Боб подошел к своему биологическому дяде и склонился над ним.
– Ого, – сказал Волеску. – Какие у тебя большие зубы!
Боб взял его за плечи, и под его пальцами руки Волеску вдруг показались маленькими и хрупкими. Боб надавил посильнее, и Волеску болезненно поморщился. Не спеша проведя ладонями по плечам Волеску, Боб обхватил правой рукой его затылок, играя большим пальцем возле кадыка.
– Попробуй только еще раз мне солгать, – прошептал он.
– А я-то думал, – сказал Волеску, – что у того, кто когда-то сам был малышом, хватит ума не мучить других.
– Все мы когда-то были малышами, – заметила Петра. – Отпусти его шею, Боб.
– Дай хоть немножко сдавлю ему глотку.
– Он слишком уверен в себе. И нисколько не сомневается, что детей нам никогда не найти.
– Детей так много, – добродушно проговорил Волеску, – а времени так мало.
– Он рассчитывает, что мы не станем его пытать, – сказал Боб.
– Или, может, сам этого хочет, – возразила Петра. – Кто знает, что у него на уме. Единственная разница между Волеску и Ахиллом – размер их амбиций. Мечты Волеску очень уж мелки.
Глаза Волеску наполнились слезами.
– Я все еще считаю тебя моим единственным сыном, – сказал он Бобу. – Жаль, что мы не можем пообщаться по-другому.
Боб помассировал большим пальцем шею Волеску в области гортани.
– Удивительно, как вам каждый раз удается найти место для своих тошнотворных занятий, – сказала Петра. – Но эта лаборатория теперь закрыта. Правительство Руанды поручит своим ученым обследовать ее, чтобы выяснить, чем вы тут занимались.
– Вот так всегда – работаю я, а заслуги достаются другим, – вздохнул Волеску.
– Чувствуешь, как твое горло почти помещается в одной моей руке? – спросил Боб.
– Давай заберем его обратно в Рибейран-Прету, Джулиан.
– Было бы прекрасно, – заметил Волеску. – Как дела у моей сестры и ее мужа? Или ты теперь настолько важная персона, что вообще с ними не видишься?
– Он так говорит о моей семье, – бросил Боб, – будто это не он – монстр, который незаконно клонировал моего брата, а потом убил все клоны, кроме одного.
– Они вернулись обратно в Грецию, – сказала Петра. – Пожалуйста, не убивай его, Боб. Прошу тебя.
– Напомни почему.
– Потому что мы добрые.
– Вы живете убийствами, – рассмеялся Волеску. – Скольких убили вы оба? А если прибавить всех жукеров, что вы уничтожили в космосе…
– Ладно, – сказала Петра. – Давай убей его.
Боб сжал пальцы – на самом деле не слишком сильно, но Волеску издал сдавленный горловой звук и выпучил глаза. В это мгновение в лабораторию вошел Сурьявонг.
– Генерал Дельфики, сэр… – начал он.
– Одну минуту, Сури, – сказала Петра. – Он кое-кого убивает.
Боб ослабил хватку.
– Сэр, – сказал Сурьявонг, – это лаборатория военных разработок.
– И генетических исследований в том числе?
– У некоторых работавших здесь ученых имелись опасения насчет работы Волеску и источников его грантов. Они собирали доказательства, – впрочем, тех оказалось не много. Но все указывает на то, что Волеску выращивал вирус обычной простуды, способный переносить генетические изменения.
– На взрослых он бы не подействовал, – заметил Боб.
– Возможно, мне не стоило говорить про военные разработки, – сказал Сурьявонг, – но я подумал, что, может быть, так вы быстрее перестанете его душить.
– Так что же это? – спросил Боб.
– Проект по изменению человеческого генома.
– О том, что он над этим работал, мы знаем, – сказала Петра.
– Но не с вирусами в качестве переносчика, – заметил Боб. – Чем ты тут занимался, Волеску?
– Выполнял условия моих грантов, – прохрипел тот.
– Грантов от кого?
– От тех, кто их предоставлял.
– Возьми весь комплекс под охрану, – велел Боб. – Я свяжусь с Гегемоном и потребую, чтобы по всему периметру поставили руандийских солдат.
– Думаю, – сказала Петра, – у нашего выдающегося ученого друга возникла сумасбродная идея переделать человечество.
– Нам нужен Антон. Пусть разбирается, чем занимался его чокнутый ученик, – заявил Боб.
– Сури, – сказала Петра, – Боб вовсе не собирался его убивать.
– Как раз собирался, – возразил Боб.
– Я бы его остановила, – заверила Петра.
Сури коротко рассмеялся:
– Порой люди не могут без убийств. Пока что результат Боба – один к одному.
Петра больше не присутствовала при беседах с Волеску. Вряд ли их можно было назвать допросами – прямые вопросы вели в никуда, угрозы, похоже, ничего не значили. Общение с ним сводило с ума и действовало на нервы, к тому же ей крайне не нравилось, как он смотрит на ее увеличивающийся с каждым днем живот.
