— Вот именно, — вставила Минерва.
Иона скрипнула зубами: спелись против меня! А брат безжалостно продолжил:
— Ты постоянно любуешься своею трагедией. То «я теперь собачка», то «перья не нужны, я буду несчастной», то твоя кровь в стакане, то лезешь в бой, когда не просят.
Она чуть не закричала от обиды.
— Это же несправедливо! Жизнь очень жестока, лишь потому мне приходится.
— Сестра, очнись! Мы — Ориджины!
Владычица кашлянула, и Эрвин исправился:
— Мы Ориджины и леди Стагфорт. Хм, пафосное звучание утрачено, но так и быть. Смерть дышит нам в спину — обычное дело! Лично я привык и начал наслаждаться.
— Я тоже, — поддакнула Минерва.
— Вас не запирали в собачью клетку!
— Ах, ради богов! Если хочешь помериться трагедиями, то ладно, ты выиграла. Хватит уже!
Сгорая от стыда, Иона отвернулась от них и уставилась в потолок.
Минерва сказала:
— Я проанализировала ситуацию и поняла: вас изменила короткая стрижка. Со мною случилось подобное в монастыре Ульяны. Решение проблемы напрашивается само собою.
Она протянула Ионе нечто светлое и пушистое.
— Парик?.. Вы хотите, чтобы я носила… вот это?!
— Ага. Надень и прекрати пугать людей, особенно — матушку.
— Я вам настолько немила?.. Он же светлый, даже не моего цвета! Ничего не должно остаться от Ионы Софии?..
— Миледи, мы выбрали светлый, чтобы вас порадовать.
— Вы совсем меня не любите?..
Эрвин фыркнул:
— Какого черта ты спрашиваешь? Когда трагично окончишь свои дни, будем ли мы рыдать над могилой? Черта с два! Напьемся тебе на зло и станем целоваться.
— Эй, — возмутилась Минерва.
— Я с Нексией, а владычица — с Нави. И все на твоей могиле, сестра.
— Мучители…
— Вовсе нет. Это ты привыкла быть жертвой. Конечно, ты прекрасна в этом образе, но хватит! Мы хотим вернуться к обычной жизни. Желаешь с нами — оставь трагедии за порогом.
Иона шмыгнула носом, уткнувшись в парик. И ощутила… избавление.
Она видела слишком много ужасов. Если она — хороший человек, то обязана страдать. Нельзя быть хорошим человеком и легко стерпеть убийства, кости, Персты Вильгельма, собачьи клетки. Но если сама императрица и любимый брат запрещают мне, то, возможно, я имею право не испытывать мучений?.. Иона кротко спросила:
— Как часто, по-вашему, мне следует страдать?
Минерва коснулась пальцем Вечного Эфеса.
— Леди Иона София Джессика рода Светлой Агаты, дарую вам право один час в сутки быть трагичною жертвой.
— Благодарю за высокую честь…
Она надела парик, растрепала, надвинула волосы на глаза. Мира подала зеркальце, Иона выглянула между прядей.
— Я — блондинка…
Блондинка, как Аланис. Она взяла меня за руку, призналась в любви — и умерла. Сеймур Стил погиб, защищая меня. Отец убит на моих глазах своим собственным сыном. Если у меня есть душа, она должна порваться на клочки.
Но мама жива — вернулась из чудесных странствий и подарила альбом. И братец жив — сидит же, зараза, смеется надо мною. И его альтесса рядом… Или не альтесса? Или одна из двух? Боги, я запуталась… Осталось в живых так много людей, которых я хочу любить! Можно, я не буду страдать? Можно, почувствую счастье? Хоть немножечко!..
— Умница, — Эрвин подал ей чашку. — Теперь выпей, и поговорим о серьезном.
— А прежде был не серьезный разговор?
— Нет, просто к слову пришлось. Ты — вовсе не главная тема, еще чего возомнила.
Альтесса брата — или не альтесса, все равно счастье, что жива — Минерва сказала:
— Леди Иона, вот главные новости. При так называемом дворе Адриана есть мои люди. Нынче утром прилетела птица. Адриан поймал Кукловода и заключил во Чрево.
— Чрево?..
— Это Священный Предмет, он погружает человека в некое состояние… как бы замораживает. И выйти оттуда нельзя, пока Чрево не откроют и пленника не разморозят.
— Виттор заморожен?!
— Еще не все. Адриану помогал Юхан Рейс. Он управлял Птахой без Плоти, он же запер Чрево. Но потом Магда отравила Рейса, и у Адриана не осталось носителей Предметов. Теперь они не могут ни применить деконструктор, ни запустить Птаху, ни разморозить Кукловода!
Иона не сразу осознала:
— То есть, Виттор пойман?
— Пойман, пленен, заморожен! И выпустить его можем только мы!
— И вы не сказали сразу?!
Вот это был миг восторга. Злодеи наказаны, а прекрасные родные люди — рядом. И настолько любят меня, что примут какой угодно! Кофейная чашка полетела в Эрвина, а подушка — в голову императрицы. Иона злилась безнаказанно. Как чудесно — иметь право злиться!
— Негодяи! Еще смели упрекать! Сами скрываете все хорошее, а потом обвиняете в трагизме!
Не без усилий они успокоили ее, придавили подушкой.
— Будет, будет, сестра…
— Все, как хотели! Я больше не жертва! Я злюсь, тьма вас сожри!
— Ты узнала первой. Даже совета генералов еще не было, сразу пришли к тебе.
Иона поправила парик, чтобы метнуть гневный взгляд из-под косматой челки:
— Ладно, на краткое время вы прощены. Чего хотите?
