На этом их разговор закончился, потому что Анна Петровна внесла в комнату кастрюлю с молодой картошкой, от которой исходил умопомрачительно вкусный парок. Затем она поставила на стол миску соленых грибов, тарелку с жареной рыбой, положила зелень, хлеб и водрузила посреди стола графинчик с каким-то напитком рубинового цвета.
— Это малиновая настойка, — объяснила старушка. — С устатку в самый раз.
Отказаться от такого шикарного угощения, а тем более от настойки, у приятелей не хватило ни сил, ни твердости характера…
На другой день решили осмотреть Орешек под видом туристов. Это была, так сказать, разведка боем. Машину оставили во дворе Анны Петровны, благо он был огорожен высоким дощатым забором с воротами, которые украшала такая же резьба, как и остальные строения. А сами, по совету старушки, отправились на пристань, откуда на Орешек регулярно ходил один-единственный катер под названием «Айгюн». Он исполнял роль парома. Кроме того, Анна Петровна предупредила, что на острове нет точек питания, поэтому приятели зашли в ближайший продовольственный магазин и взяли все, что необходимо туристу в таких случаях, — чтобы не залазить в свои припасы.
На пристани слонялись и частники — оплата та же, а если договориться, то они еще и прокатят вокруг острова. Как рассказал словоохотливый дедок, которому тоже захотелось съездить на экскурсию (хотя, по его словам, ему уже приходилось бывать на Ореховом острове — он назвал Орешек по старинке — несколько раз), особо экстремальные личности из местных владельцев плавательных средств практикуют еще один вид развлечений — проход под аркой Новоладожского канала. Ширина арки около четырех метров, и когда на скорости в полсотни километров катер пытается в нее вписаться, то ощущение получается незабываемое. По крайней мере дедок больше не имел желания повторить такой опыт.
Глеб решил не связываться с частниками. У многих из них хорошая память на лица, а это кладоискателям было ни к чему; на большом катере легче затеряться, слиться с пассажирами в одну безликую массу. «Айгюн» с трудом сопротивлялся течению, волны так и норовили захлестнуть катер, брызги попадали на лицо, и казалось, что днище суденышка неминуемо должно наскочить на камни в фарватере Новоладожского канала. К великому облегчению Федюни, который не любил морские и вообще водные путешествия, все закончилось благополучно. Вскоре вместе с немногочисленной группой экскурсантов и просто бездельников они причалили к единственной пристани на западной оконечности острова.
Башни и кусок крепостной стены, обращенный к причалу, были недавно отреставрированы; кроме того, крыши башен покрыли вполне приличной с виду кровлей и украсили флюгерами. У выхода с пристани — киоск. Тетка, похожая на базарную торговку, едва не насильно заставляла экскурсантов купить входные билеты в крепость, и Глеб с Федюней лишь почесали затылки, посмотрев на их цену, — полста рублей, почти как в Эрмитаже. Похоже, это была классическая «разводка» — ни в одном путеводителе не было написано, что по приезде на остров придется платить еще и за вход. Народ приезжает, деваться ему некуда, приходится раскошеливаться.
Постепенное разрушение стен и башен началась давно, еще в XVIII веке, как вычитал в справочнике Глеб. Во время устроения в крепости тюрьмы стены были лишены зубцов, башни потеряли в своей высоте до трех метров (а некоторые были и вовсе разобраны), засыпан внутренний канал, а двор был изуродован постройками тюремных и казарменных помещений. Но крепость Орешек хранила на себе реальные следы страшных боев прошлого и до сих пор гордо доминировала в истоке Невы.
Глеб уже знал, что крепость на Ореховом острове основал внук Александра Невского, князь Юрий Даниилович. Из стен крепости была видна вся Нева при ее истоке из Ладожского озера. Других способов попасть по воде в Ладогу с запада практически не было (кроме, пожалуй, Вуоксы), но и там жадные до сбора пошлин новгородцы соорудили Корелу.
Главный вход в крепость — мост, опущенный через ров. Была там и непременная для средневековых крепостей металлическая решетка, поднятая над входом в квадратную башню. Проходя под решеткой, Федюня невольно втянул голову в плечи — а ну как упадет! Мало ли какой нетрезвый «шутник» наверху ошивается; вдруг ему вздумается побаловаться с подъемным механизмом?
Женщина-гид рассказывала:
— Официальной датой основания крепости считается, согласно дошедшим до нас летописям, 1323 год. Как сказано в Новгородской рукописи, «в лето 6831 ходиша новгородцы с князем Юрьем и поставиша город на устье Невы, на Ореховом острове». Так это или не так, сказать трудно. Вторая памятная дата — «смутное время». В 1611 году шведские войска были приглашены в качестве союзников русского государства для совместного отпора полякам. Покрутившись вокруг Новгорода и почуяв близкое богатство, шведы, вместо того чтобы идти на Польшу, решили припомнить новгородцам сильные обиды, нанесенные во время многолетнего противостояния, а заодно и прибрать эти земли к рукам. Захватив опорные новгородские пункты на севере и западе от Новгорода (Корелу, Ям, Псков и Печоры), они оказались у стен Орешка. Оборона крепости была долгой, но все же она пала. Из тысячи трехсот защитников крепости выжила лишь сотня. Большая часть Ижорской земли и за крепостью оказалась под шведским владычеством. Столбовский мир 1612 года узаконил этот захват, но ненадолго — в 1655 года воеводы царя Алексея Михайловича овладели крепостью, но по Кардисскому договору 1661 года она снова была возвращена шведам, которые переименовали ее в Нотебург. Наконец, в 1702 году будущий император всероссийский Петр Алексеевич вкупе со своими соратниками графом Шереметевым, князем Голицыным и Александром Меншиковым нещадно бомбардирует крепость, и после двенадцатидневной осады и штурма комендант Нотебурга выносит русским ключи. Царь Петр тогда сказал: «Правда, что зело жесток сей орех был, однако ж, слава Богу, счастливо разгрызен». Не будучи удовлетворенным названием крепости, молодой царь дает ей новое имя Шлиссельбург — «ключ-город».
