— Я встал костью в горле всем северным гадам! Бессильные одолеть меня в честном бою, они подослали убийцу. Я был сражен подлым ударом в спину и взлетел прямо на Звезду. Печальная Ульяна обняла меня и сказала: «Ты славно служил богам, но твое дело еще не завершено! Я дарю тебе бессмертие, ступай обратно к людям и продолжай свою борьбу. Не опускай меча, пока не воцарятся мир и справедливость!»
Еще он говорил:
— Мы пережили тяжкое время, но ночь уже позади! Рассвет настал, взошло солнце наших побед! Впереди долгий день, полный тепла и света! Я избран богами, и никаким врагам теперь не устоять. Нас ждут победы!
Граф обращал внимание, кто именно стоит на площади, и слегка корректировал речь — менял акцент. Смурным горожанам, потерявшим родню, он обещал отмщение и расправу над убийцами. Шаванам сулил штурм Первой Зимы, альмерцам — священный поход в память погибшего приарха. При закатниках особо расписывал свой полет на Звезду и свидание с Сестрицей смерти. И всем без исключения он говорил:
— Теперь мы непобедимы! Наша сила огромна, и растет с каждым часом! Весь праведный люд становится под наши знамена!
Голуби стаями взлетали над замком. Во все города и веси Империи они несли весть о чуде воскрешения. Каждого, кто хочет сражаться за святое дело, призывали под флаги Избранника. Первые отряды окрестных лордов уже начали стягиваться в город. Закатный Берег слал генералу Хорису дополнительный полк. Из Нортвуда подошел отряд боевого братства Вильгельма.
— Слава Избранному! — кричали воины, жадно предвкушая победы.
— Слава Избранному, — повторяли за ними горожане.
Состоялись похороны приарха Альмера. Они обещали стать жутким событием — хотя бы потому, что тело архиепископа кишело паразитами. Его нельзя было видеть без содрогания, а уж тем более — прикасаться к нему. Даже опытный мастер Сайрус не нашел как поступить. Но граф и тут оказался на высоте положения. Он договорился с монахами, устроил всенощный молебен, а затем предал тело очистительному огню Перстов. Прах Галларда Альмера бережно собрали. Большую его часть с великими почестями переслали в Алеридан для захоронения, но оставили в замковой часовне малую урну с пеплом. Те, кто приходил сюда молиться святому Галларду, получали особое благословение: монах опускал в урну кончик пера и ставил на лоб прихожанина крохотную пепельную точку. Считалось, что сам Праотец Вильгельм коснулся человека.
— Слава Избранному! Слава Галларду-мученику!
Прощенный графом Пауль снискал свою долю славы. Шаваны убедились, что он — самый настоящий Гной-ганта: кто еще смог бы выжить с ножом в затылке? Это впечатлило их даже больше, чем воскрешение Шейланда: ведь граф ожил при помощи Предметов, а Пауль — своими силами. Но никто, кроме шаванов, не верил в Гной-ганту. Шейландцам и северянам было сообщено, что Пауль — это вестник богов, посланный в наш мир, дабы определить Избранного. Он менее велик, чем граф, хотя тоже свят. Целых три святых покровителя разом появились в Уэймаре!
— Слава Избранному! Слава мученику! Слава вестнику!..
Благоговение и вера в чудо разливались над городом, будто утренняя заря. И чем ярче сиял граф Шейланд — тем хуже становилось на душе Джоакина. Путевца глодала совесть.
Прежде Джоакину случалось совершать сомнительные поступки. Он расстреливал кайров Перстом — но иначе-то было нельзя. Избил леди Иону — но только по приказу лорда Мартина, а еще потому, что она сама спровоцировала. Ел мертвечину вместе с Хаш Эйлиш — но ведь не знал же!.. В день воскрешенья графа Джоакин сделал нечто действительно плохое. Без чьего-либо приказа он пытал Аланис. Руки жадно горели, вгоняя нож в девичью кожу. Перед глазами плыл багровый туман, голова кружилась от ярости. Джо хотел пытать ее и довел бы дело до конца, если б Лед не отвлек. Когда прошла кровавая слепота, Джоакин ужаснулся: неужели я — зверь?!
Он стал искать оправданий. Мне приказали — но нет, это неправда. Я спас графа — тоже вранье: графа спас Лед, и без помощи пыток. Аланис заслужила — может быть, но неужели я такой же, как она? Это же и значит — быть чудовищем!
Путевец отправился на поиски искупления. Бродил по городу, заходил в церкви, просил исповедать. Священники странно глядели на Перст Вильгельма и пытались улизнуть от исполнения долга. Джоакин убеждал их: да, я убивал Перстом, но всегда по необходимости. Я сжигал только страшных злодеев, их непременно следовало сжечь, иначе было бы хуже. Не о Персте разговор, а о девушке, которую я мучил…
— Любовь толкает на безрассудство, — лепетали святые отцы. Джоакин видел, что они боятся.
Он стал жертвовать деньги. Бросал золото в чаши для подаяний, и церковные служки говорили: «Благодетель!» От лести становилось тошно. Джо хотел быть наказанным, а не воспетым. Он перестал посещать храмы. Просто ходил по улицам и давал эфесы тем, кто нуждался: хозяевам сожженных домов, плачущим детям, вдовам. Его звали благородным рыцарем, обнимали со слезами благодарности, спрашивали имя, чтобы молиться за него. Джоакину становилось все хуже. Никто не мог дать ему искупительное страдание, которое очистило бы душу. Никто даже не понимал!
