— Как необычно, — прошептала она. Ее хватка на его плечах ослабла.
— Посмотри на меня, Грейс, — велел он. — Загляни в мои глаза. Позволь мне дышать через тебя.
Она подчинилась, и Рутвен открылся ей. Потребность в немедленном высвобождении отступила, и хотя он находился внутри ее, твердый как камень, он испытывал глубокое, какое-то неземное умиротворение. И при этом все их чувства были обострены до предела. Он неспешно двигался внутри ее, как будто они были солнцем и луной, совершающими движение по небу, Шивой и Шакти, высшей властью и божественной энергией.
Как долго он мечтал испытать это состояние и как долго противился ему, не решаясь полностью открыться другому человеческому существу. У него не было ни навыков, ни терпения, которых требовала тантра, но даже так он вкусил райское блаженство.
— Посмотри на меня, Грейс, — шепнул он. — Откройся мне.
Теперь она смотрела ему прямо в глаза, окружая его не только своим теплым лоном, но и всем телом и частью сознания, как ему хотелось бы думать. Подобная близость — с невероятной остротой ощущений и душевным подъемом, выходившим за пределы чувственного, — вела к максимально возможному открытию сознания. К тому, чего он больше всего боялся. Но с Грейс — по крайней мере сегодня — ему не было страшно.
Они двигались вместе, возможно, час, возможно, дольше, медленно и чувственно, упиваясь друг другом. Когда она приблизилась к пику наслаждения, Рутвен остановился и слегка изменил позу, пока не почувствовал, что энергия вокруг них снова уплотнилась.
— Грейс, — шепнул он, — пойдем со мной.
А затем он опрокинул ее на постель, положив ее согнутый в коленях ноги себе на плечи, и нагнулся всем торсом, пока ее глаза не расширились от восторга. Она тихо ахнула, и высвобождение нахлынуло на них как лавина, которую слишком долго сдерживали.
На одно великолепное мгновение ему показалось, что он покинул свою физическую оболочку, а его мозг превратился в раскаленное ядро, изливающее на Грейс потоки наслаждения, как жидкое солнце. Он чувствовал, как она содрогается, ловил губами ее восторженные возгласы, возвращая ей их вместе с дыханием как чистую, ничем не замутненную радость.
Когда Рутвен вернулся в свое тело, лежавшее на постели, он перекатился на бок, увлекая за собой Грейс, и они ненадолго замерли, переплетясь телами.
— Боже милостивый, — прошептала она спустя несколько мгновений. — Что это было?
— Думаю, это были занятия любовью, какими они должны быть, — промолвил он, поцеловав ее в макушку. — Но подобного единения непросто достигнуть.
— А мы… достигли?
Он глубоко вздохнул.
— Отчасти. Но чтобы достичь истинной гармонии, требуются часы — и практика. Постоянная практика, культивирующая самодисциплину и способность откладывать наслаждение до конца путешествия. Боюсь, мы с тобой неофиты.
Грейс хмыкнула.
— Часы? — переспросила она, накручивая свой локон на палец — жест, который он находил необычайно притягательным. Затем приподнялась, положив ладонь ему на грудь и обольстительно поблескивая глазами. — Думаю, в сутках недостаточно часов, чтобы это занятие надоело, — прошептала она. — Эдриен, это было… У меня нет слов, чтобы выразить, что я чувствовала. Это было что-то… божественное. — Она склонила голову и прильнула к его губам в поцелуе.
И это случилось. Рутвен пал. То немногое, что ему еще удавалось таить от нее, перехлестнуло через край и хлынуло в бездну.
Глава 13Мистическая история
Некоторое время Рутвен дремал, обнимая Грейс, склонившую голову ему на плечо. Он не мог вспомнить момента, когда он испытывал подобное блаженство. Такой душевный комфорт — хотя, возможно, это было неподходящее слово, чтобы описать его ощущения. Но как бы он ни называл это состояние души: отдых, умиротворение, эмоциональная наполненность, — оно прискорбно отсутствовало в его жизни. И возможно, обретение душевного комфорта было наивысшим комплиментом, который мужчина мог сделать своей любовнице.
Сегодня ночью он отдался потоку вечной энергии между мужчиной и женщиной, как никогда прежде не осмеливался и не считал возможным. Он открыл Грейс свой разум и сердце, и ничего не последовало: ни ослепительных образов, ни проникновения в тайники ее сознания, ни видений будущего, еще не исполнившегося, но неотвратимого. С Грейс он был нормальным мужчиной, с нормальными мужскими потребностями, который находил удовлетворение в женщине в том смысле, в каком было задумано Богом.
Неужели это возможно? Неужели есть шанс, что так будет между ними — отныне и навсегда? Неужели Грейс — та самая женщина, которая была предназначена для него изначально? Или, ослепленный страстью, он лишился способности видеть будущее?
Жаль, что он отказался от той части его натуры, которую унаследовал от матери. Конечно, всегда оставалась Аниша, но он не мог заставить себя обратиться к ней. В отличие от него Анишу всегда поощряли изучать тантру. Она была женщиной, и ее Дар был тщательно упакован в индийскую традицию, вначале их матерью, а затем их слугами.
