— Понимаете, Александр Борисович, — заговорила она, немного успокоившись. — Алик был тяжелым человеком. Он был грубоват, насмешлив… К тому же он никогда не считал верность достоинством. Я имею в виду верность женщине. Он считал, что мужчина — это волк, хищник. А волка, как известно, кормят ноги.
— Вы долго с ним прожили?
Дина покачала головой:
— Мы не жили вместе. Мы просто встречались. Но встречались очень часто, иногда почти каждый день. Нередко он оставался у меня ночевать. Но жить… — Она вновь покачала головой. — Нет, Алик не смог бы жить с женщиной в обычном понимании этого слова. Он быстро перегорал. Как только он хорошо узнавал человека, тот становился ему неинтересен. По крайней мере, так обстояли дела с женщинами. Он знал за собой эту черту и все время повторял мне, что, если я хочу и дальше быть его женщиной, я должна оставаться для него загадкой.
Александр Борисович усмехнулся. В словах Риневича был определенный смысл. И даже очень немалый.
— Интересный подход, — заметил он. — Интересный и весьма романтичный.
— О да! — усмехнулась Дина. — Если бы Алик каждое утро видел в постели мою заспанную физиономию, если бы он видел, как я стою в халате у плиты и варю ему борщ или стираю ему носки и рубашки, он бы очень быстро охладел ко мне. А так… мы были близки почти три года.
Она затянулась тонкой сигареткой и выпустила дым уголком рта.
— Конечно, я знала, что он неверен мне, — продолжила Дина. — Но я приучила себя не обращать на это внимания. В конце концов, я была его постоянной женщиной, а все эти… они приходили и уходили. Вы понимаете, о ком я говорю, да?
— Разумеется.
— Я не знаю… — Дина слегка пожала плечами. — Возможно, мужчины и вправду не умеют быть верными. Возможно, Алик был прав, когда говорил, что у них такая природа. Вы-то, кстати, как считаете?
— Я считаю, что все люди разные, — дипломатично ответил Турецкий.
— Вот и я ему так говорила. Но… — Она вздохнула. — В любом случае, теперь это неважно.
Дина замолчала.
— Вы из-за этого поссорились? — осторожно спросил Турецкий.
— И из-за этого тоже. Но главное, что Алик стал… меняться. И совсем не в лучшую сторону. Он стал ужасно зол и невоздержан на язык. Как будто вдруг возненавидел весь мир. Раньше он никогда не позволял себе дурного слова о Боровском. А тут… Когда я упоминала о Генрихе, Алик усмехался — знаете, такая смесь ехидства и злости.
— Он что-нибудь говорил о Боровском?
— Да нет. Так, замечал иногда, что Гене повезло, что он лишь правильно использовал то, что само текло ему в руки. И еще — что некоторые люди производят впечатление честных и благородных, а в душе мечтают задушить тебя.
— Это он о Боровском?
— Мне кажется, да. Хотя, когда я его спрашивала, кого он имеет в виду, Алик махал рукой и ничего не отвечал.
Турецкий задумчиво кивнул:
— Понятно. Ну, а как вы думаете, какая кошка пробежала между ними?
— Этого я не знаю. И вообще, я не об этом хотела вам рассказать. — Дина повернулась к Турецкому и пристально посмотрела ему в глаза. — Мне кажется, я знаю, кто убил Алика.
— Правда? — прищурился Александр Борисович.
Дина строго нахмурила брови.
— Зря усмехаетесь, — сказала она. — Я говорю не о том, кто нажимал на курок. Мне кажется, Генрих сам не ведал, что делает. Мне кажется он был… как бы в тумане, понимаете?
— Не совсем.
— Ну бывают же разные трюки. Гипноз, например!
— Ах, вы об этом? — вяло отозвался Турецкий. Интерес, загоревшийся было в его глазах, стал затухать. — И кто же этот таинственный гипнотизер, который заставил Боровского нажать на спуск?
Дина чуть наклонилась к Турецкому, сделала круглые глаза и произнесла хриплым шепотом:
— Призрак.
— Кто? — Турецкий отшатнулся от нее.
— Призрак, — повторила Дина, по-прежнему глядя на Александра Борисовича безумными (как ему в этот момент показалось) глазами. — Призрак из прошлого!
— Ясно. А у этого призрака есть имя?
— Разумеется. Имя есть у всех вещей и людей.
— И кто же он?
Некоторое время Дина смотрела на Турецкого, потом уголки ее губ дрогнули, она отвела взгляд и выпрямилась на скамейке.
— Я вижу, что вы мне не верите, — устало и сухо произнесла она. — Вы думаете, что я сумасшедшая или попросту морочу вам голову. Пожалуй, нам не стоит продолжать этот разговор. Простите, что потревожила.
Дина порывисто поднялась со скамейки и бросила Турецкому через плечо:
— Прощайте.
Затем резким движением запахнула полы пальто и быстро пошла по тротуару, цокая высокими каблучками.
— Подождите! — окликнул ее Турецкий. — Дина, постойте!
Но женщина лишь убыстрила шаг.
— Черт! — тихо выругался Александр Борисович, вскочил со скамейки и догнал Дину.
— Дина, да постойте же вы! Эй! Извините, если я вас обидел!
Дина замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. Она, не оборачиваясь, дождалась, пока Турецкий подойдет к ней, затем посмотрела на него сухими, блестящими глазами и сказала:
— Я понимаю, что выгляжу в ваших глазах полной дурой. Но вы должны были меня выслушать.
