— Какая жалость, я по-прежнему не знаю.
Адриан улыбнулся в ответ:
— Видите ли, в чем беда: ваша подруга знает. Будь это такой уж загадкой, она не боялась бы ваших слов. Ее испуг и мольба говорят о том, что вы обе посвящены в секрет. И мне нет разницы, от кого узнать его.
— Простите, ваше величество, — поклонилась Карен, — память совсем меня подводит. Боюсь, не все процедуры в лечебнице пошли мне на пользу.
— Понимаю и сочувствую. Что ж, вы можете быть свободны.
Адриан кивнул Менсону:
— Извини, что напугал твою супругу. Я не хотел дурного, просто думал, она помнит. А коль нет, то и ладно.
Менсон взял ее под руку, потянул из-за стола:
— Вот это вы устроили. Прям битва при Пикси, не иначе… Идем же, выпьем от нервов!
Повернувшись к ним спиной, владыка сказал Бэкфилду:
— Преступницу — в допросную. Когда дурман рассеется, выжмите все.
Карен поднялась, сделала шаг, второй. Так можно продолжать: переставить ногу, потом вторую, потом снова эту. Шаг за шагом, окажешься далеко. Выпьешь от нервов. Ляжешь в постель.
— Идем, дорогая… Ну что ты как вата…
Она остановилась.
— Милорд Адриан, я вспомнила ответ. Нави мечтал встретить двух человек: Минерву и герцога Ориджина. Ради этого и сбежал из клиники. Минерву встретил, остался герцог. Полагаю, Нави спешит в Первую Зиму.
Адриан ответил самым вежливым поклоном:
— Премного благодарю, леди Лайтхарт. Признателен.
Карен не смотрела на Дороти. Не смотрела изо всех сил. Но кожей чувствовала волну боли и отчаянья.
Адриан обратился к супруге:
— Видите, дорогая, наша задача упростилась. Все пути ведут в Первую Зиму — значит, направимся туда без промедлений. И пригласим леди Лайтхарт с собою — ей будет приятно встретить давнего друга.
Майор Бэкфилд спросил глуповато:
— А я?..
— Вы, мой друг, останетесь на страже Фаунтерры. В дни северного мятежа вы, как никто другой, защищали столицу. Только вам я доверю ее вновь.
Бэкфилд гаркнул:
— Служу Перу и Мечу!
— Вы получите под командование искровый батальон, пять тысяч молодчиков и одного носителя Перста Вильгельма. С учетом укреплений, возведенных Минервой, этого хватит, чтобы отразить любую атаку.
— Так точно, ваше величество!
— Но столь многочисленные силы не могут подчиняться майору. Чтобы уладить затруднение, я произвожу вас в полковники.
— Рад служить! Слава Янмэй!
Бэкфилд щелкнул каблуками, выпятил грудь, расправил плечи — и случайно задел связанную Дороти.
— Виноват, ваше величество: как быть с нею? Пытать или нет?
— Не вижу смысла. Заметили ужас в ее глазах? Леди Лайтхарт уже сказала чистую правду, ничего иного мы не узнаем.
— Прикажете в темницу?..
Адриан помедлил с ответом.
— Знаете, полковник, темница меня разочаровала. Слишком часто попадаются люди, что побывали там и чудом вышли на свободу. Этот помилован, тот сбежал… С годами все больше ценю необратимость наказаний.
Он коротко взмахнул рукой:
— Повесить.
Меч — 6
Начало октября 1775 г. от Сошествия
Графство Нортвуд
Недурно мне живется, — подумал Джоакин, располагаясь на медвежьей шкуре.
Этот день прошел трудно. На дороге встретились ямы и завалы. Войско задержалось в пути и не дошло до плановой точки стоянки. Обычно ночевали на возвышенностях, нынче до холма не дотянули, встали лагерем в низине. Тут было темно и сыро. В промозглых осенних сумерках солдаты шарили по лесу, собирали хворост, рубили ветки, складывали костры. Огонь занимался нехотя, зато дыму — не продохнуть. Ужин запаздывал, люди бранились сквозь кашель.
Сии тяготы касались простых солдат, но не сира Джоакина Ив Ханну. Для путевца поставили шатер с личным гербом, расседлали и накормили кобылу, шустро развели костер, заварили чай. Помогли сиру рыцарю снять доспех, подали теплой воды — умыть лицо с дороги. Все, что требовалось от него лично, — стащить с ног сапоги и удобно прилечь на шкуре у огня. Пожалуй, прикажи он — его бы и разули, и ноги омыли теплой водичкой. Денщики боялись перстоносца, вот и рвались услужить.
Собственным сквайром Джоакин пока не обзавелся. Слишком хорош был Весельчак, сложно найти замену. Путевца обслуживали денщики лорда Мартина — благо, у того их имелось аж трое, и жадностью милорд не страдал.
— Чего угодно сиру рыцарю? — спросил денщик, подав чай.
— Как обстоит с питанием?
— Готовится на графской кухне, сир. Будет подано в течение часа.
Джоакин отдал денщику портянки, пахнущие так, как им и подобает.
— Постирай-ка…
— Сию минуту, сир.
— Постой, еще для души чего-то хочется… Музыки, пожалуй.
— Будет сделано, сир.
Джоакин прилег вальяжно, послушал лагерную песню: хруст валежника, стук топоров, всхрапыванье коней, людскую разноголосицу. В сумерках эти звуки навевали меланхолию. Вроде, все славно, но как-то ноет душа…
Явился музыкант с лютней:
— Чего изволит добрый сир?
— Веселенькое что-нибудь, и без слов.
