Установившуюся неловкую тишину вдруг разорвал заливистый телефонный звонок. Миссис Лайтфут вздрогнула, а Гизелу вдруг осенило: значит, кто-то напугал миссис Лайтфут так же сильно, как и Бет Чейз…
Арлина подошла ко второму аппарату в кладовке, расположенной прямо под лестницей:
— Школа Бреретон… Простите, как ваше имя? Минутку… Это вас, мисс фон Гогенемс. Междугородная. Вас вызывает какой-то доктор Базиль Уиллинг…
Глава четвертая
Он был уверен заранее, что она придет вся в черном. Ведь она венка и принадлежала к поколению Шанель — как же она могла посчитать свой туалет совершенством, если бы он не был черного цвета. На сей раз это было тяжелое платье из крепа, разумно перехваченное у талии, ниспадающее более свободно к ее стройным ногам, обтянутым тонкой «паутинкой», и изысканные сандалии-плетенки на высоком каблуке. Четкая линия ее белых плеч не перекрывалась ни рукавами, ни штрипками. Ни на шее, ни на голове не было никаких драгоценных украшений, но посадка головы заставляла воображать россыпь драгоценностей, — вероятно, целый сонм ее предков носил в волосах диадемы. Волосы у нее были пострижены короче, чем обычно, и зачесаны за уши. Под их гладкими темными волнами ее бледноватое лицо с тонкими очертаниями было похоже на белый цветок.
Он взял ее за руки.
— Гизела…
Больше он ничего сказать не смог. В ее улыбке соединились веселость с нежностью. Ее искренняя веселость воскрешала в памяти воспоминания о Европе, о довоенном мире. Еще одна война вроде этой, и в мире больше не останется ни одного человека с такой удивительной милой улыбкой, подумал он. На какое-то мгновение она предстала перед ним как обломок какой-то погибшей цивилизации, пусть обломок, но обломок милый и обожаемый, вроде изуродованной древней статуи из Африки или Лидии.
Они сели на обитую бархатом скамью возле стены, а официант поставил перед ними на столе два бокала с горьким «мартини».
Гизела обратила внимание на белый галстук, слегка пожелтевший за шестилетнее пребывание в темном ящике шкафа.
— Расстался, наконец, с формой? Надеюсь, навсегда?
— Если будет угодно Богу, то навсегда! Поэтому я и выбрал это уютное местечко для нас. Скажи на милость, можно ли наити еще такое же цивилизованное место, как этот «Лебединый клуб»?
— Ну… — Она снова улыбнулась. — И тот маленький бар на Первой авеню, куда мы с тобой имели обыкновение ходить, не пользовался популярностью только у военных…
— Значит, ты все помнишь?
Остальное они договорили взглядами. Базиль рассмеялся:
— Кажется, это мой любимый бар. Любой посетитель там — тип, сошедший со страниц Диккенса или Сарояна. Но он сейчас не годится, это не то место, где можно отметить мое возвращение из царства смерти. Мне так хочется вернуть прошлое. Я вновь в своей старой должности врача-помощника окружного прокурора, хотя теперь другой прокурор и другой мэр в городе. Мое прежнее место заведующего психиатрической клиникой при больнице «Никербокер» отдали моему приятелю, парню по имени Дунбар, которого в последний раз я видел в Шотландии. Но я нашел себе работу получше в другой больнице, на Мюррей Хилл. Я со своим слугой Юнипером вчера переехал туда, и вскоре, я надеюсь, ко мне вернется ощущение пребываная в собственном доме. Будет не хватать только одного.
— Чего именно?
— Тебя.
Ее бледные щеки залила слабая краска.
— Почему ты преподаешь в Бреретоне? Это место не для тебя! Ты подписала контракт?
— До июня.
— А сейчас — ноябрь. Разорви контракт!
— Да ты что, дорогой, шутишь?
— Я никогда в жизни не был настолько серьезен, как сейчас. Бреретон может погубно отразиться на твоем здоровье. Там даже не безопасно.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты видишься с этой… как ее, Фостиной Крайль?
— А, ты об этом письме! — рассмеялась Гизела. — Я совсем позабыла о нем. Теперь, когда я с тобой, все это кажется мне каким-то нереальным.
— Но сегодня вечером, когда ты вернешься в школу, все вновь станет реальным.
— Нет, теперь все кончено.
— Кончено, с отъездом Фостины.
— Ты так считаешь? Но ведь люди, которые ее прогнали, все еще живут и работают там..
Официант принес булочки. Когда они вновь остались одни, Базиль наклонился к Гизеле:
— Твое письмо дает лишь общую картину. Расскажи мне подробно. Где и при каких обстоятельствах ты впервые заметила странности в поведении мисс Крайль?
— Но в самой Фостине не было ничего странного, — возразила Гизела. — Странное заключалось в реакции на нее окружающих.
— Ну, это одно и то же. Когда все началось?
— Несколько дней назад. — Гизела была сильно удивлена, что ее собеседник воспринимает все случившееся с такой серьезностью.
— А первый инцидент? Когда он произошел?
