— О-ой, Тузик! — обомлела Алевтина.
— Не Тузик, Аля, а Туз Селиванович! — поправил просочившийся следом в кабинет долговязый спутник в шикарном сером костюме в черную с проблеском полосочку и в рубашке с черным классическим галстуком, в котором поблескивала бриллиантовая булавка.
— Клавдий-Октавиан! — простонала Алевтина. — До-ма-рощинер!..
Длинное лицо Домарощинера, демонстрируя значительность своего носителя, удлинилось еще больше.
— Приятно слышать, что вы нас не забыли, — усмехнулся он многозначительно, как умел и прежде, но теперь эта многозначительность казалась еще более многозначительной.
Шикарный Тузик хранил гордое молчание, но глаза вцепились по-кошачьи сначала в лицо Переца, который вежливо кивнул в ответ, потом в Алевтину: сначала сверху вниз, потом снизу вверх. При этом у нее возникло гадливое ощущение, будто на нее вылили ведро спермы. Именно так странно и подумалось-ощутилось, и Алевтина брезгливо передернулась.
Тузик это заметил и, кажется, понял. Во всяком случае, на физиономии его появилась презрительная усмешка, которая появлялась всегда, когда он говорил о женщинах-бабах-бабенках-стервах-швабрах-щетках-тварях-суках.
— Клавдий-Октавиан, — распорядился он начальственным баритоном, — ознакомьте господ с документом.
— Да вы присаживайтесь, — предложил Перец гостям, вспомнив, наконец, о долге хозяйской вежливости.
— Скоро и всенепременно, — отмахнулся Тузик, — а пока ознакомьтесь.
И переступил с носок на пятки, с пяток на носки.
Домарощинер водрузил на стол заседаний новенький кейс, набрал код на замке и под музыкальное сопровождение крышка откинулась. Клавдий-Октавиан бережно извлек из глубин кейса лист и, держа его двумя руками, как величайшую ценность, поднес к Перецу и положил перед ним на стол.
— Прошу-с, — опять многозначительно усмехнулся он и, пятясь, отошел к кейсу.
Алевтина поспешно встала за спиной Переца и воззрилась на бумагу, которая, надо признать, действительно выглядела весьма внушительно: и золотое тиснение, и герб, и гербовая печать и размашистая начальственная подпись, и водяные знаки… Алевтина знала цену бумагам, и от этой, даже не вчитываясь в содержание, от одного ее вида стало нехорошо где-то в животе, и мерзкий холодок пробежал по спине.
Домарощинер не мог прийти ТАК с хорошей для нее и Переца бумагой… Тем более, вместе с Тузиком.
Переца всегда интересовал в бумаге текст. Точнее, информация, содержащаяся в тексте. Поэтому он даже не обратил внимания на внешний вид документа, а сразу принялся его читать:
«Настоящим удостоверяется частная собственность Козлова Туза Селивановича на территорию поселка ликвидированного Управления по Делам леса и на прилегающий к ней лес как ближайшего родственника (сына) первооткрывателя этой территории Козлова Селивана Селивановича — жертвы репрессий низвергнутого тоталитарного антинародного режима.
Все материальные ценности (строения, техника и прочее), находящиеся на балансе Управления по Делам леса, передаются в распоряжение Козлова Туза Селивановича в качестве обеспечения государственного пакета акций акционерного общества „Лесотур“».
— Вы действительно сын первопроходца Селивана? — удивился Перец, еще не вполне осознав, что он прочитал.
— Это так же точно, как то, что ты — бывший директор, — холодно процедил Тузик.
— Да какой он жертва репрессий?! — воскликнула Алевтина. — Я читала архивы: бандит, вор и насильник!.. Организовал коллективный побег из лагеря. Каторжники перевалили горы и увидели Лес…
— Вот и Алевтина подтвердила мои права, — одобрительно улыбнулся Тузик. — Надеюсь, теперь так будет всегда.
— Да ничего я не подтверждала! — возмутилась она.
— Ну-ну, — усмехнулся он криво. — А тебе, Перец, все ясно? Понял, что теперь ты здесь никто?..
— Это-то я понял, — кивнул Перец. — Не пойму только, как можно передавать Лес в чью-либо собственность, даже государственную, тем более, в частную?! Лес — он сам по себе. Он — природа, а природа над государствами и цивилизациями! Это какое-то безумие, глупость, чушь!..
— Господин Перец, — возник Домарощинер, — Подобное оскорбление государственного авторитета недопустимо и чревато…
— Это государственная глупость чревата… — строго ответил ему Перец.
— Кончай дискуссии, Клаша, — приказал Тузик. — У нас с ним теперь один разговор…
Он вытащил руку из кармана и резко ударил Переца в челюсть.
Перец отстраненно услышал, как у него что-то хрустнуло, и в глазах потемнело…
— Отличный удар, Туз Селиванович! — одобрительно захихикал Клавдий-Октавиан. — Поделом им, прихвостням тоталитаризма!
— А-а-а! — вдруг закричала Алевтина и бросилась на Тузика, стремясь смести его с лица земли, но неожиданно оказалась в железных тисках лапищ тузикова телохранителя. Она попыталась вырваться, но бульдозер, наверное, сдвинуть с места было бы легче. От бессилия и обиды она рычала и повизгивала, но в ее положении ничего от этого не менялось.
