— Нравится? — Она закивала. — Ну, так давай на стену повесим. И красиво, и дуть будет меньше. Давайте, таскайте да на полу расстилайте. Пусть проветриваются, а то моль сожрет.
Через полчаса изба Людмилы стала напоминать чертоги шамаханской царицы: разноцветные ковры с коротким плотным ворсом закрывали весь пол, висели на стенах, прибитые к растрескавшимся бревнам деревянными щепами, выстилали топчан и полати. Помимо красоты, ковры скрадывали шумы, поглощали эхо — и теперь каждое слово, каждый шаг звучали в избе вкрадчиво и таинственно, словно в сказке.
Кроме того, среди рухляди нашлись две связки лисьих шкур, несколько шапок разных форм и размеров, несколько пар детских меховых штанов — и в конце концов, при виде преобразившегося дома, при виде детей, щеголяющих в соболиных треухах и беличьих колпаках, даже Людмила смягчилась, и глаза ее наполнились радостью.
— Всё, ратники, в баню выметайтесь, а я вам пока стол накрою, как на праздник положено.
— Идем-идем, мама, — согласился Одинец. — Токмо как же я с лубьем-то?
— Как все, — пожал плечами ведун. — Старую одежду придется срезать, новую поверх лубка натянуть. Ну, и не мыть пока правую руку, только тело споласкивать…
Они вышли на улицу. Паренек сразу потрусил к баньке, а ведун остановился, прислушиваясь к странному звуку. Среди радостного разноголосого гомона, несущегося со всех сторон, резким перепадом отличался протяжный однотонный вой, лишь иногда прерываемый всхлипываниями. Совсем неподалеку плакала женщина. Одиноко и безнадежно. Похоже, в чей-то дом вместе с богатой добычей пришла и тяжкая, непоправимая беда.
К небогатому святилищу Суравы участники похода собрались только в полдень. Прочие деревенские остались у ворот, издалека наблюдая за таинственным обрядом прекращения войны.
Несмотря на мороз, все воины — и здоровые, и раненые, — юные и зрелые мужи были обнажены по пояс, шли безоружные, сжимая в руках по толстому жгуту соломы. Только Олег нес священные атрибуты войны и победы — чашу из черепа древнего латинянина и несущую свежие зарубки на древке Багряную Челку. Перед валуном, на поле их уже дожидалась высокая поленница, на которой покоились Малюта, Лабута, Путята и еще один сельчанин. Вокруг стояли еще несколько составленных для костра поленниц.
Ежась от холодка, Середин остановился в четырех шагах от Велеса, взглянул на его снежную шапку и подумал о том, что старику, должно быть, тоже не жарко. Тем временем из-под валуна выбрался волхв в сопровождении мальчишек, вооруженных деревянными вилами. Он подошел к Олегу, сурово потребовал:
— Говори!
— Я пришел вернуть великому Велесу его обереги, которые смогли сохранить нашу рать в тяжелом походе и позволили добиться небывалой победы над злобным врагом, — склонив голову, протянул ведун чашу и Челку.
Волхв принял вымпел, оглядел, удовлетворенно хмыкнул:
— Я вижу, она билась в сече, смертный?
— Да, она сражалась вместе с нами и принесла нам победу.
— Что же, отныне и твое имя станет частью ее славного имени, твоя жизнь станет частью ее истории, твоя отвага станет частью ее отваги и продолжит приносить победы нашим детям, — принял Багряную Челку старец, отнес к валуну, вернулся. Взял у Олега чашу, осмотрел. Осторожно принюхался: — Здесь была кровь?
— Да, волхв.
— Чья?
— Моя, волхв, — показал ссадину на предплечье ведун.
— Ты решил смешать свою кровь с амулетами предков? — настороженно склонил голову старик. — Ты хотел получить их силу?
— Я пытался спасти нашу рать, — честно ответил Середин. У меня не было другого выхода.
— Ты использовал силу предков, смертный, — укоризненно покачал головой старик. — Тебе это помогло?
— Но ведь мы живы, волхв, — напомнил про очевидное Олег.
— Да, живы, — согласился волхв. — Да, ты смешал свою кровь с нашей, твоя сила станет нашей силой и сделает детей наших еще сильнее. Ты поступил правильно, смертный. Сила никогда не приходит без крови. Родная кровь дает новую силу. Ты сделал амулет сильнее, смертный, Велес благодарит тебя за это.
Старик спрятал оберег, вернулся с косой длиной около метра и толщиной в руку, сплетенной из соломенных жгутов. Замер перед Олегом, сверля его взглядом:
— А скажи мне, смертный, не творил ли ты зла, находясь в ратном походе?
— Я делал только то, что должен, волхв, — пожал плечами Середин.
— Ужели? — волхв начал зыркать по его телу, словно искал кого-то мелкого и ловкого. — Ведомо мне, к людям, трудом тяжелым, ратным занятым, извечно окаянники пристают. За плечами прячутся, мерзости советуют, злобствуют руками человечьими, непотребства учиняют жестокие… А ну, признавайся, не творил ли ты зла в походе ратном!
— Творил! — вздрогнул от неожиданности Олег. — Убивал людей в походе как мог, волхв, боль им причинял, страдание и разорение.
