Спуск сделался круче. Возница пыхтел, бык припадал на задние, удерживая вес телеги. Остался позади второй вал — выше и круче первого, снабженный стрелковыми площадками. На них отдыхали лучники: скинув куртки, лежали на солнышке, почесывали худые брюха.
— Служаки, — проворчал Джоакин.
Перегнулся, подобрал ком сухой земли, швырнул. Лучник, в которого попало, слабо выругался и остался лежать.
Сразу за вторым валом открылась пропасть. Бездна зияла в трех шагах от дороги — пугающий отвесный срез, подрубленный мечом богов. Узкая полоска земли все еще соединяла Лысый холм с городом — по ней и ехала телега. Впереди, за пропастью, уже ясно виделись дома. Взгляд Джоакина всегда прилипал к одному из них — рассеченному надвое. Половина здания исчезла без следа, оставив вторую раскрытой настежь. Чернела внутренностями вспоротая печка, свисал над пропастью кусок лестницы, остаток окна блестел стеклянной зазубриной. На полу валялось что-то бесформенное, мерзкое. Джо подозревал, что это — тело хозяина дома, вернее, половина тела. Правая или левая — тут уж не разберешь…
Последний рубеж обороны: каменный бастион в самом низу спуска. Возведенный задолго до войны, он чудом избежал удара меча богов, только край стены треснул, когда рядом разверзлась пропасть. На бастионе дежурил Перкинс с двумя дюжинами солдат. Они — первые среди всех встреченных — несли вахту всерьез. Несмотря на жару, никто не снимал брони. Часовые внимательно глядели в бойницы, поглаживая взведенные арбалеты. Блестело оружие, темнели тугие колчаны с болтами, наливался молоком Перст Вильгельма на руке Перкинса.
— Здравия, милорды. Вас уже ждут.
Перкинс махнул своим парням, они взялись за рукоять лебедки. Ворота поднялись, и Джо увидел северян.
Эти парни всегда раздражали его. День ото дня северяне приходили строго одинаковым составом: четверо кайров, восемь греев, одна телега. Всегда располагались на тех же самых точках, будто булыжники мостовой помечены под их ногами. И никогда не подавали даже признака эмоций. С тем же успехом их могла заменить дюжина скульптур, расставленных на площади перед бастионом.
Айви спешился и вышел вперед, следом выехала телега с Мартином, Джо и волчицей. Колеса громыхнули по камню. До войны эта площадь звалась Ремесленной, через нее шли дороги и вверх, к тыльным воротам замка, и на север, за городскую стену, в Холодный город. До войны колеса часто грохотали по здешним камням, а дома вокруг площади стоили немалых денег. Когда возник обрыв, земля под площадью просела. Крайние справа дома рухнули, остальные покрылись сетками трещин. Булыжная мостовая вспучилась, как поверхность штормового моря.
Возница остановил телегу по одну сторону каменной волны, по другую размещалась повозка северян. Кайры пристально глядели на Джоакина.
— Чего пялитесь, ну? — Крикнул Мартин. — Здесь она!
Джо дернул пленницу за ворот, поднимая на ноги; Мартин смахнул с головы мешок.
Иона Ориджин часто заморгала, ослепленная ярким светом. Привыкнув, высоко подняла подбородок, подставила солнцу лицо, с наслаждением вздохнула. Она делала это каждое утро, что тоже бесило Джоакина. Агатовка ломает комедию, нарочно ведет себя так, чтобы нас обвинить! Ах, бедная-несчастная, томится в подземелье, света божьего не видит… На самом-то деле чертова лгунья живет в собственной спальне! Да, не может выглянуть в окно, клетка мешает. Но кто виноват, что ее заперли в клетку? Дикому зверю только там и место!
— Убедились? — Процедил Джоакин. — Она в порядке, цела-невредима. Давайте груз!
Привычно игнорируя его, старший из кайров обратился к Ионе:
— Здравия вам, миледи. Как ваше самочувствие?
— Благодарю вас, я невредима и полна сил. Желаю здравия всем храбрым воинам Агаты.
— Слава Дому Ориджин, — отчеканил кайр.
— Я бесконечно горжусь вами. Ради Праматерей, вы сражаетесь с чистым злом. Светлая Агата держит руку на вашем плече.
— Мы только исполняем свой долг.
— Это не парад! — Гаркнул Джоакин. — Хватит нежностей. Грузите!
Никто и не пошевелился. Северяне ждали приказа от своего офицера, а тот смотрел на Иону. Она выдержала паузу, ощущая себя хозяйкой положения. Наконец, произнесла:
— Не будем задерживать моих провожатых, ведь они голодны. Будьте добры, начните погрузку.
По сигналу офицера двое греев стали перебрасывать мешки из одной телеги в другую. Мешков было мало, без горки, вровень с бортом. И во всех, конечно же, крупа. Проклятые подонки! — привычно подумал Джоакин. За время осады еще не было дня, чтобы он воздержался от этой мысли.
Высокородный заложник представляет собой не только возможность, но и проблему. Джоакин вместе с графом Шейландом убедился в этом первыми же днями осады Уэймара. Если бы графу требовались деньги, Иона стала бы золотым дном, Ориджины отдали бы за нее любую сумму. Но граф желал не денег, а снятия осады, и все переговоры зашли в тупик. Шейланд угрожал убить заложницу, если северяне не отступят. Десмонд Ориджин отвечал, что уведет войско из Уэймара лишь тогда, когда Иона получит свободу. Было ясно: если граф исполнит угрозу и убьет пленницу, северяне достанут его из-под земли. Но если граф освободит ее, как требует Ориджин, ничто не помешает северянам нарушить договор и продолжить осаду. Таким образом, Иону нельзя было ни убить, ни обменять. Какой тогда от нее толк?