Тем не менее она старалась быть в курсе того, что они за неимением лучшего называли проектом Волеску. Глава электронной безопасности Феррейра напряженно трудился, пытаясь отследить все, что делал Волеску на своем компьютере, и его разнообразные личности в сети. Но вместе с тем Петра наблюдала, чтобы уже начатый анализ баз данных продолжался и дальше. Дети существовали где-то в утробах суррогатных матерей, которые рано или поздно должны были родить. Вряд ли Волеску стал бы рисковать их жизнями, лишив матерей доступа к качественной медицине – фактически это было обязательным требованием. Так что они должны были разрешиться от бремени в больницах с официальной регистрацией.
Петра не могла даже предположить, каким образом можно найти этих детей среди миллионов, родившихся в течение определенного периода. Но они продолжали собирать данные и индексировать их по всем возможным переменным, чтобы было с чем работать, когда наконец обнаружится некий идентифицирующий признак.
Тем временем Боб вел беседы с Волеску. Хоть они порой и давали результат, Боб никак не мог решить: то ли Волеску неосознанно выдает информацию, то ли преднамеренно играет с ними, делясь обрывками сведений, от которых в конечном счете будет мало пользы.
Когда он не общался с Волеску, проводил время с Антоном, который вернулся из отставки и согласился принимать сильнодействующие средства, подавлявшие отвращение к работе в его области науки.
– Я каждый день убеждаю себя, – сказал он Бобу, – что не занимаюсь наукой, а просто проверяю домашние задания студентов. Это помогает, но меня все равно тошнит. Ничего не могу с собой поделать.
– Не насилуйте себя больше, чем можете.
– Мне помогает жена, – сказал Антон. – Она очень терпелива со мной, стариком. И – знаешь что? Она беременна. Естественным путем!
– Поздравляю, – отозвался Боб, зная, насколько это было тяжело для Антона, чьи сексуальные желания шли вразрез с планами завести детей.
– Мое тело до сих пор все умеет, даже в таком возрасте, – рассмеялся Антон. – Даже то, что кажется неестественным.
Но, несмотря на счастье Антона, картина, которую он рисовал, выглядела все хуже и хуже.
– Его план был достаточно прост, – сказал он. – Он намеревался уничтожить человечество.
– Зачем? Не вижу смысла. Месть?
– Вовсе нет. Уничтожить – и заменить другим. Выбранный им вирус должен был проникать непосредственно в репродуктивные клетки тела – в каждый сперматозоид, в каждую яйцеклетку. Вирус заражает, но не убивает – просто вырезает участок генетического кода и заменяет его другим. Изменения могут быть какими угодно – скажем, сила и скорость уроженца Восточной Африки. Некоторых мне не понять, поскольку никто по-настоящему не пытался исследовать функции этой части генома. А про некоторые я даже не знаю, подходят ли они для человека. Мне пришлось бы проверить каждое из них, но сделать этого я не могу. Это уже настоящая наука. Так что пусть этим займется кто-нибудь другой, позже.
– Вы не упомянули самое серьезное изменение, – напомнил Боб.
– Мой ключик, – сказал Антон. – Его вирус поворачивает ключ.
– Значит, у него нет противоядия. Невозможно включить интеллектуальные способности, не запустив одновременно постоянный рост.
– Если бы оно у него было – он бы им воспользовался. Какой смысл этого не делать?
– Получается, все-таки это биологическое оружие.
– Оружие? Которое воздействует только на детей, вынуждая их умирать от гигантизма, не дожив и до двадцати? Да уж, от этого войска точно в панике разбегутся.
– Тогда что?
– Волеску считает себя богом. Или, по крайней мере, рядится в одежды бога. Он пытается заставить человечество перепрыгнуть к следующей стадии эволюции. Распространить заразу, чтобы нормальные дети никогда больше не рождались.
– Но это же безумие. Если все будут умирать столь рано…
– Нет-нет, Джулиан. Вовсе не безумие. Почему люди живут так долго, хотя способности математиков и поэтов исчерпываются к тридцати годам? Ответ: из-за наших внуков. Выжить в непростом мире внукам помогают бабушки и дедушки. Обществу, где оберегали стариков, слушали и уважали их – и кормили, – всегда проще было существовать. Но речь идет об обществах на грани голодной смерти, где люди постоянно рисковали жизнью. Разве сегодня нам приходится столько рисковать?
– Если войны будут становиться все хуже…
– Да, война, – покивал Антон. – Если убить все поколение мужчин, их родители сохранят свой сексуальный потенциал и смогут произвести на свет следующее поколение, даже если погибнет вся молодежь. Но Волеску считает, что мы готовы пойти дальше планирования смертей молодых.
– И потому его вполне устраивают поколения моложе двадцати?
– Образ жизни общества меняется. Когда ты взял на себя роль взрослого, Боб? Когда твой мозг стал готов работать, чтобы изменить мир?
– В десять лет. И даже раньше, если бы я получил хорошее образование.
– И ты его получишь. Все наши школы изменятся, поскольку дети будут готовы к учебе в три года и даже в два. К десяти годам, если произойдет генетическое изменение Волеску, новое поколение будет полностью готово сменить старое – вступая в брак как можно раньше, плодясь как кролики, становясь непобедимыми в бою гигантами, пока не отдадут концы от сердечного приступа. Не понимаешь? Вместо того чтобы отправлять на смерть молодых, мы пошлем восемнадцатилетних стариков. А наукой, технологиями, строительством, сельским хозяйством и прочим будут заниматься молодые, десятилетние. И все похожие на тебя.