— То не ты, то окаянники баловали! — Волхв хлестнул ведуна по плечу, по спине: — Вот я их! Всех побью! Всех изведу, повыдергаю… Ой, вот они прилипли… — Старик брезгливо отбросил косу, попав, тем не менее, точно на один из заготовленных костров, вытянул руку, присыпал голову, плечи Середина теплым и сухим шелестящим песком: — Накрой, Триглава, одеянием своим сына верного, за тебя нестрадавшего. Очисти его от греха чужого, окаянного. Очисти от помысла злого, от деяния прошлого, от памяти чужой. Очисти живот, очисти сердце, очисти душу… Всё, смертный, нет более на тебе стыда. Чужое зло я с окаянниками прогнал, твое мать твоя Триглава взяла. Чист ты отныне пред землей, Велесом, перед людьми и прародителями нашими. — Старик обогнул ведуна, встал перед Захаром:
— Скажи мне, смертный, не творил ли ты зла, находясь в ратном походе?
— Я убивал волхв и причинял боль.
— И на тебе окаянников вижу, ратный. — Старец забрал у него соломенный жгут и принялся охаживать: — Но прогоню я их, прогоню… Вот они, размазал…
Волхв откинул солому, посыпал Захара песком, двинулся дальше. Мальчишка пробежал между мужчинами, наколол жгут вилами, опасливо перекинул на кострище поверх косы.
Когда старик дошел до последнего ратника, над костром появился слабый дымок. Вскоре он повалил всё гуще и гуще, по соломе заплясало пламя, над которым поднимался вязкий смолянистый дым.
— И вы гляньте, сколько мерзости окаянники для вас напасли, — покачал головой волхв. — Какие твари злобные. Ну, да зло сгорит, вы для земли останетесь. Пусть улетает кровавое зло, не бывать ему на вас, прочь!
Как ни странно, но Олег действительно испытал облегчение — он понял, что эта страница перевернута. Войны, страха, боли и крови больше нет. Есть жизнь, в которой живут обычные, нормальные люди. Такие, как он.
Суравчане, увидев густой дым, поспешили к святилищу, неся своим родичам рубахи, тулупы, теплые налатники. Многие прихватили кувшины с медом, караваи хлеба, некоторые гнали баранов. Олег понял, что обряд плавно перетекает в следующую часть.
— Мир вам, дети мои, — обойдя вокруг приготовленной поленницы, осыпал павших воинов серым порошком волхв. — Вы принесли животы свои ради покоя земли нашей, за что поклон вам низкий от каждого из нас, от каждой травинки и каждого деревца. Вашей жертвой не оскудеет земля наша детьми и хлебом, скотом и дичью. Ваша кровь с нами остается, в жилах наших, в жилах потомков, вами оставленных. В них честь ваша и ваша плоть. Покуда не прервутся колена наши, покуда не исчезнут дети и внуки с земли русской — до тех дней и вы живы будете, с нами и радуницами нашими. Ступайте спокойно в счастливые земли, дети мои. Не посрамим мы вашей памяти, не предадим ваших заветов.
Незнакомая женщина в темпом шерстяном платке заплакала, схватив Путяту за руку, и не отпускала его несмотря на то, что сухие дрова, запаленные сразу в нескольких местах, разгорались стремительно, дыша во все стороны жаром. Ее оттащили только тогда, когда платок и тулуп на ней начали тлеть, а костяные пуговицы обугливаться. Несчастная упала на колени и жалобно завыла, как подстреленный волк.
Тем временем умелые мужицкие руки спустили с барашков шкуру, принялись закреплять туши над теми небольшими кострами, которые были приготовлены вокруг. Людмила накинула на плечи Одинцу и ведуну по тулупу, поставила на снег крынку, деревянные мисочки, примостилась рядом. Олег налил себе, мальчишке и ей, поднял чашу, задумчиво сказал:
— Хороший был парень Малюта. Храбрый. Когда мы с конокрадами столкнулись, от верной смерти меня спас. Спасибо ему… — Олег отпил хмельного меда.
— Лабута хорошим был человеком, — отозвались с той стороны погребального костра. — Помню, пока маленький был, всегда медом меня угощал. Как увидит, обязательно немного сот отломит.
— Малюта мне как-то рыбу всю отдал. Мой малой увидел, как тот кукан несет от болота, да стал рыбки просить. А Малюта возьми, да и отдай.
— Путята работящим был мужиком. И в помощи никогда не отказывал…
Так и длился этот день. Собравшиеся вокруг костра люди пили хмельное пиво, закусывали жареным мясом и вспоминали всё то доброе, что видели от людей, чьи души с дымом костра улетали в новый, неведомый мир. Это продолжалось, пока от поленницы и погибших не остался лишь ровный прямоугольник из догорающих углей. Тогда деревенские начали один за другим возвращаться к домам. Захар тоже поднялся, но возле Олега присел снова:
— Замучил он совсем. Катается, мычит. Когда убивать станем?
— Завтра, на рассвете поедем. Ты мне поможешь?
— Отчего бы и нет, — пожал плечами бородач. — Вестимо, помогу.
Хотя Одинец, придерживая меч левой рукой, и рвался помочь ведуну в его деле, Олег от его помощи категорически отказался.
— Еще помну, коли впаду в беспамятство, — покачал он головой, седлая гнедую, — А тебе с одной рукой и не отбиться. Нет, сами с Захаром управимся. Он мужик крепкий, сдюжит.
Небо за ночь развиднелось. Солнце, серебря снег множеством искорок, осторожно выглядывало над далеким горизонтом — такое яркое, красивое, светлое… Что-то будет сегодня? Чем задумка давняя выльется?