Граф Виттор переминал собственные руки, будто хотел замесить их в тесто. Мартин расхаживал по комнате, дико сверкая глазами. Флеминг мрачно играл желваками. Лед, отвернувшись ото всех, глядел в окно.
— Что нам остается, милорды? У кого есть мысли… хоть какие-то?
— Воды хватит на ночь, — не оборачиваясь, сообщил Лед. — С утра начнется жажда. Через день солдаты утратят боеспособность.
— Я это знаю! А делать-то что? Если поделить на всех воду из второго колодца…
— Закатники не дадут, — отрезал Флеминг. — Они уже дерутся друг с другом за ту воду. Зарезали половину своих коней, а вторая половина издыхает от жажды. Без боя мы не возьмем колодец.
— Черт, черт! Тьма же! — Виттор так заломил пальцы, что вскрикнул от боли.
— Зови Пауля, ну, — прогнусавил Мартин.
— А я что делаю! — Окрысился старший брат, но последовал совету. В пятый уже раз поднес к лицу Предмет и прошипел команду. Предмет помигал, но не дал ответа. Виттор швырнул его в стену.
— Моя сука, вот кто поможет! Я продам ее за воду! Джоакин, ступай на переговоры и скажи этим сволочам…
Лед издал смешок, от которого морозец прошел по спинам.
— Господа, советую посмотреть в окно. Возьмите трубу, разглядите как следует.
Один за другим они прильнули к окуляру. На Ремесленной площади — той, где каждое утро Джоакин получал телегу харчей, — случились некоторые перемены. Стрелки, как и прежде, занимали все окна уцелевших домов. Но над их головами больше не трепыхалось знамя Ориджинов. Его заменил красный лоскут ткани, формой и размером напоминавший половину кайровского плаща. На стене дома белел плакат с угольной надписью: «Только вместе с Ионой».
— Понимаете, что это значит, господа?
Понял только Флеминг, его лицо окаменело. Остальным Рихард пояснил:
— Алый флаг над полками Ориджинов означает отказ от переговоров. Десмонд оставляет нам следующий выбор: сдаться без никаких условий либо умереть. А плакат дает понять: он примет капитуляцию, только если мы выйдем вместе с Ионой.
— Он обезумел, что ли?! — Вскричал граф Виттор. — Иона — моя заложница! Это я могу ставить условия! Если Десмонд не даст воды, я ее зарежу, как свинью!
Рихард вновь усмехнулся, и стало ясно: при всей ненависти к отцу, Лед восхищается им.
— Друг мой, вы все еще не поняли, с кем имеете дело. Великий Дом Ориджин невозможно шантажировать. Две дюжины моих предков погибли в плену или под пытками — лишенные кожи, запеченные на углях, зарытые в землю живьем. Среди них были и женщины, и дети. Никого ни разу не выкупили ценой поражения в войне. Ориджины не правили бы Севером, если бы поддавались на шантаж.
Флеминг выронил два слова:
— Это так.
— Но мы можем просто попросить воды в обмен на Иону!
— Уже нет. Если выйдем с нею, ее отберут. Выйдем без нее — будем убиты.
— Как — отберут? Мы прикончим ее у них на глазах!
— А потом погибнем.
— У нас Персты Вильгельма!
— И что же? Придется наступать по узкой тропинке между двух обрывов. Вы видели, как струйка песка вытекает из часов? Такой будет наша атака!
Граф Виттор с размаху опустил кулаки на столешницу. Он почти не владел собою, но Джоакин вполне его понимал. Самого Джоакина гнев разрывал на части. Какие гады эти северяне! Отравить колодец — чистое злодейство! Всех в замке обрекли на гибель от жажды — и невинных слуг, и женщин, и раненых. Всех в могилу, без разбору! А теперь Десмонд Ориджин бросил собственную дочь. В ту же яму, вместе со всеми! Человек он или бешеный зверь?!
От злобы комкая слова, Джоакин начал:
— Я пр-редлагаю свой план. С-сспустимся по веревкам ночью…
И вдруг послышался голос:
— На связи.
Все повернулись к лорду Мартину, он держал в руке Голос Бога, брошенный братом. Предмет ярко мерцал, голос шел изнутри.
— Дай сюда!
Виттор выхватил Предмет и выбежал в соседнюю комнату.
Все застыли в ожидании. Повисла тяжелая, гнетущая тишь. Стало слышно, как кто-то блюет внизу, во дворе.
Когда граф вернулся, на нем не было лица. Уронил Предмет на стол, бессильно шлепнулся в кресло.
— Пауль попал в штиль. Приплывет через пять дней.
Лед произнес с каким-то мрачным торжеством:
— Столько нам не выдержать.
Джоакин снова попытался:
— Милорды, мы можем устроить вылазку…
Никто не повернулся к нему, и Джо сбился с мысли.
Почесав густую бороду, граф Флеминг заговорил:
— «Позволь иному быть», — гласит заповедь. Нужно проявлять терпимость к чужим нравам и верованиям, но всему имеется предел. Давеча я узнал, что закатники генерала Хориса не брезгуют жрать мертвечину. Они даже сделали из трупоедства некий культ, отвратный по своей сути. Если колодец на Лысом холме может напоить только часть нашего войска, пусть этою частью будут рыцари-доброверы, а не поганые культисты.
Взгляд графа Виттора обрел остроту:
— Вы предлагаете… перебить закатников?
— Милорд, ваше чело озарено божьей благодатью. Вы были в ложе Семнадцатого Дара и получили власть над Священными Предметами. Не смею советовать вам, но говорю одно: если боги повелят уничтожить трупоедов, я сожалеть не стану.
