— Неприветливо здесь как-то… В Нортвуде иначе было.
— Чего ж неприветливо? Гляди как придумали: срезали уголки ставней, чтоб на улицу светило. У нас в Уэймаре ночью убиться можно, а тут — забота о прохожих.
— Так не о нас же. Это они для своих.
— Ихние по домам сидят, — отметил Мартин. — Вот только стражники шастают.
Он поймал за ворот встречного парня из городской стражи:
— Стой, служивый. Скажи-ка: ты доволен, что мы пришли?
— Так точно, милорд. Избранный — святой человек.
— А рад, что спасли вас от Десмонда Ориджина? Жуткий он человек, да?
— Так точно, милорд. Все его боятся.
— Молодец.
Мартин отпустил стражника и подмигнул Джоакину: мол, видал?
— Он на службе, — возразил путевец. — Командир стражи дал им приказ, что и как отвечать. Спросить бы кого-то из простых…
— Так их же нету, по домам сидят.
— О том и речь…
Джоакин точно знал, что исправит ситуацию: еще один ордж. Он стал внимательней смотреть по сторонам. Это был квартал оружейников: на каждой крыше торчало по две трубы, над каждой дверью висел меч, арбалет или топор. Мечей было больше. Даже в сумраке, едва освещенные, клинки пленяли строгим изяществом. Никаких вензелей, украшений, гравировок. Идеальная пропорция клинка, гарды и рукояти. Совершенное качество стали: на улице, под дождем и снегом, ржавчина даже не коснулась металла. Хоть сейчас бери в руку — и в бой!
— Ориджинские мечи — лучшие в мире. А лидские мечи — лучшие в Ориджине, — сказал Джо и почему-то ощутил стыд.
— Чепуха. Вот — лучший клинок! — Мартин потряс Перстом Вильгельма. — Кстати, гляди: там ордж.
Сбоку одной из оружейных светилось оконце, плечистая женщина протирала ветошью лидки. Мартин подошел прямо к ней:
— Здоровая ты. Жена кузнеца?
Она выдернула пробку из бутылки:
— Вам сколько?
— Больно ты спешишь. Может, я поговорить хочу?
Женщина молчала, занеся горлышко над лидкой.
— Вот скажи-ка, здоровячка: ты рада, что мы пришли?
— Вы — кто?
— Люди Избранного! Приняли ваш город в нашу святую семью. Спасли от зверя этого, Десмонда. Привели законного герцога. Ну, рада или нет?
Горлышком бутылки она ткнула в его предплечье.
— А ты рад, что носишь эту дрянь? Праотец Вильгельм утопил их в море. Ты нашел и надел. Убил кучу людей, насрал на могилу Праотца. Счастлив?
Мартин ткнул Перстом ей в нос:
— Подстилка ориджинская. Башку снесу.
— Убьешь женщину Перстом? Давай, храбрец, соверши подвиг, детям расскажешь.
Она наполнила лидку орджем и опрокинула себе в рот.
— Я тебя и голыми руками придушу!
— Питаю сомнения, — ухмыльнулась здоровячка.
Джоакин придержал Мартина за руку:
— Ни к чему это, прекратите свару…
— Вижу у тебя меч, — сказала женщина. — Давно не обнажал его, да? Поди, забыл, что такое честная драка?
Кровь прилила ему к лицу.
— Я сражался с кайром Сеймуром, капитаном личной гвардии Ионы!
— Тебя избили, как щенка. Зачем-то помиловали.
Здоровячка не спрашивала, а утверждала. Джоакин скрипнул зубами, Мартин снова поднял Перст.
— Стреляй или поди к черту.
Джоакин оттеснил милорда:
— Идемте, не нужно, граф не одобрит.
Мартин вывернулся, метнулся к окну — и выхватил у женщины бутылку орджа.
— Это мое, тьма. Трофей!
Они зашагали по улице, передавая бутылку друг другу. Джоакину было не по себе. Лицо горело, рука тянулась к эфесу меча, ища в нем поддержки. Мартин, напротив, веселился:
— Мудрецы говорят: зачем убивать того, у кого можно отнять ордж? Видел бы ты ее морду, приятель! Знатно ее перекосило!
Джо приложился к горлышку, обрел немного покоя.
— Злобный здесь народец…
— И хитрый, — подхватил Мартин. — Ихняя лидка — чистый обман! Выглядит большой, но внутри два глотка. Бутылка — другое дело!
От пойла делалось теплее. Хмурый квартал оружейников остался за спиной, ноги вынесли на площадь с храмом. В стрельчатой нише над порталом темнела скульптура женщины с куском хлеба на ладони, пред нею склоняли головы два каменных воина. Глория-Заступница — добрейшая из Праматерей…
Джоакин спросил у Мартина:
— Милорд, вы как считаете: мы — сила добра?
Он выпучил глаза:
— Ну, спросишь! Кто ж еще?!
— А откуда вы знаете? Как понять, добро мы или зло?
Мартин щелкнул его в лоб. Взбежал по лестнице к порталу церкви, хлопнул по щиту на двери с восемью гравированными строчками.
— Вот же заповеди, дурачина. Тут все написано.
— Простите, милорд… Свое место прими с достоинством. Трудись усердно в меру сил. Не получай выгоды от страданий. Не сокращай срок, отмеренный богами. Не бери чужого… Разве мы их исполняем?.. Хотя бы одну?..
Мартин ударил в ладони так, что эхо прозвенело на квартал.
— Да! Да, тьма сожри, в этом вся соль! Мы вынуждены нарушать заповеди! Вынуждены, пойми ты это. Тяжело нам — но кто-то же должен!