Внезапно лорд Десмонд проявил гибкость и сам предложил компромисс. Если Иону будут каждое утро выводить из замка напоказ, Ориджин заплатит за это провиантом. Телега припасов за один взгляд на живую и невредимую дочь. Так Десмонд защищал Иону от смерти и пыток во время осады.
Поначалу Шейланды сочли это хорошей сделкой. Они ведь и не собирались убивать пленницу (по крайней мере, пока). Достаточно лишь воздержаться от пыток, а также не бить Иону по лицу, чтоб взамен получить ежедневную поставку продовольствия. Десмонд — дурак, что предложил такое! Он же сам дает Уэймару возможность выстоять в осаде!
Однако вскоре стало ясно, что на самом деле представлял собою дар северян. Телега харчей в день — это не спасение для трех тысяч человек, запертых на холме. Телега — это им на один зуб! Хуже того, большую часть припасов северяне давали бобами и крупами — овсяной и гречневой. Обычная пища для шейландцев в мирное время… Вот только в осаде она стала почти непригодной. Без дров и воды не сваришь ни бобы, ни кашу. А воды, как и дров, в замке мучительно не хватало! По логике вещей, каша доставалась тем, кто имел вдоволь огня и воды — то бишь, самым высокопоставленным. Графам, дворянам, офицерам, перстоносцам… а также самой пленнице — во избежание отравы. Но простые солдаты оставались голодны и все больше наполнялись ненавистью к знати. Каждая телега усиливала раскол внутри гарнизона. Совсем бы отказаться от них, — со злостью подумал Джоакин, и в животе у него тут же предательски заурчало.
Когда телега была заполнена примерно наполовину, Иона раскрыла рот.
Граф Виттор Шейланд расстегнул ожерелье под названием Капля Солнца, затем ослабил воротник. Избавившись от удавки, поскреб ногтями шею. Снял и отложил в сторону сияющий шлем — будто тот мешал понимать слова брата. Сложил ладони домиком перед грудью, глубоко вдохнул, набираясь терпения, лишь тогда нарушил молчание:
— Марти, повтори-ка, что именно она сказала?
— Ну, это… все.
— Что именно — все?
— Все, что видела, Вит. Наши жгут в кострах солому — дров-то нету. Собак и котов пожрали, взялись за коней. Молятся вполсилы; на вахте чешут зады. Раненые заживо гниют…
— Закатники съели мертвеца, — подсказал Айви.
— Может, и не ели, — уточнил Джо, — но подозрение имеется.
— Да, Вит, про это тоже. Все им выложила как есть, проклятая стерва!
— Марти, братец мой любимый, ты говоришь: «все, что видела». Как, тьма сожри, она могла видеть, если я велел везти ее в мешке?!
— Ну, она и была в мешке! Клянусь, прямо на голову напялили, почти до самых сисек!
— К тому же, лежала на дне телеги, — добавил Джо.
— Тогда как она увидела все?!
— Ну… кто знает, учуяла как-то. Солома дымит, гной из раны смердит, эти мясо варили — оно пахло…
Граф Виттор помедлил, дав Мартину время ощутить себя кретином. Затем продолжил:
— Позволю себе еще один вопрос, мой милый братец. Пока она все это говорила, ты стоял и слушал? Не испытал ли ты желания как-нибудь помешать?
— Я велел ей заткнуться. Сказал: «Заткнись, не то будет хуже!»
— Сказал, значит?
— Ну, да. Громко так, строго: «Заткнись, сука!»
— И что она?
— Не послушалась.
— Надо же! Ну, коли так, ничего не поделаешь, пришлось вам терпеть до конца. Может, она с этим кайром еще в картишки перекинулась?
— Гм-гм, — откашлялся Джоакин. — Я ее ударил, милорд.
— Ты — что?
— Дал ей затрещину, милорд. Она упала и умолкла.
Граф с большим интересом повернулся к Джоакину.
— Ты ударил ее на глазах у дюжины кайров?
— У сотни, милорд. Как только влепил ей, открылись ставни домов на площади и отовсюду высунулись арбалеты. Там была рота стрелков, если не больше. И дюжина мечников.
— Весьма любопытно. Я полагаю, северные мерзавцы пожелали тебя убить. Как же ты вышел из положения?
Джоакин погладил Перст на своей руке.
— Ты всех перестрелял?! Тьма сожри!
Джо потупился, заливаясь краской.
— Нет, милорд, я не стал открывать огонь. Было очень опасно, ваш брат находился под прицелом… Просто Айви взял ее в захват, а я сказал: «Все бросайте оружие, иначе застрелю ее!»
— И они бросили?
— Грм… Боюсь, что нет, милорд.
— Отчего так?
Мартин шагнул вперед, будто стараясь прикрыть собой Джоакина.
— Брат, ну не дави ты его! Джо поступил правильно, это твоя стерва все испортила! Она снова раскрыла рот и говорит: «Да, путевец, убей меня! Потом кайры вас порешат и отберут ваши два Перста, и третий у Перкинса тоже, а в замке-то всего пять. Я помру — замок падет, славный обмен». Джо не стал ее кончать, и хорошо сделал!