— Хорошая собака, хорр-рошая моя! Ну-ка, дай почешу… Засиделась ты в клетке, бедолага. Хочу взять тебя на охоту. Вит не разрешает, но я уговорю. Выхлопочу тебе ошейник — славный такой, черный с шипами. Привяжу поводок, поведу в лес. Подстрелю утку, спущу тебя с поводка, принесешь мне. Принесешь, да? Хор-ррошая псина!..
Но Джоакин взирал на нее настороженно. Не шло из памяти, как прыгала Иона, впечатывая его в грязь, и как отбивала такт: «Мы идем на запад». Она наперед знала час, когда придут кайры. Знала и миг, когда Джоакин задохнется от легкого удара кулачком по доске. С тех пор в нем крепло подозрение: Иона — ведьма.
Хорошо, что нынче Мартин присоединился к Джоакину. Вдвоем — веселее… вернее, втроем. Леди Лаура с большим интересом рассмотрела узницу. Отпирая клетку, Джо сказал Ионе:
— С возвращением на родину, сударыня. Изволите видеть, горит замок и хутор. Их население не догадалось подчиниться Рихарду. Скажете ли мне, как местный житель: здесь все настолько глупы, или встречаются умные люди?
Он не ждал ответа. Иона говорила только с Мартином, и только на собачьем языке. Джо говорил напоказ, для Лауры:
— Ваш отец, как вы знаете, разбит наголову. С жалкими остатками армии Десмонд бежит в Первую Зиму. На всем Севере никто уже не может оказать сопротивление. И ваш брат — великодушный человек! — всем предлагает перейти на нашу сторону. Нортвудцы, например, так и поступили. Много медведей переметнулось к нам после смерти Крейга. Мы восполнили ими свои потери. Но ваши, здешние предпочитают сдохнуть. Правда ли, что ваши мужчины спят с ослицами, оттого и родятся такие упрямые дети?
Он поставил миску. Иона зачерпнула кашу голой рукой и принялась жевать, похрустывая хрящами. Леди Лаура выказала интерес. Обойдя клетку, встала ближе к пленнице, оглядела ее, будто коня на рынке. И заговорила:
— Я — Лаура Альмера, в девичестве Фарвей. Мы с вами знакомы, миледи, хотя вряд ли вы помните. А я по сей день храню в памяти нашу встречу. Вы и леди Аланис блистали на балу, словно две Звезды. Такие изящные, утонченные, прекрасные… Я влюбилась в вас — и кто смог бы не влюбиться? Вы обе стали моими кумирами, недостижимыми идеалами. Несколько лет я мечтала хотя бы приблизиться к вашей высоте…
Волчица жевала, равнодушная ко всему, кроме своей миски. Лаура подтянула рукав и показала ей браслет на запястье.
— Это украшение вашей подруги, леди Аланис. Все ее драгоценности перешли в мою собственность, как и гардероб, и коллекция парфюмов, и целое герцогство Альмера. Когда я в последний раз видела леди Аланис, она была одета непристойно, как блудница. Кожа стала смуглой, точно у шаванки; манеры огрубели, слова сочились ядом. Она сделалась любовницей Пауля — кровавого дикого зверя. И я поняла: больше нет нужды завидовать леди Аланис, я во всем превзошла ее. Остались только вы.
Иона вылизывала миску. Нельзя было понять, слышала ли она хоть слово. Лаура тронула пальцем табличку, привязанную к прутьям: «Она предала мужа».
— Вы упали в моих глазах, когда вонзили нож в спину супруга. Это самое ужасное деяние, на какое способна женщина. Ни род, ни честь, ни даже сами боги не так святы для девушки, как верность мужу. Вы нарушили главную клятву своей жизни: брачный обет. Но признаюсь: даже после этого я боялась подойти к вам. Страшилась увидеть прежнее величие и полюбить вас больше, чем добрых и честных людей, коих вы предали. С помощью сира Джоакина и лорда Мартина я преодолела страх — и увидела, как он был напрасен. Вы стали обычной преступницей: унылой, раздавленной, жадной до пищи, безразличной ко всем, кроме себя. Вас я тоже превзошла, миледи. Когда возьмем Первую Зиму, я попрошу графа Виттора отдать мне ваши украшения. Уверена, он не откажет.
Джоакин слушал речь Лауры, замерев от восторга. Прекрасная вдова попала в яблочко! Все то же самое чувствовал и он, хотя не мог выразить столь точно. Да, бывшие кумиры падают в грязь, оказываются порочными, злыми, недостойными, и уже стыдно вспомнить, кому мы поклонялись когда-то!
— Леди Лаура, святые слова! Вы были лучшей на свете женою… и станете вновь!
— Хозяин, ты окончил эликсир бессмертия?
Все замерли от неожиданности: это сказала Иона. Она не отрывала глаз от миски и говорила тихо, себе под нос. То были ее первые слова за месяц. Лорд Мартин посмотрел на нее с приятным удивлением.
- Вот это да, голосок прорезался! Не окончил я эликсир, ты ж сама и помешала.
— Хозяин, твоя собачка поняла: не бывает эликсира. Бессмертие дается Абсолютом.
Мартин погладил ее:
— Моя ты хорошая! Это ж давно понятно, только до псины медленно доходит.
Иона опустила глаза:
— Я глупая собачка… А тебе Вит сказал, да? Очень давно? Еще до нашей свадьбы?..
Мартин нахмурился:
— Нет, потом, когда сделал Абсолют.
Она склонила голову набок — так делает пес, силясь понять человека.
— Но он же мог сказать раньше… Ты бы тогда не мучился с зельем. Не убивал этих, что в бочках. Собой не рисковал…
Лицо Мартина будто затянуло тучей.