Музыкант забренчал «Слепого лучника». Джоакин хлебнул чаю — тьфу, напасть! Разве это для души пьется? Джо открыл флягу с дорогим ханти, опорожнил в котелок. Вот такой у меня будет чай. Называется: рыцарский.
Стало теплей, защемило под сердцем. Потешная мелодия стала раздражать.
— Постой, парень. Сыграй печальное.
— Про любовь, добрый сир?
— Про любовь, про скитания, про солдатскую судьбину… Хочу, чтоб пробрало.
Лютнист заиграл тоскливо и томно — будто прямо по струнам души. Сладкая боль разлилась по жилам. Беда солдату, у которого есть сердце в груди. Столько всяких ужасов встречаешь, что грубеет оно и покрывается корою. Только славная песня и кружка доброго ханти могут процарапать броню, тогда чувство прольется скупою слезой из глаз. Помянешь всех отважных друзей, кого потерял, и себя самого — когда-то наивного, сердечного…
Из дымных сумерек возник лорд Мартин:
— Чего прихнюпился, приятель?
Сунул палец в котелок, лизнул, улыбнулся:
— Ага! Этим я тоже угощусь. Подвинься, брат.
Джоакина взяла досада:
— Милорд, ну зачем вы мне вечно на хвост падаете? Я тут думаю о жизни тяжкой, а вы опять про собак заведете. Сыт я по горло всяким собачеством!
Мартин погладил себя по груди:
— Не, приятель, я тоже о судьбе. Охота поговорить с душевным человеком.
Лютня издала особо трепетной созвучье. Мартин погрозил музыканту кулаком:
— Эй, полегче, а то ж и расплакаться можем. Мы с сиром Джоакином — тонкие натуры.
— Душа сражения просит, — изрек путевец. — Остальное — не в радость.
Сражением пока и не пахло. Еще третьего дня войска Избранного должны были настичь кайров Десмонда. Но двуцветные черти ускорили шаг, а дороги изрыли и завалили бревнами. Солдаты Шейланда потеряли время и отстали. Вместо того, чтобы разить врага в решающем бою, Джоакин маялся меланхолией.
— Орел! — Мартин хлопнул его по спине. — Давай-ка, налей.
— Сами налейте, — огрызнулся Джо.
Мартин не рассердился, а обиделся:
— Ты тоже меня лордом не считаешь. Прямо как Вит…
— Простите, милорд. Я просто… ну… не нагрелось еще.
Обида Мартина мигом прошла. Перепады его настроения порою даже пугали.
— Ладно, браток, я к тебе с разговором. Вот если женюсь на леди Лауре — ты что скажешь?
Джоакин опешил:
— Простите?..
— Ну, я подумал: я — лорд, а Лаура — леди. Можно заключить этот, политический брак. Дал намек Виту, а он ответил, что я — тупой баран и мыслю не дальновидно. Тогда я решил подумать вдаль. Женюсь на Лауре — как оно будет? Сир Джоакин начнет ревновать. А он-то у нас сердцеед, возьмет и соблазнит мою невесту. Выйдет измена, позор, на репутации пятно… Что же делать? А вот что: пристрелить Джоакина прямо сейчас, пока измена не случилась!
Джо выпучил глаза:
— Вы чего?!
— Да шучу же! Не думал я стрелять, ты мне по сердцу, душевный парень. Но как же тогда? А, точно: прийти и поговорить. Вот и пришел…
— Так вы моего мнения спрашиваете?
— Ну, как бы это… вроде бы.
Топот ног сбил Джоакина с мысли. В сумерках и в дыму было не различить, но судя по звуку целая рота солдат перемещалась из одной части лагеря в другую. Любопытно, зачем?..
— Мое мнение, милорд, вот какое. Если вы заключите с Лаурой политический брак, это будет нечестно по отношению ко мне. Ведь вы — лорд, а я — только рыцарь, стало быть, вы используете выгоду своего положения. Совсем другое дело, если Лаура влюбится в вас. Добьетесь честной победы — тогда женитесь сколько угодно.
Мартин согласился:
— Разумно сказано. Благородные люди, как ты и я, должны все решать по чести. Но вот вопрос: а как понять, что она влюбилась?
— Ну, смотрит по-особому, вздыхает.
— Лаура всегда смотрит особенно. Глаза у нее.
— Это верно… Тогда — какой-нибудь знак внимания. Подарит цветок или веер.
— Чушь. Дамочки многим дарят.
— Тогда… не знаю, может, поцелуй?
— Запросто! — приободрился Мартин.
— Только силой нельзя. Должна поцеловать добровольно, по своему согласию.
— Добровольней некуда! Покажу кинжал — и пусть выбирает: или поцелуй, или того…
— Милорд!..
— Ну, шучу я, хе-хе-хе. Если проведет со мной ночь — признаешь, что влюбилась?
О ночи с леди Лаурой Джоакин и сам подумывал. Давно перешел бы в наступление, если б не траур. Юная леди пребывает в горе. Соблазнять ее сейчас — ни что иное, как кощунство.
— Нет, милорд, — твердо сказал Джоакин. — Пока носит черное, нельзя ее трогать. Мы же достойные люди!
— Твоя правда…
Вновь раздался шум шагов. На сей раз совсем странный: будто крупный отряд покидал лагерь. Джо расслышал даже оклик часового и отзыв командира отряда. Затем донесся глухой топот и хруст веток, который быстро удалялся. Разведка, что ли?.. Велика толпа для разведки, да и шума много.
— Лорд Мартин, сир Джоакин, позвольте присоединиться.