Хаш Эйлиш сказала:
— Леди Аланис сама выбрала судьбу. Она решила послужить Павшей — это тернистый путь.
Лед сказал:
— В чем беда, солдат? Ты применил быстрый способ дознания. Оказалось, Аланис не имела сведений. Ты не мог этого знать.
Мартин сказал:
— Нашел, о чем переживать! Скоро с Аланис такое будет, что эти царапины даже не вспомнятся. Вот смотри: сперва ей отрежут…
Джоакин сбежал, не дослушав.
Он пошел к алтарю и обратился напрямую к Праматерям. Попросил Юмин, хозяйку правосудия, оценить его поступок и наложить кару… Рядом случились братья вильгельминского ордена. Услыхав молитву, они вывели Джоакина прочь и сказали:
— В этой часовне хранится прах святого человека, которому Аланис Альмера принесла ужасную смерть. Если хочешь раскаяться в том, что обидел ее, — сделай это где угодно, но не возле праха ее жертвы!
Тогда Джоакин Ив Ханна пошел к тому, кто точно его осудит.
Леди Иона сидела в клетке, безучастно глядя в окно. Она могла видеть лишь прямоугольный клочок неба, однако не отводила глаз. Джоакин прочистил горло.
— Миледи, я сделал кое-что ужасное. Я мучил леди Аланис и хотел ее смерти. А теперь ее наверняка казнят.
Северянка не посмотрела на него.
— Вы слышите или нет? Я пытал вашу подругу!
Иона медленно кивнула:
— Вы пытали Аланис. Теперь ее казнят.
Голос звучал покорно. Ни упрека, ни злобы, ни ненависти — ничего, что желал Джоакин.
— Вы должны обвинить меня! Я поступил очень плохо. С вами тоже, если разобраться. Наверное, зря я вас бил.
Она качнула головой, произнесла с огромной усталостью:
— Вы не могли иначе. И я не могла. Никто не в силах ничего изменить.
Джоакин опешил. Волчица сдалась? Перед кем же мне каяться?!
— Миледи, хватит лицемерить! Если я злодей, то так прямо и скажите. Мне это нужно, понимаете или нет?
Она не успела ответить: в комнате возник граф Виттор. Повеяло холодком, сверкнули священные доспехи, засияла улыбка на лице Избранного.
— Душенька моя, пришел тебя проведать!
Видимо, он уже не раз навещал ее. Узница не удивилась чудесному появлению мужа.
— Ты очень добр…
— Как живешь, ненаглядная? Всем ли довольна? Хорошо о тебе заботятся?
— Чувствую себя прекрасно. Лорд Мартин и сир Джоакин внимательны ко мне. Ни в чем не ощущаю недостатка…
Слова лились монотонно и ровно, будто мелодия из музыкальной шкатулки. Граф приблизился к клетке:
— Ты умница. После бегства кайров твое поведение сильно изменилось к лучшему. Прости, моих объятий ты пока не заслужила, но можешь поцеловать руку.
Он просунул ладонь между прутьев, поднес к губам Ионы. Она не стала целовать, но и не отвернулась. Избранный провел пальцами по ее губам, затем погладил щеку. Лицо северянки не выразило презрения. Она терпела ласки с покорностью больного пса.
— Милорд, она сломалась! — выронил Джоакин.
— О, нет, теперь моя душенька полностью исправна… Постойте-ка, а что вы здесь делаете? Не время для дежурства.
— Я пришел… ну… Милорд, мне стыдно за мои поступки.
Граф отмахнулся с усмешкой:
— Опять вы за свое! Вот кому должно быть стыдно, а не вам, — он потрепал волосы жены и поморщился: — Грязнуля… Вечером устройте ей головомойку.
Потом случилось событие, которое лишь усугубило терзания Джоакина. Мартин ворвался к нему и потащил за руку:
— Чего сидишь? Идем во двор смотреть! Скоро ее вынесут!
Палачи работали с Аланис в подвале арсенала, поскольку там было просторнее. Теперь они окончили дело, и умирающую жертву должны были переместить в камеру нижнего круга темницы. Граф Шейланд всем желал благости и добра, а вид той, над кем потрудились экзекуторы, мог удручить людей. Потому граф приказал нести Аланис через двор, накрыв с головой, как покойницу. Пара угрюмых солдат вышла из арсенала с носилками в руках. Под мешковиной угадывались очертания тощего тела. По материи расплывались бурые пятна.
— Преставилась, сердечная, — сказал мастер Сайрус.
Однако она была еще жива. Из-под мешковины высунулась рука, пальцы вяло пошевелились, будто пытаясь нащупать что-то. На указательном сверкнул рубиновый перстень. Воспоминание хлестнуло Джоакина: «Мы реквизируем ваших коней!.. Получите оплату, жалкий человечек…» И тут он понял: надо снять материю, взглянуть ей в лицо и сказать: «Простите, миледи». Вот — настоящее искупление!
Джо оцепенел, не решаясь на такое, а Мартин толкнул его в бок:
— Эй, гляди, что он творит!
Путь солдатам с носилками преградил Пауль. Лед хотел отстранить его, но Пауль сказал:
— Дай минуту, лейтенант.
Ориджин кивнул и отступил на шаг, а Пауль склонился над Аланис и взялся за край мешковины. Нет, Джоакин Ив Ханна придумал себе непосильную кару. Он не решился подойти и попросить прощения. Он даже не смог смотреть. Едва Пауль отбросил край материи, Джо отвел глаза. О дальнейшем судил только по звукам.