— Вы очень обидчивы, — слегка запыхавшись, ответил Турецкий. — Я и не думал смеяться над вами.
— Правда? — недоверчиво спросила Дина.
Турецкий кивнул:
— Правда. И я очень хочу, чтобы вы все мне рассказали про этого… призрака.
Некоторое время Дина молчала, бросая на Турецкого недоверчивые взгляды, потом вздохнула и сказала:
— Ладно. Дело было незадолго до нашего разрыва. Однажды Алик пришел ко мне в мрачном настроении. Он был весь какой-то… напряженный. Словно с ним случилось что-то, чего он никак не мог осознать. Как будто его мучила какая-то мысль или какое-то воспоминание. Я спросила, что случилось, почему он такой мрачный? А Алик посмотрел на меня стеклянными глазами и ответил: «Ничего не случилось. Просто встретил одну тень из прошлого». Я подумала, что он шутит, и спросила, из какого прошлого? А Алик усмехнулся и ответил: «Из такого, о каком хочется забыть, да никак не получается». Потом оскалился, как волк, и добавил злым-презлым голосом, этаким рыком: «Р-розовый бутончик!»
— Розовый бутончик? — удивленно переспросил Турецкий.
Дина кивнула:
— Да, именно так: розовый бутончик.
— И что это значит?
Дина пожала плечами:
— Понятия не имею.
— Гм… — Турецкий задумчиво потер подбородок. — Это все?
Дина медленно покачала головой:
— Нет. Ночью он разговаривал во сне. С ним это иногда случается. Обычно он разговаривает тихо и бессвязно, и ничего нельзя понять. А тут он вдруг стал кричать, как будто оправдывался перед кем-то. Алик ведь из тех людей, которые защищаются, нападая. Вот и тут…
Новый порыв ветра разметал Дине волосы. Она зябко поежилась.
— Он так кричал, что я испугалась, — продолжила она, придерживая рукою ворот. — Будить его я побоялась. Кричал он бессвязно, но очень зло. Я смогла разобрать только несколько слов.
— И что это были за слова?
Дина усмехнулась, словно хотела предварить этим усмешку Турецкого, и ответила:
— Тень. «Ты тень!» — так он кричал на кого-то из своего сна. И потом еще: «Отстань! Оставь меня в покое!» Утром я спросила, что ему снилось. Алик ответил, что не помнит. С той ночи он стал особенно невыносим. Смотрел на меня так, как будто я узнала какой-то его секрет и, по-моему, возненавидел меня за это. Он потом несколько раз спрашивал меня о том, что я слышала. Я сказала, что ничего. Что он просто кричал и очень испугал меня этим. Но… по-моему, Алик мне не поверил. А вскоре мы разошлись. Вот и все, что я хотела вам рассказать.
— И вы считаете, что эта «тень из прошлого» решила отомстить Риневичу за что-то? — спросил Турецкий.
— Я считаю, да. Недаром он сказал, что рад бы забыть свое прошлое, но никак не может. Алик ведь не был подлым человеком. Он мог совершить низкий поступок, но потом всегда об этом жалел. Даже оправдывался сам перед собой. Вот и здесь: мне кажется, он очень плохо с кем-то обошелся. И этот «кто-то» решил ему отомстить.
— Это может быть кто-то из коллег Риневича по бизнесу?
— Не знаю. Но мне кажется, вряд ли. Своих коллег по бизнесу он мало жалел. Он считал, что раз уж они сами ввязались в драку, то должны быть готовы к тому, что когда-нибудь их побьют. Мне кажется, тут что-то личное… Но я не знаю что.
— Ясно. Что ж, спасибо, что пришли.
Снова поднялся ветер. Дина поправила рукою волосы, глянула на Турецкого из-под черных пушистых ресниц и спросила:
— Вам поможет то, что я рассказала?
Турецкий пожал плечами:
— Честно говоря, не знаю. Но обещаю, что отнесусь к вашему рассказу со всей серьезностью. Скажите, Дина, а вы были знакомы с женой Боровского?
— Даже на свадьбе гуляла. Правда, странная какая-то у них была свадьба…
Генрих Боровский опаздывал на двадцать пять минут. Риневич уже, наверное, в десятый раз пытался вызвонить друга по всем известным ему номерам, но все было бесполезно. В офисах Генриха не было, секретарша понятия не имела, где его искать. А оба сотовых телефона, которые Боровский таскал с собой, были отключены.
— Нет, это черт знает что, — ворчливо сказал Риневич, обращаясь к своей спутнице, невысокой и худенькой брюнетке, стриженной «под мальчика». — Сам назначил нам здесь встречу, и сам же опаздывает. Свинство какое!
Брюнетка улыбнулась, взяла руку Риневича и ободряюще ее пожала.
— Успокойся, милый, — произнесла она высоким и довольно писклявым голосом. — Твой друг такой же занятой человек, как и ты. Вероятно, у него нашлись какие-то срочные дела.
— Да, но позвонить-то он мог? Какого черта мы вообще здесь сидим? — Риневич взял бокал с недопитым вином, яростно опрокинул вино себе в рот, поставил бокал и сказал: — Слушай, а может, ну его, этого Геню. Пойдем отсюда, а? У меня дома есть уютный новый диванчик, коллекционная вещь. Мы с тобой его обновим.
Глаза Риневича замаслились, он протянул руку и, ухмыляясь, погладил брюнетку по щеке.