Продолжая стоять, Франклин в шутку поинтересовался, не являюсь ли я одним из проникших в Ку-клукс-клан агентов ФБР, потому что информаторов в Клане, вероятно, больше, чем действительных членов.
Как только мы дали понять, что обстоятельно изучили его биографию и досье, он начал понемногу открываться. Мы объяснили, что проводим исследование убийц, а поскольку он – один из самых успешных и заметных в этой категории, включили в наш список и его. Франклин кивнул, как нам показалось, согласившись с такой оценкой. Такая тактика лучше всего работает с более самоуверенными, сознающими собственную значимость и воспринимающими себя всерьез убийцами, что было верно в отношении Франклина.
Моя методика в тюремных собеседованиях заключается в том, чтобы рассказать заключенному, каким вижу его и как понимаю, а потом посмотреть и оценить его реакцию. Обычно интервьюируемому нравится, что кто-то уделил ему так много времени, потратил столько сил, чтобы изучить его жизнь, и это подталкивает его к откровенности.
Я проанализировал его молодость и отношения с родителями и для начала заметил, что он хорошо учился в школе, но потом потерял интерес к учебе. Его не интересовали ни спорт, ни внеклассные занятия, и он преимущественно держался особняком. Франклин слушал, ничего не говоря, и мы решили, что стоим на правильном пути.
Чтобы увидеть, как далеко нам удастся зайти, мы начали с вопроса о том, знал ли он, что президент Картер собирался во время своего предвыборного тура сделать остановку во Флориде в октябре 1980 года. Он признал, что знал об этом. Но когда мы спросили, учитывая письмо, написанное им тогдашнему кандидату, планировал ли он покушение, он отмел такую возможность. Нет, он был бы не против расстрелять президента с безопасного расстояния, но – тут он повторил то, что говорил Артур Бремер, – после убийства Джона Кеннеди эта задача усложнилась, и он вряд ли смог бы убить его из снайперского гнезда. К тому же он не считал президента Картера настолько важной особой, чтобы пожертвовать собственной жизнью, даже если бы ему удалось подобраться достаточно близко.
Это заявление не означало, что Франклин отказался от своей расистской и антисемитской философии. Как и в предыдущих интервью со следователями, он высказывал свои взгляды совершенно откровенно и сожалел лишь о том, что не сумел развязать полномасштабную расовую войну, хотя и знал, что вдохновил единомышленников.
Что поразило нас обоих – так это откровенность Франклина в выражении его убеждений, отсутствие какого-либо стеснения и равнодушие к собственной популярности и мнению о нем широкой публики. Хотя нельзя сказать, что его совершенно не трогала реакция тех, кто думал так же. Себя Франклин видел героем в этой когорте и ждал их одобрения. Что еще важнее, он ясно дал понять, что, по сути дела, написал для них сценарий действий. Это довольно необычно для серийных убийц. Они либо заинтересованы только в том, чтобы реализовать свои собственные темные фантазии и избежать наказания за преступления, либо, как Дэвид Берковиц, хотят широкой известности и ощущения силы, которое дает осознание того, что люди боятся их. Франклин четко представлял, на кого именно он хочет повлиять. Поэтому я бы охарактеризовал его как человека вдумчивого и серьезного, по крайней мере, в отношении того, что его интересовало.
Я спросил о нападении на Вернона Джордана – о том преступлении, в котором он никогда не признавался, – и представил свой сценарий произошедшего там. В ответ он улыбнулся, как чеширский кот, и с самодовольным выражением лица спросил:
– И что вы думаете?
Я пожал плечами, предлагая ему продолжить.
– Скажу так, справедливость восторжествовала.
Здесь я обнаружил некий внутренний конфликт.
Когда мы с Кеном обсуждали это позже, то сошлись на том, что Франклин просто опасался заключенных-афроамериканцев, которые, узнав о его признании, могли придумать, как добраться до него даже в охраняемом блоке. С другой стороны, он открыто признался, что стрелял в Ларри Флинта из-за его публикаций о парах смешанной расы.
Франклин ясно дал понять, что, считая себя убежденным христианином, ничего не имеет против порнографии и даже сам активно потребляет соответствующую продукцию. Но, увидев фотографию с участием межрасовой пары, он просто взорвался.
Сначала Франклин отправился в штаб-квартиру «Хастлера» в Коламбус, штат Огайо, и нашел адрес дома и офиса Флинта в местном телефонном справочнике. Но приехав туда, он, по его словам, обнаружил, что Флинт с сестрой президента Джимми Картера, Рут Картер Стэплтон, отправился в Джорджию на суд по обвинению его в непристойности. Готовясь к интервью, мы проверили эту информацию и убедились, что они действительно состояли в отношениях, и Стэплтон на какое-то время даже обратила порнографа в евангелиста. Франклин проехал мимо ее дома, но не заметил никаких признаков его присутствия.