— Не помню, — мрачно ответила она. — Ведь на новом месте работы от тебя многое требуют. Это был мой первый учебный семестр, как и у нее. Кажется, я уже преподавала в Бреретоне с неделю, как вдруг начала сознавать, что Фостина не пользуется популярностью в школе. Все началось с прислуги, затем передалось ученикам, а от них учителям. Обстановка вокруг нее постоянно накалялась, и вот все вылилось в требование покинуть школу. То есть ее уволили.
— И это все?
— Ну, были еще кое-какие инциденты. О них я тебе писала.
— Расскажи поподробнее.
Она рассказала ему о том, что ей самой было известно.
— По какой причине преподаватели избегают мисс Крайль? — поинтересовался Базиль.
Было видно, что Гизела колеблется.
— У меня сложилось впечатление, что они ее боятся. А кому может понравиться то, что вызывает страх?
— Но чего они боятся?
— Я этого не знаю! Все испытывали жуткий страх. Может, это чувство, владеющее толпой… Я никак не могу отделаться от удивительного ощущения, что уже знала об этом прежде, давно читала что-то в этом роде.
— Может, оно так и было. Закончив читать твое письмо, я позвонил Брентано и попросил его прислать мне «Воспоминания» Гете во французском издании в переводе мадам Карловиц.
— После того, как Фостина вернула мне книгу, я перечитала этот том, но не обнаружила там ничего такого, что могло быть связано с нашей ситуацией.
— Но ты ведь не знала, что искать, — напомнил ей Базиль. — 'Ведь тебе, по сути дела, неизвестно истинное положение Фостины.
Грянул оркестр и принялся портить хорошую музыку, что в последние годы стало, вероятно, модой. Гизела вздохнула:
— Ну разве можно разговаривать о чем-то неуловимом в таком шумном месте?
— Тогда мы отправимся в другое, — тут же отозвался Базиль. — Тебе действительно здесь не нравится?
— Не очень…
Он подозвал к себе удивленного официанта, чтобы заплатить по счету за так и не съеденный обед.
Замшелые завсегдатаи бара на Первой авеню в тот вечер были крайне изумлены внезапным вторжением в их обитель какой-то экзотической пары, этих «чужаков» с Пятой авеню или даже Центрального парка. Женщина, в длинном вельветовом жилете черного цвета, с пламенно-красными шелковыми отворотами; мужчина, в цилиндре с длинным белым шарфом, болтающимся на шее, — такое они видели только в кино. Здесь публика была повежливее, чем на Пятой авеню, и никто из гостей на них не глазел и не перешептывался. Вежливость, однако, ничего не стоит, если люди не проявляют терпимости. Они, конечно, смогут вынести и эту незаслуженно богатую парочку, если только она будет вести себя тихо и соблюдать приличия.
— Сюда и нужно было податься с самого начала, — сказал Базиль, бросая ностальгический взгляд на потемневшие от времени, дыма и уличного смога стены заведения. — Здесь ничего не изменилось.
— А автоматический проигрыватель? — возразила Гизела.
Они с отвращением посмотрели на этого сияющего никелем монстра, уставившегося на них через плотный покров сигаретного дыма.
— Похож на одну из тех рыб, которые снабжены собственной электробатареей на океанском дне, — прошептала Гизела. Затем они все же поддались очарованию этого старого бара. — У тебя есть пара монет?
— Только если ты не будешь ставить надоевший «Северный олень».
Он сделал обычный заказ — тосты с сыром и пиво, которое было почти как «Пильзенское». Она вернулась к столу, сияя от счастья, так Как ей удалось отыскать «Вальс хрустальной туфельки» из сюиты «Золушка», написанной дедом Базиля Василием Красновым.
— Конечно, он чересчур синкопирован, но и в таком виде прелестен. Ума не приложу, как сюда попала эта пластинка? Все остальное здесь — дрянь!
Никто, кроме них, музыку не слушал. За соседним столиком пара бродяг делила кружку пива на двоих и сосредоточенно, не отрываясь, словно ученые, расшифровывающие средневековый манускрипт, изучала забытую кем-то на столе газету. Что же такое отыскали они в новостях дня, что заставило их совершенно позабыть собственные беды, мрачные картины мира, голод, нищету и грязь?
В это время один из них произнес:
— Я ведь говорил тебе, что от перхоти нет средств. Наука против нее бессильна.
— Нет, вот здесь говорится… — второй собеседник начал старательно выговаривать напечатанные слова — Вначале тщательно вымойте… голову…
— Ну чем не сценка из Сарояна! — прошептала Гизела. — Твоему «Лебединому клубу» есть с кем потягаться! „
Здесь было так легко разговаривать, а им нужно было о многом поговорить, так что они не возвращались к теме о Фостине до тех пор, пока Гизела не начала бросать беспокойные взгляды на висящие над стойкой часы.
— Мне неприятно думать о твоем возвращении туда, — сказал Базиль, приканчивая третью кружку пива. — Ваша миссис Лайтфут не могла бы столь безжалостно разрушить карьеру девушки, если бы сама не несла какой-то доли вины за все, что произошло в Бреретоне.
— Ты хочешь сказать, что сама Фостина занималась подобными фокусами? Йо каким образом? И ради чего?
— Когда мисс Крайль спросила тебя, слышала ли ты какие-нибудь сплетни о ней, ты ответила отрицательно. Почему?
— Я знала, что люди о ней судачат, но нел