— А-а-а-а!!! — Разбежавшись со всех ног, Малюта прыгнул на бородача.
Тот выставил щит, но удар пленника со связанными руками оказался настолько силен, что равновесие он всё-таки потерял и отступил на три шага, навалившись на Святогора.
Олег своего шанса не упустил и, воспользовавшись краткой заминкой и потерей внимания, в длинном выпаде вогнал кончик сабли бородатому в глаз, попытался дотянуться и до второго врага. Но тот успел приподнять щит, попятился и тут же двинулся по кругу, чуть пригибаясь и настороженно глядя над изрядно разлохмаченным краем своего защитного оружия. Стрельнул глазом в сторону барахтающегося на месте Малюты, ринулся вперед, вскидывая деревянный диск наверх. Середин, полностью лишенный этим нехитрым приемом обзора, на всякий случай поддернул ногу — вдруг понизу рубанет. Одновременно приподнял свой щит — атака могла начаться и сверху.
Но тут от сильного удара в нижний край щит повернулся в руке, открывая верх, и ведун еле успел взмахнуть саблей, отбивая рушащийся на голову клинок. Обратным движением он наугад саданул в сторону противника, но в ответ услышал лишь глухой стук дерева. В следующий миг сильный удар едва не выбил щит из рук — левый край диска убавился почти на ладонь.
— Ква… — выдохнул Олег, понимая, что Святогор пытается разбить его щит — единственную надежду бездоспешного человека выстоять против одетого в броню ратника.
Он ринулся вперед, попытавшись ударом своего щита по левой стороне вражеского открыть щелочку для сабли — но дружинник опять высоко вскинул щит, лишая ведуна обзора, и тот отскочил назад, понимая, что невидимый меч может выскочить и справа, и слева, и снизу. Его-то саблю было не спрятать — ее кончик выглядывал над краем щита.
Между тем оказалось, что и этот маневр был предусмотрен опытным бойцом — хорошенько размахнувшись на свободном пространстве, ратник отколол почти целую доску уже с правой стороны щита. Правда, широкий и толстый меч Святогора был намного тяжелее сабли, его движение так просто не изменить — поэтому ведун, пока дружинник отводил свой клинок, рывком придвинулся к противнику, наугад ткнул саблей за щит, одновременно пихнув своим огрызком в его левый край.
«Х-хря-м-м-м…» — лезвие бесполезно скребнуло по кольчуге, а Святогор с громким хыком замахнулся из-за головы. Олег мгновенно вскинул щит — сабельку такой удар просто снесет. Дрясь! Посередине щита побежала трещина, крайняя доска отлетела; две оставшиеся, болтаясь на крепежных палках и ремнях, открыли широкую щель для обзора — но на защиту их рассчитывать было уже бесполезно. Святогор довольно осклабился и быстро отошел в сторону, твердо встав обеими ногами на щит убитого бородача:
— Ну, иди сюда, нежить недотопленная. Я тебя выдрам скормлю.
— На! — Олег кинулся вперед, метнул обломки щита ратнику в голову, заставив того спрятаться за щит, рубанул саблей по ноге — но Святогор ногу поддернул и резко выбросил щит вперед, угодив верхним краем ведуну под челюсть. На миг Середин потерял сознание и пришел в себя в тот момент, когда тело ударилось спиной о жесткую землю.
«Почему мне больно? — мелькнула в сознании короткая мысль. — Я же под наркозом!»
И тут же на сжимающий саблю кулак опустилась нога в сапоге с толстой кожаной подошвой. Вторая встала на грудь.
— Ты зря выныривал, утопленник, — с усмешкой сообщил Святогор. — Теперь придется умереть еще раз.
Он красиво крутанул меч в руке, перехватил его клинком вниз, вскинул над головой и тяжело ухнул. А потом свалился набок. На его месте появился Лабута, в рыжей бороде которого и в волосах набились листья, мелкие веточки, иголки, делая бортника похожим на лешего. «Леший» испуганно ойкнул, глядя на ведуна, принялся нащупывать на груди защитную ладанку:
— Великие боги, не оставьте меня своей милостью.
— Ты чего, Лабута? — не понял Олег. — Не узнаешь, что ли?
— Ты… Ты…
— Чего?
— Ты кровь пить станешь? — попятился бортник. — Ты кровь… Живую или мертвую пьешь?
— Я те что, упырь, что ли, кровь пить? — сел на земле Середин. — Может, проще сала отрезать? У конокрадов было, я видел. А то я уж забыл, когда ел в последний раз.
— Сало? — Лабута склонил голову набок, потом присел, нащупал рукоять топора, выдернул его из спины Святогора, попятился еще немного, громко спросил: — Малюта, снедь они где держали?
— Развяжи меня, дядя Лабута, — попросил мальчишка.
— Снедь где? — опять спросил бортник.
— Да у костра в сумах.
— Ты только топором кровавым не режь, — попросил Олег. — Нож у тебя есть?
Рыжебородый разворошил мешок, достал оттуда засаленную тряпицу, развернул и удовлетворенно хмыкнул:
— Оно…
Он положил топор, извлек на свет засапожник, отхватил довольно крупный ломоть, сунул себе в рот, потом отрезал еще. Поднял топор и, держа еду на вытянутой руке, с подозрительной осторожностью подал ее Олегу. Середин схватил сало, принялся жадно жевать.
— И правда ешь… — облегченно выпрямился бортник.
— А чего тебя удивляет? Сало как сало.
