— Успокойся, милая, — повела руками над ее головой Нава.
Лава закрыла глаза и тихо вздохнула. Потом снова открыла глаза.
— А, Молчун, — узнала она. — Тебя позвали. Тут кто-то говорил твоим голосом, только я ему не поверила и прогнала… Как далеко ты был… Всегда успевал, а в этот раз не успел… Я тебя не послушалась… Мне так плохо без тебя стало… А Кулак с Колченогом думают, что я в доме у отца сплю. Я их обманула. Ты их не ругай… Знаешь, Молчун, я теперь не могу быть твоей женой. Меня испортили. Я теперь не женщина. А не женщина не может быть женой…
При этих словах Нава вздрогнула, будто ее укололи.
— Нет, Лава, ты самая прекрасная женщина на свете! — воскликнул Кандид. — Тебя поранили, но ты поправишься!.. И… будешь моей женой! — выдавил он из себя обещание.
— Ты мужчина, Молчун, тебе не понять… Я больше не хочу быть женщиной… Оказывается, это так плохо — быть женщиной… Твоей бы женщиной, наверное, раньше я бы смогла быть… Ты добрый и ласковый… Но не получилось… А теперь я не хочу быть женщиной. Зачем быть женщиной, если тебя всякий может обидеть!..
— Мы их уничтожили, — сказал Молчун. — Они больше тебя не обидят.
— Глупый, ты не видел, как другие мужики на меня смотрели… Раньше боялись трогать, потому что я дочка Старосты и твоя невеста… А теперь…
— Я никого к тебе не подпущу! — воскликнул Кандид.
— Пока ты рядом, никто и не подойдет… Но я уже не хочу быть ничьей женщиной, — всхлипнула Лава.
— И не надо, — согласился Кандид. — Выздоравливай, отдыхай, ты будешь среди друзей.
— Ты видел человека, упавшего в Чертову Пасть? — вдруг спросила Лава. — У меня одна подруга, когда бежала, поскользнулась и упала туда… Ты бы слышал, как она кричала!.. Сначала она стала жидкой, как каша, потом плоской, как лепешка, а потом растеклась по поверхности и исчезла… И это еще была сытая Чертова Пасть, тихая и спокойная…
— Колченог вон тоже попал ногой в Чертову Пасть, — ответил Кандид. — Конечно, он долго после этого был Колченогом, но теперь-то опять стал Скороходом…
— Он только ногой попал, а я вся, — вздохнула Лава. — Разве ты не видишь, Молчун, меня нет — я растеклась и исчезла… Я и тебя-то плохо вижу… Слышу хорошо, а вижу плохо, потому что, наверное, еще не совсем исчезла, а исчезаю… Подружка тоже растекалась, растекалась по Чертовой пасти и почему-то все время кричала, когда ее уже не было… Растекшаяся каша была, а ее не было… А кричала… Или это у меня в ушах ее голос застрял? Ее уже не было, а голос застрял… Вот и твой голос у меня в ушах застрял. Странные у меня уши… Меня уже нет. А твой голос застрял… Ты, Молчун, не расстраивайся, — вдруг сказала она деловым тоном. — У нас в деревне за тебя любая девчонка пойдет и женщина… Ты найди себе жену. Мужику нельзя без жены, он становится страшный, как рукоед или… Чертова Пасть… А где эти… эти?.. — приподняла она голову.
— Вот они, — показала Рита пальцем на семь белых, подрагивающих комочков размером с баскетбольный мяч.
«Как такие громилы уместились в такой объем? — удивился Перец. — Разве что удалено все лишнее — вода, газы, дерьмо»…
— Наверное, у них не было жены, — сказала Лава, равнодушно поглядев на шары.
— Души у них не было, — сказал Перец. — Вот только эта протоплазма с потребностями…
— Пошли вон, — брезгливо приказала Рита, и шары, вздрогнув, тронулись с места и покатились в темноту.
— Куда ты их? — спросила Нава. — Не в наш Город?
— Нет! Стану я поганить чистый Город этой мразью! — поморщилась Рита. — Я их отправила в утилизатор у биостанции. А там уж разберутся…
— Правильно, — кивнула Нава.
— Нава, — обратилась к ней Лава, — отведи меня в свой Город. Ты рассказывала, что он для тех, кто не хочет быть женщиной… Он очищает и дает новую жизнь… Я уже умерла… Мне нужна новая жизнь…
— Нет! — воскликнул Кандид.
— Ты не бойся, Молчун, — повернула к нему голову Лава. — Я вернусь к тебе… Как Нава вернулась, так и я вернусь. Я же говорила, что не могу без тебя… От тебя, вообще, уйти невозможно, ты, как Лес… Мы тебе вместе другую жену найдем…
— Не нужна мне никакая жена! — взвыл Кандид. — Мне вы нужны!
— Не сердись, Молчун, — рассудительно сказала Лава. — Мы у тебя будем, а жена мужику всегда нужна.
— Ты лучше сама поправляйся, и будешь мне женой! — потребовал Кандид.
— Извини, Молчун, никак не могу, — виновато вздохнула Лава. — Если б не умерла, обязательно стала бы тебе женой, я бы хорошей женой была тебе, Молчун, но вот исчезла… Кто в Чертову Пасть попадает, не возвращается. Растекается, растекается и исчезает… А деревню ты не оставляй, пропадут они без тебя. У мужиков в голове только бродило, каша да бабы. А бабы, они и есть бабы — на них деревня и держится — и поле, и дети, и пища, и мужики… Им помочь надо, а то сами к мертвякам побегут… Уже пошли такие разговоры…
— Не оставлю, Лава, — пообещал Кандид. — Только ты не уходи!
— Странный ты, Молчун, — серьезно сказала Лава. — Неужели ты не видишь, что я уже ушла.
