А я буду на кладбище. Оттуда и на работу поеду. Где-где, а там-то меня никто не найдет. На свое счастье. Не знаю, откуда у меня есть такая уверенность, но точно знаю — если кто-то из смертных там задумает причинить мне вред, то это будет очень, очень большой ошибкой с его стороны. И дело не только в покровительстве Хозяина.
Разумеется, есть еще риски того, что этот самый Вагнер после того, как все кончится, может захотеть со мной счеты свести. Например — ноги переломать или череп пробить. Не та я персона, чтобы со мной на равных бороться, это мне предельно ясно. Самооценка у меня подросла, но не настолько, чтобы бессовестно себе льстить.
Но, думаю, до такого не дойдет. Перепугается он нынче ночью изрядно, а завтра… Завтра будет завтра.
Кстати — забавно будет, если все совсем по другому сценарию пойдет. А что если он не только за жену не испугается, а еще начнет приговаривать: «Ну! Ну, давай же, Яночка! Пора тебе к мамочке, туда, за белое облачко, за желтую луну, в Eden Himmelreich». Я вообще немецкий не учил, но как звучит по-ихнему «царство небесное» знаю. И еще несколько слов, преимущественно непристойных. Там, в принципе, любые слова звучат или как ругательства, или как команды. Даже самые безобидные из них.
А что, такое тоже возможно. Супруга ему, прямо скажем, досталась та еще. Внешне симпатичная, но характер как у Малюты Скуратова. Так что как бы он ей еще и подушкой не помог.
В курсе я про нравы этой самой бизнес-элиты, наслушался рассказов кредитников и операционистов. А уж они-то все видели, все знают.
В общем — веселился я про себя изрядно, представляя события грядущей ночи. И даже тот факт, что никакого крючочка, на который я мог бы подцепить мужскую половину семейства Вагнеров, я не нашел, настроение мне не портил.
За работу по призыву лихоманки я принялся аж за полночь. Ну а куда спешить? Пусть госпожа Вагнер баиньки ляжет, пусть безмятежно посапывает, грезя о горе золота, потому что тогда страх от внезапно навалившейся на нее хвори будет куда сильнее. Это не ведьмачество, это голая психология. Человек со сна уязвим сильнее некуда, и, в большинстве случаев, эта паника нарастает с осознанием непонимания происходящего. Знаю, что фраза звучит жутко, но, по сути, так оно и есть.
Еще я поразмышлял о том, какую же из сестер призвать. Сначала вроде остановился на Грынуше-грудее, а потом как-то засомневался — может, кого похуже на супругу Петра Францевича напустить? Жалко мне ее не было совершенно, потому совесть молчала.
Вообще-то их, сестер-лихоманок, аж двенадцать. Самую старшую из них и, по совместительству, самую лютую до человечьего горя зовут Кумоха. Она насылает весеннюю избыву-простуду. Проще говоря — весенний грипп, тот, что самый тяжкий, переходящий в ангину или, того хуже, в воспаление легких. Кто болел таким — тот поймет. Сейчас и с антибиотиками эдакую напасть пережить нелегко, а в старые времена, полагаю, народ мёр будь здоров как.
Но самая страшная из сестер не она. Самая страшная — Невея-огнеястра, та, что «антонов огонь» на людей насылает. Проще говоря — гангрену и все от нее производное. Как писал ведьмак Евпл, который, похоже, немало промышлял целительством: «Аще она до тела человечьего притягнула, то живота тому горемыке нет».
Я немного подумал и решил, что за страх Вагнер мне мстить, может, и не станет, а вот за супружнину смерть, страшную да лютую, «обратку» включит непременно.
Остальные сестры были попроще. Условно, разумеется. Пухнея ведала разнообразными «жирянками» и отеками, Корчея отвечала за эпилепсию и аналогичные напасти, Знобея за ломоту костную и лихорадки, Глядея за непрестанную бессонницу и следующее за ней безумие. Кстати, последняя для моей цели подходила почти идеально, но очень уж это процесс не быстрый. Тут дней пять надо, чтобы Яну Феликсовну как следует скрутило, а у меня столько нет. За это время семейство Вагнеров меня достанет до печени. Да и бяку какую-то мне Петр Францевич обещал, не хотелось бы до нее доводить.
В общем, перебрал я всех сестриц и понял, что Грынуша-Грудея все-таки идеальный выбор. Не очень опасна по сути своей, но при этом сработать должна впечатляюще. В груди у Яны Феликсовны должно сдавить «аки наковальную дуру кузнечную на грудну жилу поставити да там и оставити», добавим сюда «харкание пенное», да еще и «хрипун давильный». Уж не знаю, что за хрипун такой, но звучит здорово.
Все необходимые компоненты у меня были уже подобраны. Предвидя подобное развитие событий, я еще пару дней назад отложил в сторонку корень росянки, толченые листья лесного ореха, взятые на исходе лета, душицу для усиления эффекта, и все остальное прочее. Ну и, конечно, веточку золотой розги, для подстраховки, чтобы эта пакость, грешным делом, потом ко мне не привязалась. Хорошая штука эта золотая розга, доложу я вам. Мощнейший щит от подобных созданий. Кстати, ей ведь и от порчи спасаются, мне про это Вавила Силыч рассказал. Только непонятно, чего раньше молчал.
