— Лорд Рихард!..
— Молодец, что выжила, — улыбается он. — Я думал, сдохнешь в дороге.
А за Льдом идет… Аланис не верит глазам: Джоакин Ив Ханна! Тот самый!
Ей стоит больших трудов сберечь хладнокровие и не рассмеяться в истерике. Какое меткое попадание — нарочно не придумаешь! Этот парень оказался в точности на своем месте! Мелкий гаденыш служит великим гадам.
— Сударь Джоакин, безмерно рада видеть вас!
Он цедит, продавливая звуки сквозь зубы:
— М-ммиледи…
Задирает подбородок, смотрит выше ее головы. Небрежно поигрывает Перстом Вильгельма. Аланис отворачивается, зажимает рот, едва способная удержаться от смеха.
А двор между тем кипит жизнью. Въезжают рыцари Галларда… то бишь, рыцари Альмеры — но испачканные уже настолько, что не отмыться. Входят монахи Боевого братства, неся лики Праотцов. Катятся телеги с припасами. Галлард привез тысячи пудов провианта, разгрузка заняла без малого день. Голодные уэймарцы чуть не молятся на него…
— Благодарю за теплую встречу, граф, — Галлард одаривает Кукловода поклоном. — Примите мою скромную лепту в наше общее священное дело.
Он указывает сквозь ворота на вереницу телег, взбирающихся на холм. У всех местных — даже у Флеминга и Льда — глаза вспыхивают жадным блеском.
— Ваше преосвященство знали, что нужно воинам в осаде!
Виттор жестом зовет их в трапезную:
— Пройдемте же скорей к столу! Повара успели кое-что состряпать, начнем наше пиршество немедля, а затем подоспеют остальные блюда.
Как же вы тут озверели, — думает Аланис. С дороги не умыться, не переодеться, а сразу жрать. Точно собаки!..
Но тут граф вспоминает дело, более срочное, чем трапеза:
— Друг мой Пауль, перед обедом не будешь ли так любезен сказать мне пару слов?
— Каких?
— Или всего одно слово…
Пауль невозмутим:
— Если ты про Абсолют, то время еще не пришло. Сперва — испытание.
Виттор моргает:
— Прости?..
— Испытание богов определит Избранного. Лишь тогда он станет бессмертным. И ты, и приарх Галлард достойны участия в испытании. Проведем его завтра.
Виттор удивлен, белая морда вытягивается, напоминая лошадиную.
— Все наши деяния славят богов и одобрены ими! — Изрекает Галлард, творя священную спираль.
Десмонд Ориджин отвел батальоны без боя. Это вызвало противоположные чувства у разных приспешников Кукловода.
Весь уэймарский гарнизон едва не плясал от восторга. С его точки зрения, произошло чудо! Еще вчера уэймарцы стояли на пороге смерти, зажатые со всех сторон, истощенные и голодные. А сегодня могучий враг бежал, как шавка! Город заполнен союзниками, провиант рекою льется в замок. Волшебство!
Но Пауль, Чара, Сормах и другие шаванские вожди скрипят зубами от досады. План был прекрасен и смертелен для врага. Под покровом ночи шаваны высадились не в Уэймаре, а за городом, в заброшенной гавани контрабандистов. Перстоносцы с прикрытием из лучших всадников совершили бросок и окружили Уэймар, взяли под прицел все выезды из города. Тем временем главные силы Пауля сошли на берег, изготовились к бою и подступили к городским стенам. Осталось вышибить врата, ворваться сразу со всех сторон и утопить кайров в огне. Десмонд не имел бы никаких шансов, если б в это же время был атакован еще и из замка. Его раздавили бы, как орех. С самым грозным врагом Степи было бы покончено.
Но Десмонд ушел, и Пауль винил в этом Виттора. Видимо, Кукловод так и не рискнул атаковать из замка, не отвлек внимание врага, дал ему оглядеться и осознать ловушку. Лед, в свою очередь, винил Пауля: тот не сумел достаточно скрытно высадить десант, позволил заметить себя раньше времени. Но сам Кукловод не винит никого — просто радуется спасению и готовит пиршество.
— К столу, друзья мои! Вином и яствами отпразднуем победу!
Трапеза проходит, словно в тумане. Лицемерие давно превысило тот предел, с каким способна справиться Аланис. Мерзавцы воспевают друг друга, будто святых. Поднимают кубки за светлое будущее, скорую победу добра, спасение мира от грехов и пороков. Аланис хлопает глазами. Кажется, она утонула в пучине, и вокруг плавают рыбы — разевают рты, пускают пузыри: буль-буль-буль. Она думает о пудренице, но не достает. Абсурд рыбьего царства подавил ее волю. Аланис не может действовать, а только смотреть.
Офицеры Шейланда жрут, как не в себя, уплетают за обе щеки. Джоакин сидит напротив Аланис. Рядом с ним — страшная костлявая баба. Жрут вдвоем, дуэтом, в унисон. Так слажено работают их челюсти, что Аланис понимает: эти двое спят друг с другом. Джоакин — ценитель женской красоты, воздыхатель: «Ах, вы прекрасны, леди Аланис!» — делит ложе с пугалом.
Кукловод жует медленней остальных и перешептывается со Льдом. Рихард Ориджин — любимый сын Десмонда, надежда Севера — трапезничает со слизняками. Дает советы, как разбить собственного отца. Абсурдно до дичи! Но боги святые, что здесь не абсурдно?..