Но Рутвен воспитывался в школе «Компании» в Калькутте, а затем продолжил обучение в университете, в Шотландии, где индийская изотерическая философия не являлась предметом изучения. И определенно там не обучали специальным практикам. Большинство его университетских приятелей считали, что занятия любовью — это полупьяные совокупления в переулке за деревенским трактиром. Рутвен знал, что это не так, но вел себя не лучше.
Грейс встрепенулась рядом с ним, коснувшись губами его шеи.
— Хм, — произнесла она. — У тебя такой серьезный вид. О чем ты думаешь?
Он повернул к ней голову, заставив себя улыбнуться.
— Как ни странно, о своей матери.
— Как ее звали? — спросила она, положив теплую ладонь ему на грудь.
— Сара, — ответил он. — Сара Форсайт.
— Сара, — повторила она. — Звучит по-английски.
Рутвен невесело рассмеялся.
— Так ее стали звать после замужества, — пояснил он. — Ее настоящее имя Саравати. Мой отец пожелал англизировать его, но из этого ничего не вышло.
— Как она относилась к его попыткам?
— Знаешь, Грейс, ты первая, кто поинтересовался этим, — заметил он. — С желаниями жен — особенно индийских — редко считаются. Думаю, она нашла разумный компромисс, несмотря на разочарование моего отца.
— Разочарование? — переспросила Грейс, теснее прижавшись к нему. — Мне показалось, что она была редкой красавицей.
Рутвен выдержал долгую паузу, взвешивая слова.
— Моя мать была… необычной, — сказал он наконец. — Обычно раджпутских женщин не выдавали замуж за чужаков, но для нее было нелегко подыскать мужа.
— Для редкой красавицы? — удивилась Грейс. — Да еще дочери богатого вельможи? Странно.
Рутвен погладил ее по волосам. Этот жест почему-то успокаивал его.
— Родственники моей матери немного побаивались ее, — сказал он. — Они считали ее ясновидящей, и ни один мужчина не хотел жениться на такой женщине. Видишь ли, это Дар и в то же время проклятие. Поэтому для нее устроили брак по политическим соображениям.
Грейс помолчала.
— Опять этот Дар, — промолвила она. — Похоже, мы так и будем ходить вокруг да около него. Твой отец тоже побаивался ее?
— Полагаю, он удивился, — отозвался Рутвен, гадая, к чему она клонит. — Его не предупредили об этом факте до свадьбы. Впрочем, это не имело особого значения. Он не собирался вращаться в ее среде, а англичане… Хотя смешанные браки не были таким уж необычным явлением в те времена, они редко заключались на столь высоком уровне. Мама так и не вписалась в новую жизнь.
— Но она любила тебя? — спросила Грейс с надеждой. — Полагаю, вы с Анишей составили ее счастье.
— Да, — просто ответил он. — Мы были смыслом ее жизни.
Тут она потянулась, перебросив ногу через его бедро, и Рутвен вдруг осознал, что в пылу страсти кое-что упустил. Должно быть, он издал раздосадованный звук, потому что Грейс подняла голову.
— В чем дело? — спросила она.
Рутвен повернулся к ней лицом, накрыв ладонью ее живот. Он так увлекся, сливаясь с высшей энергией, что забыл о более земных проблемах.
— Грейс, — сказал он, — когда у тебя были последние месячные?
Она залилась краской.
— Грейс, — произнес он с мягким укором. — Мы любовники. Не нужно стесняться. По крайней мере в таких вопросах.
Она легла на спину, уставившись в потолок.
— Кажется, две недели назад, — прошептала она. — Или чуть меньше.
Рутвен выругался про себя, однако заставил себя улыбнуться, погладив ее по животу.
— Ну, Грейс, — мягко произнес он, — возможно, тебе не придется ехать в Париж, разве что на медовый месяц.
Грейс перевернулась на бок и приподнялась на локте, глядя на него.
— Этого не будет, — заявила она.
— Почему же? — возразил он. — Я забылся, Грейс. Мне очень жаль, но ты не должна нести невыносимое бремя из-за моей ошибки.
— Невыносимое? — Она покачала головой. — Ты считаешь его невыносимым? Почему? Потому что ты другой?
— Другой? — переспросил он. — В каком смысле?
Грейс отвела глаза.
— В том смысле, который ты не желаешь обсуждать, — ответила она. — Ты не доверяешь мне. И вряд ли мы будем вместе достаточно долго, чтобы ты научился доверять мне. Но, Эдриен, я не глупа. И я хочу ребенка. Это средоточие всех моих надежд и мечтаний. А ты можешь сказать то же самое о себе? Почему-то я сомневаюсь.
Рутвен молчал, глядя на ее огорченное лицо. Но что он мог сказать? В ее упреках было много правды. А он никогда не бегал от правды. Он пытался, но убедился, что это не приносит добра.
— Грейс, из тебя получится замечательная мать, — сказал он. — Но видишь ли, я не хочу ребенка. У меня уже был ребенок, когда я был молод и отчаянно желал жизни, полной надежд и обещаний. И потерять его, потерять, сознавая, что не в моих силах… — Он замолк, крепко сжав пальцами переносицу, словно боролся с головной болью.
— Извини, — прошептала она. — Я не знала.