— Твоего совета. Адриан едет сюда на переговоры. Как с ним быть?
Иона не думала ни вдоха. План действий представлялся очевидным.
— Адриан должен отдать нам Чрево. Взамен гарантируем его безопасность и власть над Фаунтеррой до месяца мая, дальнейшее решит Палата. Батальоны Роберта и Стэтхема пошлем на штурм Створок Неба, усилим их Орудием и Перчаткой Могущества — она идеальна для осады горных фортов. В Створках захватим оставшиеся Предметы Виттора, в том числе Ульянину Пыль. Откроем чрево, угостим Виттора Пылью, заставим снять Абсолют…
Брат и Минерва слушали с интересом. Видимо, дальнейшая судьба Абсолюта вызывала у них сомнения, но не у Ионы. Кому отдать бессмертие? Конечно, всем сразу! Эрвин, матушка, Роберт, императрица, Нексия Флейм, Джемис Лиллидей — не так уж много осталось моих любимых, и я хочу, чтобы все были счастливы. Да, все! Я так хочу, я заслужила это!
— Абсолют оставим в общем владении, дадим клятву применять лишь при крайней нужде: для спасения жизни и для срочного перемещения. По истечении нужды будем сразу возвращать его в хранилище. А что касается Виттора…
Вот здесь Иона запнулась. Я — Север, не так ли? Да, я умею любить, за моих близких могу отдать что угодно. Но я все еще Север. Мою жестокость, мой ориджинский лед не деть никуда — если не выплеснуть на подходящую жертву. Так что же делать с Виттором?
Первыми пришли на ум самые лютые казни: сварить живьем, закопать в землю, содрать шкуру… Нет же, чушь! Любое из этих мучений я вынесла бы, согревшись близостью смерти. Убивать нельзя, ведь смерть — избавление. Он должен страдать без конца. Например, возить его в клетке по городам. Раздеть и обливать холодной водой, пускай дрожит и корчится на морозе. Пускай все видят, во что превратился «избранный». Или — замуровать в камере самой глубокой темницы и изредка спускаться туда, швырять в оконце сухари или кости. Мне будет приятно? Да, тьма сожри, наслаждение! Я отращу волосы и вплету перья, надену роскошное платье, алмазы и жемчуга. Тонкою белой рукой брошу ему кость, пальцы в рубиновых перстнях, как у Аланис. А чтобы получить воду, пускай говорит: «Душенька». «Душенька, я последний из гадов» — это стоит один глоток. Упасть на колени, биться лбом в поклонах — кофейная чашка… Ах, вот еще, как могла забыть! Первокровь делает его живучим. Хочу содрать лоскут кожи с лица, подождать, пока заживет, содрать снова. А можно — прекрасно! — взымать с него плату. «Желаешь пить? Положи в окошко кусочек плоти. Сам отрежь фунт своего тела — получишь ведро воды. Ведро кончится — отрежешь еще. Можешь вырвать глаз, это ценится дороже».
Да, во мне есть абсолютно все. Безграничная любовь — до полной жертвы себя, до унижения, до смерти. И столь же бесконечная — жестокость.
Если содрать с головы Виттора всю плоть, кроме губ, — тогда я соглашусь поцеловать их. Одни губы на белом черепе — вот каким я люблю своего мужа.
А потом этими же устами поцелую Эрвина.
— Сестра?.. — голос брата выдернул ее из фантазий.
Я чудовище, — подумала Иона. Любая тварь из маминого альбома меркнет в сравнении со мной. Зато я умею любить. Ради любимых могу отдать все… даже жестокость.
— С точки зрения закона, Виттор не виноват передо мною. Я подняла мятеж и атаковала его солдат, он имел право наказать меня самым суровым способом. Виттор виновен перед людьми, которых убил, и перед империей, которую чуть не разрушил, и перед Праотцами, чьи заветы попрал. Его судьбу должен решить верховный суд, но никак не я.
— Браво, — сказал Эрвин.
— Это лучшее решение, — согласилась императрица.
Две силы рванули Иону на части. Как сладко, что вы цените меня. Как глупо, что не видите, кто я теперь! Но ничего, я изменюсь, исправлюсь, я сумею.
— Ваш план нужно доработать, — сказала Минерва. — Первое: как быть с землями Лабелинов?
— Они возвращают нам Майн и оставляют себе весь Южный Путь, за вычетом Уиндли. Этот порт — исконно наш.
Эрвин нахмурился:
— Лабелин и Солтаун — тоже прибыльные города…
— Не будьте жадны, милорд. Справедливость требует вернуть их. А после моих реформ Первая Зима начнет приносить столько дохода, что Лабелину и не снилось.
— Но я так славно его штурмовал. Неужели лучшая из моих побед окажется бесполезной?
— Абсолют и Чрево — прекрасное возмещение, не так ли?
— Вот только Адриан не отдаст Абсолюта. Вы слышали слова леди Мирей? Для Второго Древа нужны Абсолют и Натаниэль…
Они болтали меж собою, а Иона грелась, впитывала тепло, пыталась оттаять. Этого слишком мало! После всего, что я пережила, вы должны ласкать меня месяцами, нежить, хвалить, обнимать, любить беззастенчиво и бесстыдно. Тогда, быть может, я стану такою, как прежде.
Эрвин что-то говорил, и она приложила усилия, чтобы услышать. Братец делился сведениями, полученными от леди Мирей. Болотная королева обучила дочь делу Садовников и довела до третьей ступени посвящения. Леди Мирей воспротивилась ордену, из-за чего была изгнана на Фольту. Но последняя, четвертая ступень так и н