— Не понимаю…
Мартин схватил его за плечи и заговорил горячим быстрым шепотом:
— Агатовцы с янмэйцами — вот главное зло. Их надо остановить, понимаешь? Боги избрали Вита, а Вит избрал нас. Мы — орудия для святого дела. Мученики, вот кто! Нарушаем заповеди? Ну, да, а как иначе? Как одолеть этих безбожников и гадов?!
— Но Персты…
— А что б мы делали без Перстов? Против нас же не один Десмонд! Все гады мира спят и видят, как растопчут нас! Помнишь, что было летом? Уэймар душили осадой, морили голодом, травили воду. Ее же все пьют — и женщины, и дети! Но этим плевать, взяли и отравили. Нельзя было нам без Перстов! Если б Вит их не нашел, все б мы уже сгнили в земле.
Его убежденность передавалась Джоакину. Сомнения отпускали, крепчала вера в свою правоту. Верно говорит Мартин. От слова до слова — истина!
— Да, — сказал Джо, — вот у меня сначала не было Перста. И что я видел от этих? Иона унизила меня. Аланис на смерть послала. Эрвин бросил в яму ни за что, ни про что.
— О чем и речь! А нам разве легче? Думаешь: Мартин с Виттором лорды, их уважают… Хрена лысого! Нам тоже в морду плевали с самого детства. Если б не Персты, нас бы давно растоптали. Мне тоже душа болит, когда иду против заповеди. Но нельзя же иначе!
Джоакину как гора упала с плеч. Он хлебнул, задрав повыше подбородок.
— И Первую Зиму нельзя не брать, верно?
— Ясное дело! Там же самое логово. Это как змеи: вечно будут плодиться, пока не найдешь и не сожжешь кубло. Да, много людей помрет. Поди, весь город придется сжечь… Но как иначе? Оставить, чтобы множились, расползались по миру?! Ты видал, что они творят?.. Иону видал или нет?
— Холодная тьма! Эйлиш сказала: Иона молится богине смерти.
— Да она сама — смерть! Если родит детей — кем они вырастут? Идовыми демонами, вот кем! Пока есть в мире эта зараза, нельзя нам отдыхать!
Долгую минуту они молчали, упоенные святостью своего дела. Джо смотрел в каменные глаза Праматери Глории и читал в них глубокое одобрение. Она бы смахнула Ориджинов собственной рукой, если б жила сейчас! Джоакин сотворил спираль:
— Спасибо, что дала нам сил, святая Праматерь. Мы очистим мир от скверны.
Из-за орджа язык слегка заплетался, слово «скверна» далось не сразу.
— Отдай сюда, — Мартин отобрал бутылку. — Ордж не идет тебе на пользу: сомневаться вот начал… А почему? Потому, что ориджинское пойло!
Лорд выхлебал последнее, бросил стекло на мостовую.
И вдруг сказал:
— Давай пойдем к волчице.
— Э… зачем?
Мартин молча смотрел ему в глаза. Джоакина переполняло хмелем, гордостью, решимостью, гневом на этих. Он ненавидел гадов. Всех гадов, что сломали жизнь ему и Мартину, и Лауре. Еще — Салему из Саммерсвита, и Полли, и Луизе, и всем хорошим людям. Гады хотят извести нас, но хрена им лысого! Мы не сдадимся, мы победим любой ценой, иного выбора нет!
Эта священная ярость не умещалась в груди. Ее следовало выплеснуть, разрядить искровой вспышкой, швырнуть в лицо, как суровой приговор. Джоакин процедил:
— Да, идем к волчице!
В замке все уже утихло. Ужин давно кончился, люди разбрелись по кроватям. Часовые в темноте не узнали Джоакина, пришлось пальнуть в небо Перстом, чтобы подтвердить свою личность. Выстрел оставил приятное, жгучее чувство в руке. Боги избрали графа Виттора, а он избрал меня. Я — десница божья!
Черный двор, черный донжон, черные часовые, укутанные в плащи.
— Где найти Иону, сучьи дети?!
Голос звучал грозно, Джоакин наслаждался собой.
— Не можем знать, милорд.
— Где чертова клетка?! — рявкнул Мартин. — Вы слепые, если не видели!
— Несли туда, милорд, в подвал арсенала.
Прошагали двор, чеканя шаги. Не сговариваясь, засветили Персты, очертили себя кругами белого сияния. Пусть всякий видит: мы — избраны для святого дела. Мы — мученики!
Сбежали вниз по каменным ступеням, рванули дверь. В тесной караулке стражники встали навытяжку:
— Желаем здравия, милорд и сир.
— А ну, впустите нас к волчице!
Короткое замешательство.
— Виноваты, милорд, но граф отстранил вас от пленницы…
— Ну, я вам покажу, кто кого отстранил! Впускайте живо!
Второй стражник возразил первому:
— Ладно, няньке-то открыли… Давай впустим…
— Няньке?.. — удивился Джо.
Стражник провернул ключ. Двое шагнули в распахнутую дверь.
Откуда-то сбоку лился свет фонаря. Ящики и бочки не давали увидеть сразу, пришлось свернуть за угол, обойти штабель. В глубине подвала под низким сводом поблескивала клетка. Иона держалась за прутья так, будто хотела их выломать. А рядом стояла Гвенда.
— Сударыня?.. Зачем вы здесь?
Гвенда попятилась от клетки, сложив руки на животе, как монашка.
— Я… Я просто…
— Забрели сюда, пока осматривали замок?
— Угу…
— Ждите на улице. У нас тут дело.
Они подошли к Ионе. Что-то странное было с ее лицом: пропала безучастность. Взгляд — не тупой и собачий, но лютый, холодный, как встарь. А Гвенда все пятилась, пока не уперлась в стену, и Джо бросил ей: