Ирина нахмурила брови:
— Я видела его на каком-то вашем корпоративном сабантуе. Неприятный человек. Да еще этот золотой зуб во рту… Не следователь, а какой-то Ленька Пантелеев татарского разлива. — Ирина доела свой кусочек рыбы, с тоской посмотрела на пустую тарелку и отодвинула ее. — Н-да… — грустно сказала она. — Вижу, кольцо вокруг твоего Боровского сжимается все плотнее.
— Это не кольцо, — возразил Турецкий. — Это петля на его шее. Дела против людей из его окружения растут, а его состояние тает, бизнес рассыпается на глазах. Он уже почти банкрот.
— Думаю, его это сейчас мало волнует. Иначе бы он не молчал.
— Он сильно подавлен. На прогулках, говорят, ведет себя вяло, почти не ест. Заявлений никаких не делает. Просто гаснет, как та свечка.
— Жалко мужика, — вздохнула Ирина.
— Воровать в свое время надо было меньше.
Ирина скептически усмехнулась:
— Ого! Ты у нас что, в коммунисты записался?
— При чем тут это? — обиделся Турецкий.
— Да ладно, не дуйся. Я ведь шучу. Кстати, ты по-прежнему думаешь, что Боровский убил Риневича из-за того, что не поделил с ним бизнес?
Турецкий на секунду отвлекся от рыбы, подумал, кивнул и ответил:
— Полной уверенности нет, но полагаю, что да.
Глаза Ирины азартно блеснули, как бывало всегда, когда она не соглашалась с мужем.
— И все-таки я не согласна, — сказала она. — Из-за бизнеса так не убивают.
— Вот как? — снова усмехнулся Александр Борисович. — А из-за чего так убивают?
— Из-за чего угодно, но не из-за бизнеса, — отрезала Ирина. — Я думаю, тут что-то… личное. — Она подумала и добавила: — Что-то, связанное с душой.
— Намекаешь, что у Боровского поехала крыша? — весело спросил Турецкий.
Ирина посмотрела на мужа с сожалением и вздохнула:
— Вот таковы вы все, мужчины. Опошлите любую тонкую мысль. Вы можете мыслить лишь грубыми понятиями. Область чувств — это не ваша территория.
— Само собой, — согласился Александр Борисович. — Но зато на своей территории мы иногда ловим преступников. А вы на своей только и можете, что читать дамские романы и фантазировать на эротические темы.
— Турецкий, еще слово, и ты получишь ложкой по лбу, — предупредила Ирина.
— И этим ты признаешь свое поражение. Кстати, наше пари остается в силе?
— Разумеется. Копи деньги. Шампанское должно быть вкусным и дорогим.
— Начинай присматривать. Увидишь подходящее — покупай.
Ирина покачала головой:
— Болтун ты Турецкий. И язык у тебя без костей.
— А у тебя рыба с костями, — упрекнул в отместку Турецкий жену. — Могла бы, кстати, и вытащить.
После шутливого обмена колкостями мир в семье был полностью восстановлен.
Генпрокурор Колесов с утра пребывал в хорошем настроении. Впервые за последнюю неделю его не мучили желудочные колики, к тому же день выдался солнечным, что всегда действовало на Вадима Степановича ободряюще.
Даже следователь Гафуров, которого Колесов вызвал для отчета и которого в душе недолюбливал (генпрокурору не нравились вульгарные, подобострастные люди чернявой наружности, хотя он не считал себя ни националистом, ни каким-то особенным «аристократом»), даже он не испортил Колесову настроение.
— Ну, как продвигаются дела? — бодро спросил Колесов у Гафурова.
Гафуров улыбнулся так, как только он умел улыбаться — вежливо, уважительно, одновременно с чувством собственного достоинства, но как бы снизу вверх, — и ответил:
— Продвигаются, Вадим Степанович. Могли бы и быстрей продвигаться, если бы не некоторые обстоятельства.
Колесов прищурил левый глаз и посмотрел на Гафурова. «Какого черта он таскает во рту этот „клондайк“? — подумал генпрокурор, глядя на поблескивающий золотой зуб.
— Обстоятельства, значит? И что же это за обстоятельства, Эдуард Маратович?
Улыбка Гафурова приобрела грустноватый оттенок.
— Видите ли, Вадим Степанович, есть у нас один человек, которого я очень уважаю, но который — по непонятной мне причине — проявляет излишнее рвение там, где ему не следует.
— Интересно. И кто же это?
— Александр Борисович Турецкий.
— Турецкий? — поднял брови Колесов.
Гафуров печально вздохнул:
— Увы. Его почему-то чрезвычайно интересуют дела, которые я веду. Мне даже кажется, что он уделяет им больше времени, чем своим собственным. Но самое неприятное заключается в том, что он… как бы это получше сказать… он словно бы сомневается в моей беспристрастности. Я был бы только рад помощи такого опытного человека, тем более вашего помощника, но… — Гафуров пожал плечами, как бы показывая, что поделать тут уже ничего нельзя, а потому он «умывает руки».
Колесов впервые за этот день нахмурился и задумчиво побарабанил толстыми пальцами по столу.
— Вмешивается, значит… — проговорил он. — И как он это объясняет?
