— Ты — хороший всадник. Как твое имя?
Шаван назывался, и Пауль разрешал ему несколько минут ехать рядом, внутри круга ханидов. Близость к Гной-ганте была лучшею, самой ценной из наград. Не считая, конечно, владения Перстами.
А лучницу Чару Пауль называл своей молнией. Она овладела Перстом еще в Рей-Рое, буквально за день, будто была рождена для него. Кнут и Муха стреляли пока что лучше Чары, но было ясно: стоит ей набраться опыта — и она станет самым грозным воином орды.
— Покажи, как ты это делаешь, — говорил Пауль жадно, с похотью, будто велел ей раздеться и поласкать саму себя.
— Цель? — спрашивала лучница.
Он указывал птицу в небе или подбрасывал вверх комок земли. Чара делала вдох — и стреляла. В отличие от всех солдат бригады, она не поднимала руку, а била снизу, от бедра. Коротким движением сгибала локоть и метала в небо огонь. По неопытности Чара промахивалась — но тут же делала второй, третий выстрел с такой скоростью, что вся очередь занимала один вдох. Ни одна цель не доживала до второго вдоха лучницы.
— Ты очень хороша, — говорил Пауль. — Одна положишь целую роту.
Нельзя было понять, приятно ли ей. Кажется, смуглые щеки Чары становились чуть краснее.
— Покажи, как ты это делаешь, — сказал Пауль, указав на шавана. Одного из тех, кого Кнут изгонял из орды.
— Он — наш, — возразила Чара.
— Он провинился.
— Кнут накажет. Убивать своих я не стану.
— Ты хотела убить Морана.
— Только его.
Пауль медлил, давая Чаре ощутить, как ее собственная жизнь качается на весах. Смотрел ей в лицо, ища признаков страха. Чара не бледнела и не отводила взгляд. Ее мужество возбуждало Пауля.
Кнут, Муха и Чара имели также одну общую роль: тренировать ханидов. И во время привалов, и прямо на ходу они обучали избранных владеть Перстами. Муха был самым веселым из наставников, шаваны буквально обожали его. Кнут требовал жесткого послушания и пугал расправой. Чара вела себя так, будто ей плевать на учеников. Однако лучшею наставницей была именно она. Где Муха говорил сотню слов, там Чара обходилась десятью — но эти слова попадали в самую суть. Чара умела сказать именно то, что заставляло ученика выстрелить как надо. Если у кого-то что-то не получалось — она не наказывала; если делал большие успехи — не хвалила. Но однажды она вывела ханида из строя и подвела к Паулю:
— Этот не годится. Он не стрелок.
— Почему?
Чара потерла кончиками пальцев — будто в пальцах стрелка должно быть нечто такое, чего нет у этого парня.
— Уверена?
Она щелкнула себя по горлу — шаванский жест: мол, крайнее слово сказано.
— Сдай Перст Вильгельма, — приказал Пауль ученику.
Тот побелел:
— Но как?.. Я же достоин, я избран!.. Гной-ганта, отдай меня другому наставнику, я научусь!
— Перст Вильгельма, — повторил Пауль.
Внутри шавана что-то щелкнуло — и он кинулся бежать. Несколько ханидов прицелились ему в спину, однако Пауль запретил стрелять. Поднявшись в стременах, он закричал так, чтобы слышали на много ярдов вокруг:
— Кто убегает, тот недостоин! Шаваны, поймайте его и заберите Перст!
— Он будет защищаться, — предупредила Чара. — Хоть и плох, но с близка попадет.
— Так и хочу.
Дюжина шаванов выхватилась из ближайшего отряда, ринулась наперерез беглецу. Он открыл огонь. Как и сказала Чара, он бил мимо, снова мимо, снова. Но когда ловцы приблизились, стал попадать в цель. Кто-то вспыхнул заживо, другого прожгло насквозь, третьему выгрызло дыру в боку. Несколько испугались и ринулись наутек. Но четверо не струсили — добежали-таки до ханида и изрубили в куски. Один подхватил отсеченную руку с Перстом и с нею подскочил к Паулю:
— Я достоин! Прими меня, Гной-ганта!
Тот поцеловал шавана в губы. Затем подозвал тех, кто не завладел Перстом, но и не испугался огня.
— Вы — хорошие бойцы. Назовите ваши имена.
Только у Аланис не имелось роли. Раньше она была пленницей, потом — кем-то вроде советника, теперь — никем. Конечно, Пауль не дал ей Перст. Но и советов больше не просил, и охрану не приставил. Аланис просто ехала с ним рядом, в круге избранных. На нее смотрели с завистью и вожделением. Она понимала: шаваны хотят не ее тело, а место — возле владыки вечности. Ничем не заслуженное, не добытое в бою, данное за так. Ей хотелось кричать:
— Да очнитесь вы! Он не Гной-ганта или Дух Червя, или что-нибудь еще! Он просто слуга одного лорда-интригана. Он говорит с Предметами — и все, ничего больше!
Аланис говорила это зеркальцу… и не видела веры в лице отраженья.
Ей выделили личный шатер. Пауль, Кнут и Муха спали под открытым небом, как в песках Надежды, но для Аланис устроили особое жилище. В шатре стелили ковер под ноги и густую овчину для сна, ставили вино и яства, приносили воду и кадку для омовения. Пища была вкусной, вода — чистой, вино — хмельным. Две девушки прислуживали Аланис, обе — из знатных семей. Они помогали герцогине умыться, раздеться, расчесаться; накрывали стол, уносили посуду; заботились о здоровье и самочувствии; разминали плечи и стопы. Аланис слишком изголодалась по достойной жизни и не смогла заставить себя отказаться от привилегий. Но и не перестала задаваться вопросом: какого черта? В пустыне я все делала сама, и Пауля это не волновало. Что переменилось?