— Вит хороший, ну!
— Он очень добрый, почти как ты… — закивала волчица. — Только я не понимаю: что же он не сказал? Ты столько времени потерял зря, и рисковал очень сильно. Минерва могла приказать гвардейцам — чик, и нет тебя. А собачке очень плохо без хозяина!
Она жалобно заскулила. Мартин застыл с полуоткрытым ртом.
— Вит посмеялся над тобой… Мне очень обидно. Хочешь, я его укушу?..
— Вит — хороший! — с надрывом выкрикнул Мартин. Захлопнул клетку и бросил Джоакину с Лаурой: — Идем отсюда, ну…
В который раз Джоакин замечал: графа Виттора ничто не могло расстроить. Каким смурным и нервным он был в Уэймаре, то об одном переживал, то о другом. Но с начала похода его будто подменили. Граф оставался невозмутимо беззаботен в любой ситуации, ничто не могло поколебать его радости жизни. Успехами он наслаждался искренне, как юноша, а невзгоды встречал с легкостью, присущей только мудрецам.
— Дети, ну-ка все опустили головки и закрыли глазки руками! Проезжаем нехорошее место.
Десять ребятишек в телеге исполнили приказ дяди Вита. Спрятав лица в ладошках, они подъехали к воротам замка. По обе стороны дороги лежали мертвые северяне. Несколько сожженных и изломанных плетью, остальные — с выпущенными кишками. Один или два еще дергались, доживая последние часы. Как и предполагал Джоакин, кайров здесь не было: только слуги да пастухи. Какой же дурной народец…
Во внутреннем дворе уже навели порядок. Мертвечину убрали, кровь засыпали песком; люди Хориса готовили ужин. Он обещал быть весьма обильным: шаваны добыли целую отару. Прямо тут, во дворе, овец свежевали и разделывали, рубили мясо на куски и отправляли в котлы. Шипело и булькало масло, аппетитный запах наполнял ноздри.
— Великолепно, — воскликнул граф. — Дети, открываем глазки! Смотрите: мы приехали в замок, сегодня ночуем в теплых постельках.
— Дядя Вит, мы хотим кушать…
— Я тоже, родные мои. Немножечко терпения — и всех нас накормят. Салли, Гвенда — сюда!
Няньки поспешили принять у графа детей и окружить заботой. А Виттор поднялся на стену, где ждали полководцы. Джоакин и Мартин взбежали по ступеням, граф не отказал себе в удовольствии исчезнуть и появиться прямо на стене. Как всегда радушно он приветствовал полководцев: каждого хлопнул по плечу и назвал братом.
— Кристальные горы, милорд, — произнес Рихард Ориджин и указал на вид, лежащий за бойницей.
По горизонту распластался дымчатый хребет — словно ряд гвоздей, прибивших небо к земле. Расстояние смазывало очертания пиков, но не могло утаить их высоты. Подножья гор терялись в сумерках, а вершины утопали в облаках, и по склонам стекали белые ленты тумана.
— Вот это громадины… — выронил Джо.
— Последний оплот Десмонда Ориджина. Мы били кайров на Холливеле и в Уэймаре, и в Нортвуде. Дальше некуда отступать. В этих горах решится судьба.
Граф Виттор с улыбкой оборвал ненужный пафос Льда:
— Ах, бросьте, лорд Рихард, судьба уже решена. У Лисьего Дола наши враги имели почти двадцать тысяч бойцов. Теперь Крейг убит, медведи развеяны, Десмонд потерял четверть войска. Ему никак не собрать больше десяти тысяч. Я прав?..
Хорис и Флеминг согласились:
— Генеральное сражение позади, победа в войне — решенное дело. Но загнанный зверь бывает очень опасен, потому нельзя терять бдительность.
— Это чертовская правда, — признал граф. — И в данном контексте меня волнует вот что: лорд Рихард, почему никто не принимает вашу власть? Неужели придется вырезать всех в этом герцогстве?
Флеминг кашлянул, и граф уточнил:
— Всех, кроме моих друзей беломорцев, конечно же. Но даже так утрата выйдет тяжела. Мне горько видеть, как эти глупые люди отвергают мою дружбу.
— Это очень печально, — согласились все.
— А кроме того, в Ориджине сотни рудников и миллионы овец. Кто-то должен пасти, кто-то должен копать.
— Все изменится, когда мой отец… — Лед кашлянул, — окажется на Звезде.
— Где-то еще бродит ваш брат.
— Он слаб и неважен. Люди трепещут перед Десмондом. Отправим его на Звезду — и вассалы склонятся перед нами.
— Верю в вашу правоту, мой друг. И как вы предлагаете это сделать?
Лед приосанился. Его влияние на генералов неуклонно росло. Сначала Рихарду подчинялся лишь Флеминг со своими беломорцами. Но битва у Лисьего Дола принесла ему уважение альмерцев и закатников. Теперь Лед метил на должность командующего всеми силами.
— Имеются три места, где отец может принять бой. Первое — город Лид, могучая цитадель, древняя столица Севера. Расположен на плоскогорье, окружен двойным кольцом стен, имеет десятки башен и сотни метательных машин.
Граф Флеминг, прекрасно знавший местность, подтвердил слова Рихарда.
— Вторая возможная позиция для обороны — ущелье Створки Неба. По дну его идет дорога из Лида в Первую Зиму, а по бокам стоят скалы, крутые и гладкие, как стены. Это — природная ловушка, которой нельзя избежать. Войдя в ущелье, армия будет стиснута и беспомощна. При первой войне Отчаянья в Створках Неба погибло войско короля Орсейна. Его уничтожили два небольших отрядов: один запер выход из ущелья, а второй забрался на скалы и устроил лавину.