— Ты себя-то видел, кузнец?
— Откуда? — хмыкнул ведун, поколебался, потом подтянул саблю, глянулся в отполированный клинок. — Оп-паньки, ни себе чего поласкался…
Хотя в неровной стали отражение кривилось и расползалось, однако бледно-серый цвет лица, иссиня-черные губы и зеленоватые белки глаз не заметить было невозможно.
— Ну, девочка, ну, малышка, божий одуванчик… — еще раз пораженно пробормотал ведун. — Ну, коли найдешь, я тебе это припомню.
— Дядя, я тоже не емши… — взмолился Малюта.
— Да, помню, — кивнул бортник, подошел к нему и вспорол веревки. Руки опали, и мальчишка тут же взвыл от боли.
— Затекли, что ли? — посочувствовал Лабута. — Так ты их того, разотри.
Руки паренька болтались в плечевых суставах, как скрутки веревок, и Малюта растерянно смотрел то на одну, то на другую, не понимая, почему те не желают подчиняться, а бортник уже опять рылся в мешке:
— О, капустка квашеная. Еще свежая, не подмороженная. Мясо сушеное, крупа, крупа… Ага, еще сало есть!
Середин сочувственно посмотрел на мальчишку, но пошел всё-таки к суме с едой. Всё едино помочь с руками он не мог. Да и ни к чему это. Кровоснабжение восстановится, через полчасика сами отойдут.
— Хлеба нет, всё свежее уже пожрали, — сделал вывод недовольный Лабута. — Может, костер побольше разведем да кашу сварим? А то у меня скоро брюхо к спине прилипнет.
— Давай, — согласился Олег. — Только скажи сначала, откуда ты взялся?
— А я не взялся. — Бортник кинул на угли охапку собранных ратниками дров. — Я завсегда рядом крутился. Там, у города, я и высунуться не успел, как вас с ног сбили. Ну, и пошел следом, удобного случая ждать. А куда деваться? Я един, с топором и стеганкой, а их пятеро, да при мечах и доспехах. Всё мыслил ночью подобраться, токмо они больно справно службу несли. Да и проснулись бы все, пока бы я дозорного рубил. А с вас проку нет, вы в путах. Сегодня отдохнуть прилег, да звон мечей услышал. Сюда сразу и побег. Ну, а далее ты сам видел.
— Да, спасибо, выручил, — признал ведун, отрезая себе еще ломоть сала и переправляя в рот.
— А ты откель взялся, кузнец? — в свою очередь поинтересовался бортник. — Ты же утоп, я сам видел!
— Не утоп, — покачал головой Середин. — У ратника, что со мной ухнулся, нож выдернул, веревки срезал, да под водой подальше вниз по течению отплыл, чтобы не заметили. Я что, дурак, прямо в лапы конокрадов вылезать?
— И то верно, — согласился Лабута. — А чего это у тебя с лицом?
— А ты бы сам столько в воде в такой колотун посидел, — пробурчал ведун, оттяпав еще сала, и пошел разыскивать свои сумки — переодеться в сухое.
Наевшись до отвала ячневой каши пополам с мясом, трое соратников стали собираться — ночевать рядом с мертвецами им не хотелось. Тем более, что время шло к рассвету. Убитых конокрадов раздели, отволокли подальше от тропинки в лес и оставили среди осин. Закапывать их было лень, а если бросить в реку — течение вполне могло вынести покойничков к Ельцу. Затем оседлали лошадей и на рысях пошли назад, к Кшени.
Вместе с людьми облегченно вздохнуло небо — и опять просыпалось снегом. Только теперь он уже не таял, касаясь черной земли, а выстилал ее девственно-чистым ковром.
Мчаться верхом оказалось куда быстрее, нежели бежать ногами, а потому уже к сумеркам они миновали крепость, повернули влево, к мельнице. Заночевали у россоха, перед поворотом на Долгушу, и к следующему полудню уже въехали в ворота Суравы.
Багряная Челка
Олег думал, что не сможет отогреться уже никогда. Он валялся под самым потолком бани уже не один час, вдыхая обжигающий воздух, перевел на пар половину приготовленной для мытья воды и вылил на себя несколько шаек кипятка. Кожа горела, легкие рвались от жара — но он всё равно продолжал мерзнуть, словно лежал на дне глубокого омута, под толстым льдом давно замерзшей реки.
— Ты не заснул, работник? — заглянула в парилку Людмила.
Не желая демонстрировать ей свое лицо, больше присущее покойнику, нежели живому человеку, Середин перекатился на живот. Женщина его по возвращении еще не видела. Когда Олег приехал, она уходила за болото за последышами.[8] Ведун сразу послал Одинца топить баню, расседлал лошадей, коих вместо двух ныне оказалось аж шесть, скинул тюки в угол, разобрал частично вещи и припасы, взятые у конокрадов, а когда мальчишка, не отрывая глаз от сильно переменившейся личины гостя, отчитался, что вода натаскана, а дрова прогорели до углей уже три раза и вода в котле почти кипит, — сразу отправился отмокать с дальней дороги, после которой холод, казалось, засел в самых костях и нутре тела.
— У меня там каша запарена со свиной тушенкой. Небось, оголодал с дороги-то, Олег?
— Потом, — коротко ответил ведун.
— Ты чего, обиделся, что ли? — Людмила присела на нижнюю полку. — Обиделся, что прогнала той ночью? Ну, а ты сам подумай, чего б с тобой стало, коли к тебе среди ночи утопленница бы явилась?