— Путь ясен, цели назначены. Один визитер послужит ключом и ко второму.
— Приятно, что вы оценили мой вклад, — отметил Адриан. — И оцените вдвойне, когда возьму Натаниэля!
А пленник обратился к Магде:
— Ты обещала отпустить. Я сделал, что надо.
— Да, обещала, но я ж не сказала — когда. Ты нам еще нужен. Сам подумай: как говорить с Паулем без тебя?
— Лживая лиса! Ничего другого…
— Эй, уймись! Получишь ты свободу, только позже. А пока тебя будут достойно содержать, без цепей и прочей дряни. Муж мой, прошу обеспечить пленному дворянские условия.
Вместо Адриана ответила Леди-во-Тьме:
— Позвольте мне взять хлопоты на себя. Я позабочусь о пленнике наилучшим образом.
— Она же ведьма! — вскричал пленник. — Не отдавайте меня!..
— Не бойтесь, юноша, — прошелестела старуха. — В моих чертогах вы станете совершенно счастливы. Ручаюсь: вы даже не захотите уходить.
— Будь добр, любимый, сними колпак.
Они оставили за спиной набережную, Купеческий спуск, Престольную Цитадель и отошли достаточно далеко, чтобы уже не считать себя на службе. Теперь Менсон имел полное право скинуть рабочий наряд. Но недовольно тряхнул головой, позвенев бубенцами:
— Ну чего он тебе дался? Я — самый знаменитый шут в империи, это ж гордый титул! А сниму — кем буду? Плешивым стариком…
Жена ответила таким взглядом, что Менсон послушно стянул колпак с головы. Кое-как пригладил волосы пятерней, посмотрел на отражение в ближайшем окне и скис. Карен попыталась подбодрить:
— Ты к себе несправедлив. Все твои черты выдают благородную янмэйскую кровь.
— Ты ненавидишь янмэйцев, — буркнул Менсон.
Дальше двинулись молча. Он утирал пот со лба, она нервно обмахивалась веером. Шла та неделя августа, когда лето выплескивает остатки неистраченного зноя. Подъем же от набережной в город довольно утомителен, если проделываешь его пешком. Помимо экономии денег — а их, к сожалению, следовало беречь — Карен имела и другую причину для пешей прогулки: подольше не возвращаться во дворец. Теперь она уже жалела о решении: туфли натирали, чулки парили, корсет не давал дышать.
— Далеко ли еще?
— Кварталов десять. Хочешь, возьмем извозчика?
— Нет уж. Хочу сполна быть наказанной за глупость.
Он улыбнулся и потрепал ее по плечу, стало немного веселее.
Встречный люд спешил куда-то по делам, в мастерских скрипело и стучало, шумели груженные повозки: «Поберегись!..» Фаунтерра, кажется, утомилась от праздников: сначала свадьба, потом триумф… Теперь народ спохватился: довольно лени, пора за работу. Деньги-то имеют свойство кончаться.
Леди Карен сполна ощутила эту их способность. Минерва перед отъездом выплатила Менсону жалование шута, а Карен — довольство третьей фрейлины (каковою она, вообще-то, не являлась). Вышла приятная сумма, ее вполне хватило бы на два билета до Леонгарда, коль все-таки удастся убедить любимого. Он никак не поддавался уговорам, однако был очень ласков с супругой. Каждую ее прихоть исполнял с размахом. Желаешь конфету — вот тебе торт. Хочешь гулять — вот карета с четверкой, к твоим услугам. Кататься на лодке — изволь, целый парусник! Сам Менсон тоже проявил каприз: решил нанять старого денщика, Форлемея. Толку от него было чуть: Карен сама заботилась о муже. Но Менсон настоял: «Форлемей мне — как родной. Остался без службы, нельзя не пособить!» Янмэйская гордость заставила Менсона уплатить денщику за месяц вперед. Она же, гордость, не позволила напомнить императору, чтобы тот скорей выплатил жалование шута. Так что не без причины пара нынче гуляла пешком.
— О, там дерутся! Давай поглядим!
Менсон внезапно свернул в переулок. Карен, держа его под руку, вынужденно повторила маневр. В тупичке двое лежали, пряча головы, а четверо крепких парней охаживали их по ребрам. Менсон сунул жене колпак:
— Подержи.
— Не собрался ли ты махать кулаками?
— Мало ли, вдруг придется.
Вероятность того, что двум зрелым дворянам придется участвовать в уличной драке, стремилась к нулю. Карен сказала это мужу, он ответил:
— Не хочешь — не держи, сам разберусь.
Напялил колпак, освободил руки, размял кулаки. Бубенцы звякнули, один из драчунов обернулся. Перевел дух и на всякий случай отвесил поклон.
— Это… слава Янмэй Милосердной…
— Слава владыке Адриану! — ответил Менсон, и драчун просиял:
— Вот, и мы о том же! Слышите, гады? Адриан — владыка!
Он еще разок пнул лежащего.
— Кто вы такие? — спросила Карен.
— Верные подданные владыки! — отчеканил драчун по-военному.
— Молодцы, — похвалил Менсон и увлек жену прочь. Колпак красовался на его голове.