Джоакин ощутил укол в самое сердце. Северяне — звери! И Флеминг такой же, хоть и на нашей стороне! Путевец не стал сдерживаться:
— Как можно убивать союзников? Резать своих, чтобы отнять питье?!
Граф Флеминг уважал Джоакина после того ночного боя. Сказал с почтением, однако удивленно:
— Сир Джоакин, подумайте о том, за кого вступаетесь. Это не люди, а пожиратели мертвечины, братья шакалов и червей.
— Он спит с одной из них, — отметил Виттор Шейланд. — Давно хотел спросить, сир Джоакин: ваша барышня кормила вас мяском?
Джо не вытерпел и опустил взгляд.
— Вкусно было, да?
— Вы ели из ее рук?.. — Флеминг чуть не поперхнулся. — Зная, что она такое, позволили ей готовить пищу?!
— Н-нет, — прокашлял Джоакин. — Я не знал… Это случайно…
Поддержка пришла с неожиданной стороны. Лед сухо сказал, обращаясь к двум графам:
— Трупоеды или нет, закатники бьются под нашими флагами. Нельзя ударить им в спину. Это против всех законов!
Флеминг дал ответ:
— Убить своими руками — действительно, против чести. Я предлагал иное: послать их в атаку. Трупоеды примут славную смерть на поле боя, что очистит их проклятые души. Враг понесет некоторые потери. А мы сохраним воду и сможем выдержать три дня. Всем — только польза.
Лед ответил с сомнением:
— Посылать солдат в бой без надежды на победу…
А граф Виттор встрепенулся:
— Напротив, господа: я всей душою надеюсь на закатников! Это испытание для них, пускай же пройдут его с честью! Наши союзники запятнали себя трупоедством. Чтобы вернуть наше доверие, они должны смыть позор кровью!
Лед возразил:
— Что бы вы ни сказали, они не пойдут в бой.
— По моему приказу — да, — согласился граф. — Но Хорису они верят, как отцу. Испытаем сначала его: призовем его в замок и оставим без воды. Пусть выберет: послать солдат на честный бой — или умереть от жажды.
— Не придет он. Хорис — тертый калач, заподозрит неладное.
— Придет, еще как придет!
Слушая их, Джоакин обретал уверенность. Граф Виттор — человек плана. Все у него должно быть наперед просчитано, отмерено и расчерчено, как выкройка у портного. Когда расчеты рушатся, Шейланд выходит из себя. Но стоит наметиться новому плану, граф тут же возвращает самообладание. Если он заговорил так твердо, значит, все уже идет на лад.
— Уж поверьте, лорд Рихард, это отличная идея! Так и скажем Хорису: нам не нужны ни слабаки, ни трусы. Хотят закатники быть с нами — пусть докажут отвагу. Ночью пускай спустятся с холма и ринутся в атаку, словно тигры. Не жалея ни своей, ни чужой крови погонят когтей прочь. Не постоят за ценой ради великой победы! Вот тогда я поверю, что они достойны служить под моим флагом.
Граф Флеминг кивком выразил согласие. Мартин хищно осклабился. Джоакин тоже ощутил уверенность, хотя одна мыслишка продолжала его грызть:
— Милорд, почему вы говорите про испытание? Разве это не обман? Все же затеяно ради воды…
Улыбаясь, Виттор Шейланд подошел к Джоакину, снисходительно потрепал по плечу.
— Добрый сир, смотрите вглубь вещей, и вам не будет мерещиться обман. Отравленная вода и есть божье испытание. Мы с графом Флемингом и лордом Рихардом прошли его, когда придумали путь к спасению. А Хорис и закатники будут испытаны в бою. В прошлом сражении, когда Десмонд захватывал мой город, закатники дрогнули и оставили позиции. Пускай теперь искупят свою трусость!
Флеминг и Мартин имели такой вид, будто готовы были подписаться под каждым словом графа. Джоакин все еще сомневался:
— Но мы должны сказать им про воду… Иначе нечестно!
— Вот вы и скажите, — подмигнул граф.
— Милорд?..
— Вы спите с дамой, которая ест мертвечину. Боюсь, добрый сир, вы тоже нуждаетесь в проверке. Ступайте к своей альтессе и скажите, чтобы позвала Хориса в замок. Пускай выйдет на стену и покричит генералу. Если она откажется… проводите ее на Звезду.
Джоакин заморгал. Скрипнул зубами, сжал кулаки.
Флеминг почесал бороду и веско изрек:
— Сир Джоакин, вы ели мертвую плоть и делили ложе с еретичкой. Искупление необходимо вашей душе. Граф Виттор очень мягок с вами, я поступил бы гораздо жестче.
Жара стояла, как в идовой печке. Джоакин вспотел до исподнего. Едва зашел к себе, скинул рубаху, прижался голой спиной к прохладным камням стены. Хаш Эйлиш внимательно смотрела на него. Спросил:
— Есть вода?
— Ни у кого нет, — она протянула ему чашку, в которой было на дне примерно три глотка. — Вот, я оставила тебе.
Вместо насмешливого «сир Джоакин», сказала просто «ты». От этого потеплело на сердце. Какая ни есть, а все же немного родная.
— Раздевайся, — сказал он.
Хаш Эйлиш тут же потянула шнуровку. Джо сдернул с нее платье, схватил за костлявые бедра, развернул к себе спиной — как она любила. Эйлиш прогнулась, прижалась к нему задом.