— Так вернись!
— Вернусь, после Города, — пообещала она. — Не могу же я вернуться мертвая. Воскресну — и вернусь.
— Ты можешь что-нибудь сделать, Нава? — взмолился Кандид. — Или ты, Рита?
Подруги сосредоточенно склонились над Лавой. Она с интересом переводила глаза с одной на другую.
— Видишь, Молчун, смотрят, смотрят, а найти меня не могут, — показала она глазами на подруг.
— Точнее не скажешь, — кивнула Рита. — Ее психика уничтожена.
— Но она говорит почти разумные вещи! — воскликнул Кандид.
— Колченог тоже ходил, — ответила Нава. — Ты хочешь оставить ее психическим Колченогом?
— Нет, конечно!.. Но неужели бессильны время, покой, любовь?.. — не сдавался он.
— Деревенская дурочка, разумеется сможет существовать, — сказала Нава. — Но имеем ли мы право обрекать ее на это?
— Тем более, что альтернатива — вечная жизнь совершенного существа, — неожиданно вмешался в разговор Перец.
Кандид внимательно посмотрел на него.
— И ты с ними? — тяжко вздохнул он.
— Я тоже люблю эту бедную девочку, по-своему, — ответил Перец. — Мне было бы страшно каждый день видеть ее деревенской дурочкой и знать, что в этом виноват я.
Кандид растерянно посмотрел на друзей и вздохнул, соглашаясь с их правотой.
— Нава! Ну, отведи же меня в свой Город! — капризно потребовала Лава.
— Вставай, пошли, — по-деловому ответила Нава.
Лава попробовала встать, но ничего у нее не вышло. Она вдруг застонала и потеряла сознание.
— Что такое?! — удивилась Нава. — Она должна была встать.
Рита молча наклонилась над Лавой и долго ее изучала, поводя ладонями.
— Посмотри здесь, — показала она. Нава «посмотрела».
— Надо же! Как же я не заметила! Никудышный из меня лекарь! — воскликнула Нава. — У нее еще и позвоночник поврежден!
— Эти сволочи были одеты в бронежилеты, — повела Рита головой в сторону куч оставленной «шарами» одежды. — Если такой рухнет на тебя… Да еще если под спиной камень или корень… Так, наверное, и было… Еще удивительно, что она временами приходит в сознание.
— Да, — кивнула Нава. — Ее спасти может только Одержание… Давай вместе снимем боль, — предложила она Рите.
Они молча склонились над Лавой, и вскоре она открыла глаза.
— Ну, мы идем? — спросила она.
— Ты не можешь идти, — сказала Нава. — Сейчас мертвяки тебя осторожно отнесут.
— Нет! — вскрикнула Лава. — Только не мертвяки. Мне противно. Я боюсь. Я не хочу!.. Пусть Молчун меня отнесет. Я всегда мечтала, чтобы он понес меня на руках, а он не носил. Вот я и дождалась.
Кандид заскрипел зубами.
— Тебе может стать больно, Молчуну неудобно тебя нести, — предупредила Нава.
— Нет, пусть Молчун! — закапризничала Лава. — Молчун не умеет больно.
— Дайте ее мне, — сказал он. — Я постараюсь.
Он встал на колени перед Лавой, подсунул под нее руки и попытался подняться.
— Подожди, я помогу поднять! — подскочил Перец.
Он соединил свои руки с руками Кандида, и они вдвоем осторожно подняли Лаву.
— Теперь я сам, спасибо, — кивнул Кандид Перецу, и тот потихоньку убрал свои руки.
— Какая же ты легкая, девочка! — удивился Кандид.
Она обвила его шею руками и улыбнулась.
— Неси меня, Молчун, — прошептала Лава, и он осторожно шагнул вперед.
— Постой! — крикнул Перец. — Я сделаю просеку к озеру, чтобы ты мог идти по прямой. Лес снова вырастет.
Перец заскочил в МБМ, тот заурчал двигателем и резко двинулся вперед, выдвинув перед собой какое-то приспособление.
Деревья, не умеющие прыгать, покорно падали в стороны, открывая перед Кандидом ровную просеку. Впереди шли мертвяки и убирали с дороги мешающие кусты. Подруги шли по бокам от Кандида, страхуя его от падения и обезболивая Лаву.
В поселке забрехали собаки. Но Кандид их не слышал, потому что прислушивался к дыханию Лавы, не больно ли ей, и внимательно разглядывал путь перед собой, чтобы не споткнуться.
«Это уже было со мной, — думал Кандид. — Когда-то уже было… Я вот так же нес, прижимая к груди, самое дорогое, что у меня было — дочь свою, теплую и единственную, нес туда, где у меня ее заберут, туда, где плачут, и был абсолютно уверен, что поступаю правильно. Мне было страшно от того, что делаю, но я почему-то не сомневался, что во имя чего-то высшего должен так поступить, должен совершить подвиг, которого никто не оценит. Но мне и не надо было, чтобы оценивали, я знал, что такое „надо“… Еще там был Карл, который остановил меня… Тогда ее звали Навой… Спасибо тебе, Карл. Правда, я ее все равно не уберег. Но ты в этом не виноват… Теперь снова!.. Какая она маленькая и хрупкая!.. Глупенькая, хотела быть моей женой. Но разве такие маленькие и хрупкие могут быть женами? Они могут быть только дочерьми, но от этого мы их любим не меньше. Возможно, даже больше. Только они этого не понимают и хотят быть нашими женами, чтобы быть нам нужными. А они нам и так нужны… И вот опять я несу ее туда, где потеряю. Теперь я знаю, что это никакой не подвиг, что это нужно для ее спасения, но все равно ощущение, как будто режут по живому… Теперь ее