Пауль и Галлард расспрашивают об осаде. Приарх играет участие:
— Граф Шейланд, я поражаюсь, как вы сумели выстоять? Должно быть, сами боги улыбнулись. Праматери подали вам руку помощи…
Пауль задает более конкретные вопросы:
— Скажи-ка мне, Лед, отчего Ориджин все еще жив? Разве ты не убил его на поединке?
— Эрвин струсил и прислал двойника. Болотный колдун принял облик моего брата!
— И ты не распознал подмену? Вместо собственного брата убил куклу?
— Распознал и не убил.
— Ах, не убил?.. Значит, где-то все еще бродит колдун, переодетый герцогом Эрвином?..
Лед огрызается:
— А что это за испытание богов? Почему раньше мы не слышали подобного?
Пауль с ухмылкой кивает своим сторонникам, будто призывая ответить вместо себя. И Галлард говорит, сочась пафосом:
— Много людей хотят служить под знаменами Праотца Пауля. Сами боги изберут среди них достойнейшего и вручат ему великий дар бессмертия. Завтра мы услышим глас божий!
Чара повторяет на свой лад:
— В назначенный день Гной-ганта уйдет к Орде Странников. Он оставит в мире лучшего всадника вместо себя.
Аланис слышит в ее словах ноту ревности. Чара не тщеславна, но все же слегка обижена, что ей не предложили испытание. При ночном десанте она храбро шла в первых рядах…
— Мне думалось, — роняет Кукловод, — боги высказались вполне определенно еще в год Семнадцатого Дара. Мы с братом первыми встретили Праотца Пауля!
— Стоит ли напоминать, — скрипит Пауль, — что со мной сделал ваш отец?
Напряжение сбивает генерал Хорис — плещет вином, поднимает кубок:
— Друзья мои, не нужно распрей! Осада снята, враг бежал без боя, мы сыты и пьяны — так порадуемся этому!
— Слава графу Шейланду!.. Долгих лет приарху!.. Гной-ганта!.. — вразнобой кричат воины.
— Ваше здоровье, отважный сир Джоакин, — с издевкою говорит Аланис.
Путевец чуть не давится вином.
Комедия абсурда завершается — трапеза подходит к концу. Приарх предлагает устроить испытание завтра, в час дневной песни, в главном городском соборе. Пауль соглашается со временем, но меняет место:
— Большой храм — признак гордыни. Боги ждут от избранника сдержанности. Соберемся в замковой часовне.
Галлард и Лаура всецело одобряют. Виттор что-то бормочет под нос.
С позволения лордов, вассалы начинают расходиться на ночлег. Приарх требует хорошую спальню для себя и молодой жены. Пауль, напротив, играет скромность:
— Мы привыкли к походной жизни. Переночуем под открытым небом.
Но Виттор любезен со своим добрым другом:
— Я не прощу себе, если ты ляжешь на сырой земле! Бери спальню моего отца!
— Благодарствую, — мурлычет Пауль. — Но я хочу делить ложе с женщиной. Достаточно ли оно широко для двоих?
Несколько человек явно реагируют на это. Джоакин таращится на Аланис. Джоакинова баба завистливо вздыхает. Чара хмурится и поджимает губы. Виттор льет медом:
— Никогда не разлучайся с любимой, мой друг! Тем более — в спальне.
Их провожают на ночлег, отпирают двери роскошных покоев. Четверка ханидов — Кнут и Муха, Чара и однорукий Сормах — следуют за Паулем, как почетный караул. Чара шепчет:
— Гной-ганта, не оставайся здесь один! Эти люди — гниль. Позволь нам защитить тебя!
— Я не один, — усмехается Пауль, сгребая в охапку Аланис.
— Она не воин, как мы. Позволь остаться в твоей спальне!
Преданность Чары весьма трогательна. Но Пауль только смеется:
— Моя женщина будет стесняться при вас.
— Мы заночуем снаружи, у двери! Никого к тебе не впустим!
— Нет. Ступайте в город, к орде. Вы нужны всадникам, а я о себе позабочусь.
Они продолжают толпиться в дверях, и Пауль рявкает:
— Вон!
Чара мечет взгляд в Аланис: «Береги его! Если что — не прощу». Сормах говорит напоследок:
— Гной-ганта, мы под замковой стеной. Свистни — услышим!
Они уходят, а Пауль сдергивает одеяло с постели:
— Ложись, красавица.
И тогда ее прошибает мертвенный страх. Она застывает, как скульптура из снега, морозная плакса. Пауль ухмыляется:
— Не бойся, не трону. Просто согрею, ты же вся дрожишь.
Она и не боится близости — перегорело, стало пеплом. Другое внушает ужас: перед грудью Пауля вьется стайка мушек. Вечность работает в неполную силу, но и того хватит с лихвой.
— Сними… — просит она.
— Ах, вот оно что!
Пауль скидывает рубаху, обнажив жуткое, покрытое шрамами тело. На груди пузырится черное пятно. Он подносит к нему ладонь, шепчет слово — и клякса стекает с кожи, ложится в руку, превратившись в шарик тьмы. До странности крохотный — вдвое меньше, чем был у Рей-Роя. Пауль сует его под матрас.
— Теперь ложись, обниму.
Аланис заглядывает в шкаф, находит ночной халат. Переодевается, ложится. Действительно, ее трясет, едва не стучат зубы. Пауль укладывается рядом, подгребает к себе. Шепчет на ухо:
— Не бойся, девочка. Все будет хорошо.
Ее тошнит. Жалость! Жалость отвратительного гада! Какою ничтожной надо стать, чтобы тебя жалели даже твари!