— Ты хочешь сказать, что Алиса подстраивала злобные трюки в обеих школах, чтобы досадить Фостине? Эти трюки дважды стоили ей работы. Затем каким-то образом Фостина обо всем узнала и явилась в Бреретон, чтобы отомстить Алисе?
— Но тогда кто же разговаривал с тобой по междугородному телефону?
— Я сразу узнала голос Фостины. — Гизела нахмурилась. — Я ни с кем не могла перепутать этот слабый, вялый, далекий голос. И мне известно, что действительно звонили из Нью-Йорка. Коннектикутская полиция навела соответствующую справку в телефонной компании.
— Но некоторые люди обладают способностью подражать чужим голосам и делают это весьма искусно, — подчеркнул Базиль.
— Вряд ли Фостина прибегла бы к помощи другого человека и доверилась бы ему.
— Предположим, она притворялась, и телефонный разговор оказался мистификацией.
— Тогда исполнитель был обязан немедленно отправиться в полицейский участок после того, как вечерние газеты опубликовали сообщение о гибели Алисы. Нет, здесь кроется что-то другое. Мог ли трюк, разыгранный Алисой в отношении Фостины, каким-то образом отозваться на ней самой, испугать ее и даже вызвать глубокий шок?
— О каком трюке ты говоришь? Что могла на самом деле сделать Алиса, чтобы вызвать «двойника»? И каким образом это могло сказаться на ней самой?
На этот раз Гизела покачала головой.
— Я задавал себе этот вопрос десятки раз, — продолжал Базиль, — и не могу дать на него ответ. В Бреретоне «двойника» видели четверо: довольно глуповатая горничная, две маленькие тринадцатилетние девочки и сама миссис Лайтфут. Взрослые свидетели — горничная и миссис Лайтфут — видели «двойника» при слабом, мутном свете. Никто из них не сумел разглядеть его лица. Никто не видел одновременно саму Фостину и ее… «заманку».
— Заманку?
— Да, если употребить это староанглийское слово. Его происхождение довольно трудно объяснить. Но, вероятно, призрак-двойник живущего человека называется «заманкой», так как его появление обычно символизирует предупреждение о скорой смерти человека. Мы ведь говорим о привлекательном, манящем лице. Такое выражение встречается у Диккенса. Обычно такой образ возникает при тусклом освещении, в сумерках, на заре, при лунном свете.
— Но эту вашу заманку или «двойника» видели в разгар дня, — напомнила Гизела, пытаясь опровергнуть его предположение.
— Да, но только дважды. Вначале две маленькие девочки, а потом только одна. Что касается Алисы, то мы уже никогда не узнаем, видела ли она кого-нибудь перед смертью. И только однажды «двойник» был замечен в тот момент, когда и мисс Фостина находилась в поле зрения. И этот самый странный инцидент опять же подтверждается лишь свидетельскими показаниями двух маленьких девочек.
— Но какой смысл им лгать? — спросила Гизела. — Они же на самом деле испугались. Бет даже упала в обморок, губы Мэг посинели и сильно дрожали. И я сама видела, в каком замедленном темпе Фостина совершала движения.
— Не думаю, чтобы они лгали сознательно, — ответил Базиль. — Но даже взрослые люди часто видят то, что хотят увидеть. Обе девочки, конечно, слышали все эти странные истории о Фостине до того, как увидели собственными глазами это — уж не знаю, что. Сплетни подготовили их психику к такому восприятию, и они могли сильно преувеличить сходство фигуры, сидевшей в кресле, с настоящей мисс Крайль.
— Но чья фигура была в кресле? И почему она там оказалась? Была ли это та самая фигура, которую видели в Мейдстоуне год назад?
Базиль вздохнул.
— Вначале я испытывал большой соблазн, хотел поехать в Вирджинию. Но все эти странные случаи произошли там год назад. И теперь тамошние свидетели вряд ли смогли бы вспомнить с большой точностью те детали, которые нам необходимо знать, — я имею в виду подробности об освещенности места встречи, дистанции, отдельные детали одежды и т. д. По словам самой Фостины, «двойника» в Мейдстоуне видели при всех видах освещения — утром, в полдень и вечером, но это всегда происходило на почтительном расстоянии.
— Мог ли, по твоему мнению, кто-нибудь отважиться на такой трюк и повторять его в течение года только ради того, чтобы потерзать несчастную Фостину?
— Ни один человек в здравом уме этого не сделает.
— Бет сказала, что Фостина протянула к Алисе руку и сильно толкнула.
— В результате Алиса могла испытать гораздо более сильный шок, если такой образ оказался нереальным.
— Или если Алиса считала его нереальным, — поправил ее Базиль.