Она спросила Пауля — осторожно, полунамеком. Получила в ответ:
— Так мне захотелось.
Спросила Кнута и Муху — услышала:
— Не спорь. Как приказано, так и делай.
Спросила Чару — та сказала:
— А в чем беда? Тебя там скучно? Хочешь, приду на ночь?
И, действительно, пришла. Выгнала служанок, поела вместе с Аланис, выпила вина. Потом без тени стыда разделась, залезла в кадку, попросила полить воды на спину. Это было очень странно и слегка конфузно. Аланис помогла ей помыться из расчета потом поговорить и узнать обо всем. Но лучница, видимо, устала за день, да еще разморилась от вина. После ванны сразу уснула, а утром сказала:
— Спасибо, сестра. У тебя вкусно, но душно и жарко. На ужин еще зайду, а спать лучше под луной.
Аланис стала понимать еще меньше, когда служанки принесли новую одежду. Сундук был наполнен платьями южного покроя — очень легкими, открытыми, почти прозрачными. Многие расшиты золотом или жемчугом, вдобавок имелась шкатулка дорогих украшений.
— Гной-ганта просил вас, госпожа, надеть что-нибудь из этого.
И вновь странное чувство. Платья были хороши — почти достойны герцогини Альмера. Голые ноги и плечи не смущали ее, Аланис никогда не стеснялась своего тела. Но — какого черта? В чем подвох? Зачем Паулю хлопотать обо всем этом?..
Она выбрала наряд, дала себя одеть и расчесать. Сев на коня, обнаружила просчет: платье не годилось для верховой езды, бедра оголились почти целиком. И пускай, — решила она, — сегодня смотрите на меня, а не на вашего Гной-ганту! Ханиды смотрели. Пугливо прятали взгляд, но не могли побороть себя, глазели снова. На их лицах, кроме вожделения, Аланис видела нечто еще: благоговейный трепет. А Пауль сказал ей два слова:
— Хорошо. Подходит.
Назавтра она оделась целомудренней, но столь же роскошно. И снова заслужила сухую похвалу Пауля. Без страсти, без жажды — мол, хорошо исполнила приказ.
Вечером он явился к ней на ужин. До Славного Дозора оставалось десять миль, разведчики уже достигли замка: Снежный Граф надежно укрепился в нем. Увидев Пауля, Аланис ощутила почву под ногами. Я — агатовка и альтесса Ориджина, я прошла вместе с кайрами всю Северную Вспышку. А ты — самозванец и лжец. Тебе нужен мой совет, чтобы разыграть великого полководца!
— Ну что же, сударь, вы разработали план атаки? Желаете поделиться со мной?
Он молча съел немного и начал рыться в сундуке с вещами.
— Там нет военных карт, — с насмешкою молвила Аланис. — Все только у меня в голове.
Пауль вытащил на свет пару шелковых тряпок.
— Надень.
Аланис давно не испытывала стыда перед Паулем. В пустыне прятаться некуда, пришлось забыть о том, что такое интимность. Переодевание ее не смущало, но сам выбор платья!..
— Это же дрянь. Такое носят шиммерийские шлюхи.
— Наденешь сама, или помочь?
Она переоделась и на сей раз не посмотрела в зеркальце. Без него все было ясно.
Пауль придирчиво оглядел ее, приказал:
— Это сними, вон то надень. Смени обувь на вот эту. Примерь такое ожерелье.
Она вдруг поняла:
— Вы собираетесь на переговоры?! Шлете парламентеров к Лиллидею? Тьма, я не поеду в этом!
Он усмехнулся. Она обозлилась:
— Это наряд потаскухи! Мне даже перед вами стыдно, хотя кто вы такой! А Снежный Граф — знатный зрелый дворянин, он мне в отцы годится. Я не поеду к нему так!..
Она стала сдирать с себя тряпки. Пауль велел:
— Успокойся, не пойдешь ты к Лиллидею. Садись, ешь!
Нехотя она опустилась на ковер.
— Чего вы, тьма сожри, хотите? Женщину? Напоследок, перед боем? Вдруг завтра убьют, а вы голодный!.. Идите к Чаре, вы созданы друг для друга.
Пауль отчего-то продолжал веселиться.
— Никакого боя не будет, — ядом сквозь зубы процедила Аланис. — Вы так надрываетесь, чтоб выглядеть этим Гной-гантой! Сражение явно ни к чему. Если Лиллидей задаст вам трепку, шаваны мигом разбегутся. Что за Гной-ганта, которого можно побить!
— На, — он протянул ей чашу с вином.
Она вылила на ковер.
— Довольно. Хотите моего совета — спрашивайте. Хотите играть — играйте не со мной.
— Ты советуешь пройти мимо Славного Дозора на север? И дальше — вдоль Дымной Дали?
— Да. Вы ничего не получите, победив Лиллидея, но от поражения потеряете все.
— Какой самый быстрый путь отсюда в графство Шейланд?
Стоило спросить: на кой черт ему в графство Шейланд? Но сейчас — не до этого.
— Конечно, кораблями. В Славном Дозоре их очень мало, и против течения трудно идти.
— А где много кораблей и нет течения?
— На Дымной Дали… Хотя нет. Ориджин, вероятно, нанял все возможные суда, чтобы перебросить свою армию. Нужно ехать сушей.