Позже, в Атланте, он навел справки о судебном разбирательстве в Лоуренсвилле, нашел город на карте и, выяснив, что это близко, поехал туда, поселился в мотеле и начал изучать здание суда в поисках подходящего места для оборудования снайперского гнезда.
Он прочитал где-то, что Флинт любит ходить на ланч в кафетерий V&J, поэтому прошел по маршруту между ним и зданием суда и нашел неподалеку заброшенный дом. Сразу после выстрела Франклин подумал, что все прошло хорошо, и сильно расстроился, когда услышал, что Флинт жив. Он признался, что подумывал пойти в больницу и довести дело до конца, но не смог придумать безопасный способ ухода.
Франклин подробно описал, как планировал свои снайперские атаки, как пытался, словно актер или танцор перед выходом на сцену, представить каждую деталь и предусмотреть все возможные непредвиденные обстоятельства, например, появление полицейского, случайно услышавшего выстрелы. Он всегда намечал пути ухода и заранее знал, как избавиться от оружия. Когда удалось только ранить жертву, он считал миссию проваленной.
Во многих интервью невербальные сигналы по крайней мере столь же важны, как и то, что говорит интервьюируемый. Франклин даже продемонстрировал нам свою технику стрельбы и навыки боевых искусств. Я почти уверен, что он думал, что произвел на нас впечатление, но когда мы с Кеном переглянулись, то едва удержались, чтобы не рассмеяться, – настолько комично и абсурдно это выглядело. Я все время напоминал себе, что этот человек гордится своим мастерством в убийстве невинных людей.
Мне всегда интересно наблюдать на такого рода встречах – и Франклин не был исключением, – как преступники вдруг начинают путаться и утверждать, что не помнят некоторые моменты или даже целые промежутки времени своей жизни. Но когда дело доходит до описания самого преступления, как только они включаются в привычный режим мышления, им вспоминается каждая мелочь. Они плохо помнят реакции жертвы, если только это не является частью «почерка», но могут воспроизвести каждое свое движение, каждый ход при совершении преступления. Франклин мог точно сказать, где находился в тот или иной момент, назвать машину, которой пользовался, модель оружия и калибр боеприпасов и куда целился, чтобы выстрел оказался наиболее эффективным.
Когда я перевел разговор на убийство Даррелла Лейна и Данте Эванса Брауна, двух мальчиков в Цинциннати, и предложил Франклину мысленно перенестись на железнодорожную эстакаду и посмотреть вниз через прицел, он отреагировал бесстрастно и коротко, вспомнив тот миг, когда нажимал на спусковой крючок.
Да, он рассчитывал убить смешанную пару, но когда появились мальчики – и возможность уничтожить двух афроамериканцев, – воспользовался шансом.
Я слушал его внимательно, пытаясь обнаружить хотя бы намек на раскаяние. Горе двух семей представить невозможно. И мне действительно показалось, что Франклин говорил об этом с оттенком легкого сожаления, но не более. По крайней мере, сон из-за этого он не потерял.
Самым большим откровением для меня стали не детали, которые он так хорошо помнил, а то, как он говорил об убийстве. Ни торжества, ни раскаяния. Говоря, что потратил пять патронов на одну цель, он напоминал профессионального бейсболиста, сожалеющего о своих промахах в игре. Откровенно и увлеченно говоря о своем расизме, Франклин прямо заявил, что речь идет о выживании белой расы, которая находится под угрозой; в то же время описание самих преступлений звучало сухо и формально.
Когда речь зашла о спонтанном убийстве Мэннинга и Швенн в Мэдисоне, он ушел в сторону и начал рассказывать о том, как планировал убить судью Симонсона. Мы вернули его на автостоянку возле «Ист-Тауна», и он нехотя признал, что не удержался, дал волю чувствам и отклонился от первоначальной цели. Он также согласился, что поступил глупо и ушел только благодаря счастливой случайности. При этом он постоянно возвращался к Симонсону, убийство которого спланировал со всей возможной тщательностью и даже убедился, что сможет идентифицировать жертву, чтобы не убить не того человека. Самые жестокие правонарушители представляют собой клубок противоречий, и эти наблюдения помогли нам разграничить организованные и неорганизованные компоненты криминальной ориентации Франклина. Когда ему удавалось оставаться в рамках систематизированной структуры убеждений, он являл собой организованный тип преступника. Но когда верх брал вспыльчивый характер, организованные аспекты его преступной личности улетали в окно. Тем не менее, даже признав, что расстрел пары на стоянке был ошибкой, опрометчивым и рискованным шагом, он излагал эту историю так, будто те двое встали на его пути и поэтому несли ответственность за срыв миссии. При этом он как бы намекал, что избавление мира от еще одной межрасовой пары тоже было достижением.
Дело было не только в том, что общение людей разных рас обижало его лично. Больше всего он боялся сексуального смешения рас, поэтому и отреагировал так остро на фотографии в «Хастлере». «Смешанные браки – это геноцид белой расы», – сказал он. Судя по его тону и языку тела, этот лозунг он провозглашал не впервые.