— Ну вот, — рассмеялась Гизела. — Ты никак не можешь примириться с идеей, что такое вполне возможно! Мне это дается легче, так как я воспитывалась в Европе. Наша древняя цивилизация скептически относится ко всевозможным верованиям, даже к тем верованиям современной науки, к которым вы, американцы, проявляете прямо-таки религиозное рвение. Этого о нас, европейцах, не скажешь, так как наша цивилизация прошла через ряд интеллектуальных революций. Вновь и вновь приходилось замечать, как наука одного поколения становилась мифом для следующего. Мы помним, что науке об электричестве от силы два столетия. И ведь только какие-то десять лет назад ученые-физики с весьма солидной репутацией утверждали, что расщепление атома невозможно. Мы слишком хорошо помним печальную старую пословицу: все пройдет…
А прошлое всегда с нами, оно дает о себе знать. И в наших привычках, и в наших семьях, домах, наших книгах. Какой-нибудь старинный замок или крепость — это не только место, о котором мы читаем в книгах, там до сих пор живут люди. Странные вещи происходят в этих старинных жилищах типа Вассерлеонбург или Гламис. Но живущие там люди настолько привыкли к необъяснимым явлениям, что утрачивают перед ними cipax и даже всякий интерес к ним. Вы либо начнете все отрицать, либо приступите к расследованию. А они просто улыбнутся и, пожав плечами, скажут: «Все пройдет, и это тоже…»
— Не пытаешься ли ты заставить поверить меня, что ты не испугалась бы, если бы вдруг столкнулась лицом к лицу с тем, что увидала Айтчисон? В своем первом письме, в котором речь шла о Фостине, ты не проявляла подобной смелости!
— Но тогда я не знала, как это все объяснить. Неизвестное всегда наводит ужас. Но теперь я знаю и не вижу, отчего мне бояться любого изображения такой робкой, застенчивой и беззлобной девушки, как Фостина Крайль. Если подобные явления существуют, то они составляют часть природы, так как, несомненно, ничего сверхъестественного в мире нет. То, что происходит, является естественным независимо от того, приемлемы такие инциденты для науки или нет. Только догматически настроенные скептики, вроде Алисы, могут впадать в глубокий шок в подобных обстоятельствах — ужасный шок, как результат внезапного расхождения между тем, во что веришь, и тем, что видишь на самом деле. Я бы не испытала шок, так как мне известны и другие случаи, подобные этому.
— А тебе самой приходилось испытать нечто подобное?
— Нет, не приходилось. Но моя прабабка Амалия де Буасси обладала кое-каким личным опытом. Ее отец служил во французском посольстве в России, и ее отправили в одну частную школу в местечке Вальмиера в Ливонии.
Базиль встрепенулся:
— Школа Нойвельке?
— Ты о ней слышал?
— Да, я слышал об Эмилии Саже и о том, что там происходило. В конце концов моя профессия — психиатрия, и любое проявление паранормальной психологии представляет для меня особый интерес. А почему ты прежде не говорила мне ничего об Эмилии Саже?
— Ты помнишь наш первый разговор о Фостине? В тот вечер в «Лебедином клубе»? Там я сказала тебе, что в моей зыбкой памяти хранится нечто подобное. Я как раз имела в виду историю с Эмилией Саже. Я слышала ее давно, когда была маленькой девочкой. Наверное, я так долго вспоминала этот эпизод, и, само собой разумеется, случай с «Воспоминаниями» Гете помог восстановить его в моей памяти. Когда тетя Амалия впервые рассказала об Эмилии Саже, она также сообщила мне о том, что нечто подобное произошло с немецким поэтом Гете, и дала мне французское издание его «Мемуаров», в которых он сам рассказывает о своем поразительном опыте.
Если вспомнить историю Саже, то можно сказать, что она, в основном, напоминает историю Фостины, за исключением одной детали — мадемуазель Саже была незаконнорожденным ребенком.
— И Фостина тоже. Но только, умоляю тебя, никому об этом не говори! Она ничего не знает.
— Боже, бедная Фостина… — Гизела явно растрогалась. — Вот почему она мне всегда казалась такой одинокой!
— Ее мать пользовалась дурной репутацией в Париже в начале века. Но она носила другую фамилию.
— Недавно я слышала псевдоним подобной женщины. Всего несколько дней назад… Сейчас… Алиса Айтчисон упоминала о ней, разговаривая с Фостиной в моем присутствии.
— Какое имя она назвала?
— Роза Дайамонд. Я слышала о ней постоянно. Она была королевой утонченного разврата в Париже в 1912 году, не так ли?
Базиль утвердительно кивнул. Роза Дайамонд. Это странное имя звенело в закоулках его памяти, вызывая отдаленные отголоски.
— Не она ли была замешана в скандальном бракоразводном процессе 1912 года? — задумчиво проговорил он.
— Не знаю.
— Вот это я и должен завтра выяснить. Да еще имя одного джентльмена, который фигурировал на процессе, если только Роза Дайамонд на самом деле была матерью Фостины.
— Если? Вероятно, она и есть. Только таким обстоятельством можно объяснить те грубые слова, которые произнесла Алиса.
— А что она сказала?
— Это произошло в день отъезда Фостины из Бре- ретона. Мы обсуждали дизайн одежды Медеи в знаменитой греческой пьесе, разработанный Фостиной. Алиса заметила, что Фостина выбрала такой цвет костюма, который в Афинах носили только проститутки. Фостина возмутилась и призналась, что не знала этого. Алиса рассмеялась и заметила, что Фостине должно быть многое известно о традициях продажных женщин. И поинтересовалась, не слышала ли она что-нибудь о женщине по имени Роза Дайамонд.
— Но может ли ненормальный обладать таким печальным, неистощимым на выдумки чувством юмора?