— Неблагодарные потомки потом переименовали его в Шлюхин город, — тихо прокомментировал Глеб слова гида. — Невзлюбили они новую императрицу Катьку под номером первым, в девичестве Марту Скавронскую, и все тут. Начиная с Анны Монс, Петр отдавал предпочтение женщинам-иноземкам, которые в обхождении с мужчинами были менее чопорны и застенчивы. Да вот только народу нашему они не нравились. К сожалению, тогда не было телевизора, чтобы объяснить холопам, что «секс без границ» это есть гут, «очьень карашо».
— Да сучка она была, эта Марта! — буркнул Федюня. — Влезла мужику в душу и ну топтаться там ногами. А народу пришлось отдуваться за ее штучки.
— Ну, точно как Зойка-Малина, — не удержался Глеб, чтобы не подковырнуть приятеля.
Федюня посмотрел на Глеба бешеными глазами, но смолчал, лишь надулся, как сыч.
— Вскоре крепость была превращена в государеву тюрьму, — между тем продолжала гид, дама весьма приятной наружности в строгом деловом костюме. — Петр тотчас же заточает здесь свою сестру, царевну Марью Алексеевну, за участие в заговоре царевича Алексея. Затем, в 1725 году, по указу второй жены Петра сюда переводят его первую жену, Евдокию Лопухину, томившуюся прежде в Староладожском Успенском монастыре. И пошло-поехало: в 1736 году племянница Петра, Анна Иоанновна, заточает в крепость членов Верховного тайного совета — тех, кто, по сути, и избрал ее на царство: братьев Долгоруких и князя Дмитрия Михайловича Голицына. Вслед за недругами императрицы в крепость заключается ее фаворит — курляндский герцог Эрнест Иоганн Бирон. После смерти Анны Иоанновны императором провозглашается согласно завещанию ее четырехмесячный племянник, Иоанн Антонович. Бирон становится регентом при малолетнем императоре — и через год оказывается в Шлиссельбургской крепости. А спустя пятнадцать лет после Бирона в крепость заключают и самого Иоанна Антоновича, ставшего страшной загадкой русского самодержавия…
— Есть предложение, — сказал Глеб, — свалить от группы. Нужно осмотреться, произвести, так сказать, рекогносцировку местности.
— Давно пора, — недовольно ответил Федюня. — Слушаем тут дурацкую болтовню, а дело стоит.
— Это не болтовня, братец мой. И уж никак не дурацкая. Это ее величество История. Без которой и нас с тобой не было бы…
Они поднялись по крытой каменной лестнице справа от входа в крепость на верхний боевой ход. Бойницы здесь были очень узкими, а стены — толстыми. Чтоб выглянуть наружу, Федюня залез в бойницу и метра два полз на четвереньках.
— Слушай, как они умудрялись воевать?! — спросил он Глеба, вернувшись из своих смотрин.
— А полегче у тебя вопросов нет?
Раньше по крыше боевого хода можно было дойти до следующей башни, глядящей бойницами в сторону Шлиссельбурга, и вскарабкаться уже на нее. Но теперь поперек крыши была возведена трехметровая кирпичная перегородка, изрядно портившая вид. В центре Орешка находился разрушенный собор — полковая церковь петровского гарнизона и укрепленный пункт красноармейцев. От собора уцелела только башня звонницы, а на месте бывшего главного купола стоял монумент советским защитникам крепости.
Затем Глеб и Федюня прошли в цитадель. Там находился Секретный Дом — узилище декабристов и польских борцов за независимость. По лестнице они поднялись на стену, пронизанную полуразрушенными ходами. Сверившись со старинным планом (сверху все было видно, как на ладони), Глеб присвистнул — на месте предполагаемого захоронения клада громоздились сплошные развалины.
— И как мы тут отроем клад? — растерянно спросил Федюня, глядя на груды битого кирпича и дикого камня. — Если, конечно, он существует не в нашем воображении, а на самом деле.
— Да обрящет ищущий, — бодро ответил Глеб, хотя у самого на душе начали кошки скрести.
— Где искать-то?
— Наблюдай за мной…
Координаты и привязки к рыцарскому щиту, обозначавшему место захоронения клада, Глеб помнил наизусть. Но щит ведь накрывает в масштабе большое пространство. Где искать вход в тайник? Наверное, тамплиеры, хранители клада, знали это место и без подсказки. Но ведь прошли столетия, многое изменилось, и как теперь быть?