— Видите ли, он почему-то решил, что разбирается во всем этом лучше меня. При том, что он абсолютно не владеет всей полнотой информации. — Гафуров многозначительно посмотрел на генпрокурора. — К тому же, — продолжил он, — Турецкий вбил себе в голову, что все это имеет отношение к делу об убийстве бизнесмена Риневича.
— А почему он так решил? — поинтересовался Колесов.
Гафуров пожал плечами:
— Этого я не могу объяснить. Да и он, по-моему, тоже.
— Гм… — И вновь пальцы генпрокурора отстучали дробь по крышке стола. — А как в остальном?
— В остальном все хорошо, — ответил Гафуров. — Свидетели дают показания. Думаю, мне удастся собрать доказательную базу по всем делам.
— Это хорошо. Но вы там особо не затягивайте. Дела эти — чрезвычайной важности, учитывая обстановку в стране. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Так точно.
— Тогда перейдем к деталям…
Звонок от генпрокурора застал Турецкого врасплох. Он зашивался с бумажными делами и был этим страшно недоволен.
— Такое ощущение, что я не сыщик, а бухгалтер, — ворчал Александр Борисович, подшивая к делу необходимые бумаги и справки. — Надо бы отрядить для этого занятия специального человека, со слоновьей выдержкой и железной задницей.
Услышав звонок телефона, Турецкий невольно вздрогнул и нечаянным движением смел со стола несколько бумаг. Это вывело его из себя.
— Да! — рявкнул Турецкий в трубку.
— Это Колесов, — услышал он в трубке голос генпрокурора.
Турецкий слегка стушевался, но взял себя в руки.
— Да, Вадим Степанович. Я вас слушаю.
— Ну, во-первых, здравствуйте. А во-вторых…
— Здравствуйте! — поспешно поздоровался Турецкий.
— …А во-вторых, что там у вас происходит?
— В каком смысле? — опешил Александр Борисович.
— Почему тянете с делом Боровского?
— Вадим Степанович, я не…
— Мне нужны четкие объяснения, а не очередные отговорки. Я полагал, что вы быстро соберете доказательную базу, потому и санкционировал передачу дела в ваши руки. Но, похоже, я переоценил ваши силы.
— Вадим Степанович, я работаю, — сухо отозвался Турецкий.
— Мы все работаем, — жестко сказал генпрокурор. — Но одни из нас работают быстро и четко, а другие растягивают элементарное дело в несколько томов и так ничего и не добиваются.
— Вадим Степанович, не мне вам говорить, что иное простое на вид дело оказывается на поверку…
— Это демагогия, — резко оборвал Турецкого генпрокурор.
— Ну почему же демагогия? — спокойно возразил Александр Борисович. — Я бы, конечно, мог взять Боровского за уши и трясти его до тех пор, пока он не расскажет мне, почему он убил Риневича. Но не думаю, что это лучший способ докопаться до истины.
— А я не думаю, что здесь уместна ваша ирония, — еще более холодно произнес Колесов. — Я полагаю, что вы, как мой помощник, прекрасно оцениваете свою роль и важность порученного вам особого дела. И это касается не только темпов расследования. Александр Борисович, я знаю, что вы — человек широких взглядов, но не хочу, чтобы в настоящее время в поле зрения ваших взглядов попадали дела, которые ведут следователи, которым они поручены.
— Вы имеете в виду дела, которые ведет Гафуров? — уточнил Турецкий, моментально сообразивший откуда дует ветер.
— Я имею в виду, что вы как мой, повторяю, помощник должны заниматься только своим делом! — повысил голос генпрокурор. — Или у вас есть на этот счет какие-то сомнения?
— Нет, но…
— Вот и отлично. Тогда заканчивайте поскорее. Я беру дело об убийстве Риневича под особый контроль. О всех результатах будете немедленно докладывать мне. Вы поняли, Турецкий?
— Так точно.
— До свидания.
Генпрокурор отключил связь. Александр Борисович издал звук, похожий одновременно на вздох и на рычание и положил трубку на рычаг. Затем он обвел колючим взглядом стол, заваленный бумагами, и произнес с необычной для него рокочущей злобой в голосе:
— Ч-чертовы бумажки! Гори вы все адским пламенем! Похоже, гроза действительно надвигается.
Однако одного его сердитого взгляда оказалось недостаточно, чтобы «бумажки» воспылали адским огнем. Они по-прежнему лежали на своих местах и ждали, чтобы чья-нибудь заботливая и ответственная рука подшила и подклеила их на нужное место.
Через пару минут Александр Борисович слегка успокоился.
«А собственно, чего ты нервничаешь? — выговаривал он себе. — Что, думал тебя по головке погладят за твои неуемные розыски? Дело-то и в самом деле плевое. Встретились два мужика, и один другого шлепнул. У всех на виду. Бери убийцу за уши и давай ему срок. Чего рассусоливать? А не возьмешь — возьмут за уши тебя самого. Стоп! Кто возьмет?»
Этот вопрос и мысли, возникшие по его поводу, заставили Турецкого поморщиться. Перед его глазами соткалось смуглое лицо Гафурова с неизменной златозубой улыбкой, а вслед за ним — широкое, одутловатое лицо Колесова.
Турецкий тряхнул головой, словно прогонял наваждение. «Черт, и занесло же меня!» — с досадой подумал он, вздохнул и снова занялся текущими бумагами.