Он, кстати, тоже находился здесь, на кухне, и, вздыхая, наблюдал за моими приготовлениями. Что к чему он уже понял, но молчал, подав голос только тогда, когда я взял в руки мешочек с могильной землей.
— Александр, может, не надо? — спросил он у меня. — В прошлый-то раз как неладно получилось, вспомни.
— Не надо? — я посмотрел на мешочек и убрал его обратно, в кожаный короб с массой отделений, который я завел специально для хранения трав и всего прочего, что помогало мне в моих новых занятиях. Дорого он мне встал, но оно того стоило — Да, пожалуй что и не надо. Это уже крайность, согласен.
Могильная земля придавала сестрам-лихоманкам особую силу, она давала им возможность забрать жизнь того, в кого они вцепились, быстрее, чем обычно. У меня же нет цели убивать настырную бизнес-леди. Мне ее надо всего лишь припугнуть.
— Да я вообще, — объяснил мне подъездный. — С людьми ведь по-людски надо договариваться, это-то к чему?
— Вавила Силыч, и рад бы по-людски, — приложил руки к сердцу я. — Да не хотят они меня слышать, понимаешь? А вот запрячь как Савраску и загонять до смерти очень желают. Оно мне надо?
— Нет, так-то конечно, — признал подъездный. — Так никто не хочет.
— То-то и оно, — изрек я. — Родька, паразит, ты где шаришься?
— Пять минуточек, хозяин! — проорал слуга из комнаты. — Ну надо же глянуть, убьет Дениска этого гада или нет?
Родька подсел на криминальные сериалы. Они ему нравились тем, что говорили в них мало, а всё большей частью либо стреляли, либо дрались, либо ели.
— Охти мне! — и в самом деле, через пять минут он влетел на кухню, весь взъерошенный. — Застрелил он этого лиходея заугольного! Но Колю-то, Колю подставил как! Да и старшой их, Серегей, не одобрил его, нет! Но лично я…
— Лично ты завтра без телевизора останешься, — пообещал я ему. — Мы тут сидим, его ждем, а он там кино смотрит!
— Вона! — Родька и в самом деле успел забраться на стол, занять свое место, схватить плошку, а теперь преданно пучил глаза, демонстрируя мне свою готовность к чему угодно. — Командуй, хозяин!
— Орел, — сообщил я Вавиле Силычу. — Краса и гордость!
Тот только ухмыльнулся, понимая, что я шутки шучу.
— Начинаем? — спросил Родька и поднял вверх пестик.
— Листья ореха, шесть штук, — скомандовал я. — Понеслась!
Дело спорилось, уже минут через сорок я снял с огня и перелил бурую, вонючую и дико неаппетитно выглядящую жижу в глиняную плошку, после опустил туда волос и начал начитывать заклятие.
Как только зазвучали первые слова, жижа еще и булькать начала, словно закипая, в кухне стало ощутимо холодно, да еще и запахло чем-то таким… Даже не знаю… Как в больнице, но не лекарствами или там столовой. Это был запах болезни, нездоровья, а может, и смерти.
Вавила Силыч даже поежился на своей табуретке и обхватил плечи руками.
— … терзай, мучь да хладом могильным обдавай. И буде так по слову моему! — закончил я заклятие.
Жижа, которая по мере чтения все более и более убывала из миски, с последними словами испарилась из нее совсем. Или, вернее, буквально втянулась в волос, который один только и остался на дне. Причем он свернулся в колечко и поменял цвет, став седым. Впрочем, не исключено, что как раз наоборот — принял свой естественный цвет. Может, Яна Феликсовна крашеная?
— Получилось? — спросил у меня Вавила Силыч.
— Фиг знает, — передернул плечами я, пинцетом беря волос и отправляя его в полиэтиленовый пакетик. — Скоро узнаем. Если в дверь названивать начнут, а после в нее ногами бить — точно получилось. Жаль, я этого не услышу.
— А ты куда? — удивился подъездный. — В ночь-то?
— На кладбище, — засунул пакетик в рабочую сумку я. — Поеду, меж могилками поброжу, о жизни подумаю. Родька, бездельник, куда ты опять мой телефон засунул? Надо же такси вызвать.
Глава шестнадцатая
Ряжской я позвонил, пока у подъезда такси ждал, на этот раз совершенно не задумываясь о том, сколько сейчас времени. Ну вот такая у нас с ней жизнь — ни минуты покоя.
— Саша, еще немного, и муж подумает, что ты и в самом деле мой любовник, — сонно сообщила мне Ольга Михайловна. — Причем сгорающий от страсти пылкой к моему финансовому положению.
— А почему не непосредственно к вам? — заинтересовался я.
— Потому что ты юн и свеж, а я увядаю, как хризантема осенью, — немного кокетливо сообщила мне Ряжская. — Да, если он так подумает, нам с тобой непременно переспать надо будет. Ну чтобы те претензии, которые он мне выскажет, не на пустом месте основывались. Обидно скандалить без причины. Опять же — когда есть что скрывать, женщина всегда особенно убедительна. Ладно, что тебе от меня на этот раз нужно?
— И приплыла к нему рыбка, и сказала… — еле удерживаясь от смеха, произнес я. — Извините, Ольга Михайловна.
— Тогда уж фея-крестная, — предложила женщина. — Саш, говори, да я спать пойду. Мне вставать через четыре с копейками часа, имей совесть. Хотя — о чем я? Ты же в банке работаешь, откуда у тебя совесть?