Случай испортил настроение. Жизнь очень старалась, но так и не отшибла у Карен чувство справедливости. Ее до сих пор возмущало избиение лежащих, а тут еще помянули Адриана, да и колпак…
Чертов Адриан был зерном, из коего выросла ссора. На глазах у гостей он унизил Менсона — собственного дядю, янмэйского дворянина, адмирала в отставке. Карен не представляла, как можно стерпеть подобное. Будь Менсон ровней Адриану, следовало бы назначить дуэль. А коль сие невозможно, то срочно уволиться со службы и покинуть столицу. Из этих соображений Карен позвала мужа в Леонгард. То бишь, не позвала, а сразу принялась собирать вещи. И тут выяснилось дикое: Менсон не видел оскорбления в поступке Адриана!
— Будет тебе, жена. Я же шут, мне и не так доставалось.
— Но он… он приказал… — Карен даже не смела повторить, чтоб не обидеть мужа.
— И что такого? Я его высмеял — он ответил. В порядке вещей.
Она потратила бессонную ночь на то, чтобы примирить себя с этим «порядком». Тревожно, с опасением вышла к завтраку. Боялась, что сейчас, при всем дворе, Адриан снова унизит Менсона, и от стыда ей не останется ничего, кроме самоубийства. Но владыка приветливо встретил шута, усадил возле себя, обменялся пригоршнею шуток. С ужасом Карен поняла: Адриан тоже не видит беды в своем поступке! Он так долго бродил вместе с бандой шаванов, что перенял их манеры! Владыка все болтал с шутом, и в числе прочего сказал:
— Знал бы ты, дружище, что мне открылось у Бездонного Провала! Сейчас не время, но скоро ты все узнаешь. Клянусь, это истинное чудо! Сами боги доказали: я всегда был прав, во всех своих делах!
И Менсон — да что же с ним случилось! — поверил на слово. У него запылали глаза, он больше и слышать не хотел о каком-либо отъезде.
— Пойми, любимая: Адриан — реформатор! Люди не хотят перемен, ему приходилось навязывать силой. Он все время сомневался, корил себя… А тут сами боги одобрили реформы!
Карен с грустью вспомнила Нави: одобрил бы он? Вполне возможно — он же любит науку и технику, и всякие новые устройства. Но можно ручаться: за тысячу лет, или сколько он там прожил, Нави не унизил никого. Он чуток и заботлив, горюет и радуется вместе с друзьями. Жаль, что Нави не встретил Адриана. Наверняка бы сказал:
— Согласно моим расчетам, Адриан на восемьдесят два процента — надменный гад.
Карен бы возразила:
— На все девяносто девять.
Нави не было, других богов Карен не знала. Она не могла развеять наваждение мужа. Все, что могла: пореже видеть императора. Каждый день она отправлялась читать в саду или каталась на лодке, или выезжала на прогулку. И умоляла супруга не носить чертов колпак…
— Дорогой, странное дело: кажется, за нами слежка.
Бронзовый щит статуи Ольгарда-Основателя был так наполирован, что мог отчасти служить зеркалом. Карен указала украдкой:
— Те двое остановились сразу, как только встали мы. А если пойдем — они тоже пойдут.
— Красавица моя, конечно, мужчины бегут за тобой по пятам! Они тебе досаждают? Хочешь, убью их?
— Скажи серьезно: могут ли следить за нами? Мог Адриан послать шпионов?..
Он стукнул пальцем по лбу:
— Ку-ку, птичка, очнись! Адриан меня видит каждый день. Взял бы да спросил, если нужно.
— Тогда кто это следит? Ты их знаешь?
— Я понял: ты это выдумала, чтобы взять карету. Меня не проведешь, я тебя насквозь вижу. Эй, извозчик!..
Карен попыталась возразить, но, очутившись на сиденье, поняла, что действительно рада. И ноги отдохнут, и соглядатаи отстанут — все приятно. Она нежно поцеловала мужа:
— Счастье, что ты у меня есть.
Они стали целоваться в открытом экипаже, на глазах у людей, как безрассудные юноши. Было бы совсем прелестно, если б над головами не звенели бубенцы… Карен стала гладить любимого и как бы случайно смахнула колпак. Менсон укусил ее за губу.
— Стыдишься меня, мерзавка? Тебе только адмирала подавай, а шут, значит, рылом не вышел?
Впрочем, для примирения хватило пары минут. Когда показалась станция, Карен с легкой душою заплатила извозчику, а Менсон подхватил ее и помог сойти на землю.
Он терпеть не мог и поезда, и вокзалы, потому поцеловал жену на прощанье и ушел в трактир. Карен отправилась по делам одна. Собственно, ей требовался не поезд, а станция волны в смежном здании с вокзалом. Тут было людно. Двухвостую очередь составляли секретари, вестовые, лакеи; у каждого имелся конверт с посланием от господина. Похоже, Карен оказалась единственной дворянкой в толпе. Краснея от неловкости, она выспросила, как это делается. Ей пояснили: бланк не нужен, пишите в произвольной форме, но кратко — оплата за каждую букву. Достала из сумочки листок и карандаш, кое-как подложив веер под бумагу, стала писать: «Милый брат мой, это Карен. Да, я жива, чему и сама удивляюсь. Вторично пишу тебе, видимо, первое не дошло. Ты очень нужен мне! Я в сложном…»
Карандаш остановился. Волна точно не уместит три просьбы, нужно выбрать одну. Но каждая — важней другой. Увидеть Эдгара, обнять. Спросить совета, поскольку, тьма, дело очень непростое. И попросить денег… это стыд, но больше-то не у кого. Она замешкалась, получила толчок в спину. Уничтожила взглядом грубияна, выбрала главное и написала: «…мечтаю увидеть. Готова приехать, куда скажешь, лишь бы скорее. Твоя Перчинка Карен.»