— Привяжи его! — приказал Тузик второму телохранителю и снял с руки массивный кастет.
Второй телохранитель извлек из подкладки пиджака, видимо, специально оборудованного, небольшой моток веревки и ловко прикрепил Переца к креслу. Так что, когда он через минуту начал приходить в себя, пошевелиться у него не было ни малейшей возможности.
Тузик внимательно следил за глазами Переца.
— А, оклемался! — обрадовался он, наконец. — Не обижайся на меня, Перчик, сам понимаешь — долг платежом красен. А я привык отдавать долги. Так же, как получать свое… Теперь ты понял, что нехорошо бить человека по лицу?
— Я это всегда знал, — непослушным распухшим языком пробормотал Перец.
— Зачем же бил меня? — усмехнулся Тузик.
— Я бил не человека, а мерзкое обнаглевшее животное, которое, к сожалению, другого языка не понимает, — прохрипел Перец, сглатывая соленый сгусток крови.
— А братьев наших меньших и совсем грешно бить, — развел руками Тузик. — А еще интеллигент! Стыдно… Но к этому мы еще вернемся…
— Отвяжите меня! — потребовал Перец.
— Э, нет, еще рано, — отрицательно помотал головой Тузик. — Что-то ты слишком разговорчив стал… Отвлекать будешь… Заклей этому соловью клювик! — приказал он телохранителю.
Тот извлек из кармана широкий скотч и заклеил рот Переца.
Теперь Перец мог говорить только глазами, да кто на них смотрел!
— Заткнись! — рявкнул Тузик на Алевтину, все еще скулившую. — А то и тебе заклеим!..
Алевтина заткнулась и вопросительно посмотрела на Тузика.
— Та-ак! — потер он руки. — Клавдий-Октавиан, продолжайте протокольную церемонию. Это по вашей части.
— Так точно, Туз Селиванович! — отрапортовал Домарощинер и повернулся к Алевтине.
— Итак, уважаемая Алевтина, вы, наверное, уже поняли, кто здесь хозяин, — медоточиво ухмыльнулся он. — Однако Порядок есть Порядок! Вы знаете его, и он должен быть соблюден!
— Он сохранился? — обрадовалась Алевтина.
— В общих чертах, — кивнул Домарощинер.
— Тогда он никогда не будет здесь хозяином! — сверкнула она глазами в сторону Тузика.
— Это почему же? — иронически усмехнулся Клавдий-Октавиан.
— Потому что я его не хочу! — выкрикнула торжествующе Алевтина.
— А-а-а, — понимающе закивал Домарощинер. — Только при Новом Порядке это и не обязательно. Главное, чтоб он вами обладал… При старом Порядке брали вы, теперь берут вас… Но по сути процесс нисколько не изменился, — подхихикнул он: — Туда-сюда-обратно… к взаимному удовольствию…
— Ни за что! — взвизгнула она.
— Это вы зря, уважаемая, — умиротворяюще вздохнул Домарощинер. — Неужели вы не понимаете, что это неизбежно?.. Вы же мудрая женщина… весьма многоопытная… — мерзко ухмыльнулся он. — Вы должны трезво оценить ситуацию и… от всей души рекомендую вам расслабиться и, как полагается, получить удовольствие… Итак-с? — с улыбкой заглянул он ей в глаза.
— Ни за что! — вскрикнула она и плюнула ему в физиономию.
— Воля ваша, воля ваша, сладчайшая, — расплылся он в широчайшей улыбке, одновременно утираясь носовым платком. — Подготовить объект к использованию! — вдруг резко сменив тон, приказал он телохранителям.
Бритоголовый, до сих пор стоявший с отсутствующим видом возле Переца, неторопливо подошел к Алевтине, начавшей обеспокоенно дергаться в мертвой хватке другого телохранителя.
— Пшел вон! — закричала она. — Не прикасайся ко мне!
Но он, будто не слыша, надвигался на нее, словно собирался пройти сквозь: глаза его вроде бы были направлены на нее, но казалось, что он ее не видит. Алевтине стало настолько не по себе, что она замолчала и застыла в руках первого телохранителя. Бритоголовый протянул руку к ее шее. Алевтина похолодела. Он засунул пальцы за шиворот ее платья. Совсем немного. И одним резким движением, она даже не успела отреагировать и осознать, как это произошло, сорвал с нее всю одежду, включая трусики. Так, что она осталась в одних туфлях. Ее одежда бесформенным комком свисала с пятерни Бритоголового. Он, не глядя, отбросил тряпки в сторону, достал из внутренностей пиджака два комплекта наручников и, быстро присев, защелкнул их на ее лодыжках. Потом залез под пиджак к другому телохранителю, для чего тому пришлось отодвинуть от себя Алевтину на длину рук, и извлек еще пару наручников. Защелкнул их на руках. Державший ее мордоворот легко перенес Алевтину к столу заседаний, и через пару секунд она оказалась прикованной к торцу стола: ноги — к ножкам, руки — к поперечине под столешницей. В результате она стояла раскорякой, почти упираясь лицом в поверхность стола. Теперь она была совершенно беззащитна, особенно сзади.
«Черт побери, — подумала Алевтина, — сколько мужиков перепробовала, но еще никто меня не насиловал… Дождалась!..»
— Прошу-с! — приглашающе протянул руки Домарощинер. — Извольте, Туз Селиванович, так сказать, приступить к исполнению-с, хе-хе…