай. – Это тебе он брат. Это вы оба Женщине-Властительнице служите, а я никому не служу. Вас сюда Женщина-Властительница прислала, а я сам сюда пришёл. И как сам пришёл, так сам уйду, и заберу своих оленей. Или, может, вы считаете, что эти олени не мои, а ваши?
Илэлэк громко вздохнул и посмотрел на капитана. Но капитан сказал:
– Нет, они твои, ты их добыл в честной битве. Ты можешь их забирать, потому что…
– Я это сам решу, забирать мне их или не забирать! – перебил его Хыпай. – Но прежде чем говорить об оленях, я бы хотел поговорить о людях. Нет, об этом человеке, – и он кивнул на Илэлэка, – я говорить не буду, потому что какой он человек? Он лжец! А вот о тебе, капитан Макар, мне есть что сказать. Но пусть вначале они все уйдут и не мешают нам!